Ash-kha

КОМСОМОЛЕЦ

- Алла Борисовна, звоните в милицию! – решительно приказал директор школы.

Пока завуч набирала телефон ближайшей детской комнаты милиции, комсорг попыталась еще раз расшевелить Тима. Он сидел, уронив голову на руки, и уже в течение получаса глухо молчал.

...Когда их с Димкой застали в туалете, когда поднялся переполох, он говорил не останавливаясь. Месяцами копившийся гнев выплеснулся наружу. С цивилизованного языка отличника, передового комсомольца и общественного работника, сына старого и влиятельного партийца, гордости школы, он перешел сначала на сленг, а затем – на мат. Он выгораживал Димку, взял всю вину на себя. Он клялся, что Дима – ребенок и ничего не понимал, что Димка, вообще, здесь не при чем, так как между ними еще ничего такого не было.

Когда классная руководительница разобралась, какой школе грозит скандал, была собрана экстренная «летучка», и Тиму пришлось объяснять некоторым взрослым, что значит слово «гей». А потом комсорг привела Димку, и учителя принялись его допрашивать. Именно допрашивать – расспросами бы эту беседу Тим назвать не решился. Отвечая, Димка то и дело заикался и испуганно оглядывался на Тима, ища поддержки. Мальчика отпустили, так и не добившись от него сколько-нибудь вразумительного объяснения его проступка. Похоже, что до этого разговора, до сегодняшних безадресных высказываний со стороны взрослых, он действительно не понимал, чего от него хотел старшеклассник. Однако теперь он понял, догадался: в конце беседы Тим нашел взглядом глаза Димки, и тот взглянул в ответ с отвращением и плохо скрываемым бешенством. Димка понял со слов учителей не все, но то, чего он понял, было достаточно, что бы идеал старшего друга раскрошился в пыль. Тим первым отвел глаза...

Вот тогда-то он и замолчал. И молчал до сих пор.

- Ты хотя бы раскаиваешься? Ну! – комсорг в очередной раз встряхнула подростка за плечо.

- Оставьте меня в покое, - тихо попросил Тим.

Чудовищный призрак самой пугающей своей грезы лишал Тима последних сил. Тюрьма – ее он боялся даже больше, чем смерти.

* * *

Теперь уже Тиму приходилось отвечать не только перед комсоргом и педсоветом, но и перед капитаном милиции. Это был молодой человек лет 30 – невысокий, бледненький, худощавый, с насмешливыми, чуть озорными голубого цвета глазами. Голубизна этих глаз слегка потемнела, когда капитан понял, о чем здесь пойдет речь, и озадачился. Брови его нахмурились, а губы чуть скривились – возможно, от отвращения. Такая реакция не удивила Тима: сегодня он уже насмотрелся на презрительные и угрожающие физиономии. Не смущала его уже и мысль о наказании, он пообвыкся с ней, притерпелся, надеясь, что с его умением отдаваться со страстью и без остатка, с его внешностью павшего ангела и искушенной не по годам техникой секса, он и в тюрьме сможет найти себе достойного покровителя. Тима волновали теперь совсем иные эмоции – он рассматривал фигуру молодого капитана милиции (разворот мускулистых плеч, широкая грудная клетка, длинные ноги и узкий таз), и чувствовал, как в нем нарастает возбуждение, мысленно коря себя за то, что с некоторых пор становится, кажется, человеком, который не представляет свою жизнь без секса. Про женщину в таком случае сказали бы: «нимфоманка», но как называть мужчину, одержимого сексом, Тим не знал. Может, так и надо называть: сексуально одержимый?..

Окружающие его люди что-то говорили, но Тим не мог сосредоточиться на их словах, а тем более – увязать разрозненные звуки в осмысленные фразы. Он все время косил глазами под стол, рисуя в своем воображении неординарное, уж конечно же, естество молодого капитана.

- Я еще раз повторяю, - между тем чеканил тот, - кто, где и когда научил тебя этому… извращению?

Капитан явно замялся, подыскивая слово. Секса, а тем более однополого, в СССР, конечно же, нет, однако Тим сильно сомневался, что тридцатилетний капитан МВД ни в жизнь не слышал о подобных половых контактах. Это было не реально. Это было смешно. Он же не Алла Борисовна – классная руководительница Тима по должности и «синий чулок» по душевному складу! Тогда для чего эта пауза? Всего лишь игра на публику? Или действительное неприятие такого явления, как гомосексуальность?

Тим размышлял совсем не о том, о чем требовалось, а Алла Борисовна не сводила с него глаз. Она никак не могла уразуметь, как этот мальчик, которого она знала 9 лет – почти всю его сознательную жизнь, как этот мальчик, которого не раз называли гордостью школы, которого считали примерным учеником и активным комсомольцем, как он мог совершить уголовное преступление. Да еще такое!.. Впрочем, Алла Борисовна, действительно, весьма смутно представляла себе, о чем идет речь.

- Асимов, ты начнешь, наконец, вести себя, как человек?! – накинулась на Тима комсорг, а он мимоходом представил, что будет твориться завтра на собрании отряда.

- Как, где и когда? – Тима усмехнулся: «Попробую, что ли достать этих ханжей?» - Вот дату, к сожалению, точно не помню. Извините! Где? Во Франции, когда с папочкой последний раз ездил. Как, значит? Папочка меня одного оставил, все по раутам министерским пропадал, а мне скучно было. Тут один из знакомых отца позвонил мне как-то, когда его самого дома не было, и предложил в небольшой роли в кино сняться. Я согласился. И отцу рассказал потом, так что вы тут ничего не думайте, - Тим снова усмехнулся, замечая, как его нагловатое поведение бесит взрослых, но сам не понимая, зачем провоцирует их злость. – Вот так, значит... А после съемок многие актеры часто ездили в один ночной ресторанчик. Ну, и я как-то увязался с ними...

На лицах части слушателей отчетливо проступил ханжеский ужас, но Тима уже устал насмешничать, воспоминания захватили его, в голосе зазвучали не по-детски серьезные ноты:

- Большинство парней там развлекалось с девицами определенного поведения... А мне со шлюхами как-то не хотелось: видно же, что потасканные. Некоторые надо мной подшучивали: «Ты что, педик?» Я не понимал. Потом, уже за полночь, ко мне подошел Жервэ. Он играл главную роль в том фильме... Он стал мне говорить, какой я красивый, спрашивал, почему я девочку себе не выбрал. Он посмеялся: «Ты, что ли, девственник?» Я ответил, что нет, - Тим не стал уточнять, что сказал тогда неправду, - но со шлюхами мне скучно. Он посмеялся и назвал меня снобом, и сказал, что не думал, что русские бывают такими. Я спросил: «Какими?» И он мне снова стал рассказывать о том, как он видит меня. В деталях разбирал, какие у меня глаза, губы, руки... – Тим сглотнул и замолчал; давние воспоминания возбуждали его, и он тщетно боролся с собой, надеясь, что никто ничего не заметил. – Он был, по-моему, слегка пьян... Да и я, наверное, тоже... А потом он просто потащил меня в туалет, - Тим поперхнулся, не зная, требуется ли от него, чтобы он рассказывал дальнейшие в подробностях; в кабинете висело тяжелое молчание, и он продолжил: - Он говорил, что хочет меня, что едва сдерживается, но раз уж я такой… аппетитный, то он сначала сделает мне приятно, а потом уж сам... если я не буду против. Я совсем не был против, ни сначала, ни потом. Вы не подумайте, он меня вовсе не насиловал! Мне самому было... любопытно. Жервэ прислонил меня к стене, расстегнул мне ширинку и...

- Хватит! – директор стукнул ладонью по столу, не дождавшись того момента, когда вещи будут названы своими именами. – Здесь женщины, и чтобы этот щенок болтал разные мерзости!..

- Пойдем-ка со мной, мальчик, поднимайся, - внезапно велел капитан. – Составим протокол в участке. Или,.. – тут он помолчал и обвел взглядом членов педсовета. – Товарищи, по возрасту, первый раз, и вообще... Возможно, гм-м-м?.. Но у себя вы уж разберитесь. Без лишней огласки, я вам советую.

Последняя фраза по интонации напоминала скорее директиву, чем совет.

Тим мысленно улыбнулся. Пусть начало было и не слишком обнадеживающим, но хорошо все то, что хорошо кончается. Или... почти хорошо? Это еще предстояло выяснить.

* * *

Из учительской Тим и молодой капитан милиции вышли вместе: по неведомой причине, которая весьма интересовала Тима, капитан поспешил увести его с педсовета, от раздраженных и недоумевающих учителей. Возможно, хотел провести с подростком личную воспитательную беседу? Благо он уже намекнул, что проступок Тима по официальным документам проведен не будет... Так, вероятно, считал своим долгом сделать мальчику хотя бы устное внушение?..

Однако воспитательная беседа все не начиналась, и двое спускались по лестнице в молчании. На первом этаже, не доходя до школьного гардероба, капитан, наконец, коротко и как-то нервно вздохнул, словно подумывая о том, чтобы от души выругаться, но сдержавшись.

- Надеюсь, ты вспомнишь свой долг перед партией и Родиной, - голос капитана звучал сухо, слегка нарочито, - и нам не придется больше встречаться с тобой... по такому поводу.

Тима вскинул на милиционера глаза. Окончание фразы – что это: случайный оборот речи или добавление, несущие скрытый смысл?

- Но вы бы хотели встреться со мной... иначе, в другом месте, - осмелился уточнить он, вновь опуская глаза и улыбаясь одними губами смущенно и чуть лукаво, - верно?

У капитана дернулся кадык, когда он судорожно переглотнул.

* * *

Молодой светловолосый мужчина откинулся на подушки и закурил. Ему нравилась роскошь этой спальни, да и всей этой квартиры в целом: кровать под пологом, как в исторических фильмах, шелковые простыни (ух, и скользко же на них!), мебель красного дерева – сплошь антиквариат, а ванная, что за чудо – слов не подобрать!.. И еще - мужчине нравился забавный парнишка с нахальными серо-зелеными глазами, устроившийся у него под боком. Сейчас мальчик казался теплым, доверчивым и слегка испуганным.

«Не удивительно, - подумал мужчина, - я словно с цепи сорвался!..»

- Скоро четыре, - отметил он вслух. – Мне на службу пора.

Мальчик поднял на него чуть встревоженный взгляд.

- Еще долго... В чем дело? Ты... не доволен мной?

Последний вопрос прозвучал робко.

Мужчина последний раз глубоко затянулся и затушил сигарету в пепельнице на прикроватном столике.

- Не в этом дело, - резко ответил он. – Мне действительно пора.

- Чу-у-ушь, - протянул мальчик, отстраняясь. – Тебе что-то не понравилось. Я же вижу! Ты мне только скажи, я исправлюсь... Я ведь все понимаю, я со взрослыми не был никогда после Жервэ, но я очень способный, я постараюсь!..

Под конец монолога он почти уже тараторил.

- Да нет же, не в этом дело! – отозвался мужчина уже почти сердито. – Ты... очень хорош, Тим. Ты красавец и просто умница. Но я... Просто... мальчики – не мой стиль.

Мальчик поднял лицо, и глаза его сверкнули не по-детски яростно.

- Вот как? Что же ты раньше не вспоминал об этом?!

Мужчина ничего не ответил, откинул одеяло, встал и, отыскав на одном из кресел свою одежду, стал одеваться. Может быть, он бы так и ушел – молча, если бы не услышал сдавленных всхлипываний в подушку.

- Тим, не надо, - со всей возможной мягкостью попросил он, - я женат, и...

Он так и не придумал, что еще сказать. Просто стоял рядом с кроватью, смотрел, как конвульсно вздрагивают плечи Тима, заметив мимоходом пару красных пятнышек на простынях.

- Сам же видишь, я тебе больно сделал, - нашелся он, наконец. – Завязывал бы ты с этим, Тим...

Последние слова были высказаны со слабой надеждой, но без уверенности, что к ним прислушаются.

Мальчик еще раз судорожно вздрогнул, потом вдруг перевернулся на спину и внимательно уставился на мужчину.

- Ты меня извини, - попросил он в повисшей между ними тишине, - я веду себе совсем как ребенок, верно? Извини! Когда ты снова придешь, я обещаю, что буду в норме.

И снова повисла тишина. Двое молча смотрели друг на друга, потом мужчина развернулся и пошел к двери, так и не высказав ни одного из вертевшихся на языке протестов. Мальчик провожал его глазами.

В дверях мужчина все-таки обернулся.

- Я... еще зайду. Буду заходить время от времени.

* * *

Сегодня должно было быть всего четыре урока, об этом объявила в начале учебного дня классная руководительница Алла Борисовна.

Класс возбужденно гудел, обсуждая, что же могло случиться. Об этом не были осведомлены даже командир отряда и комсомольские лидеры, вхожие в преподавательский совет.

- Велели после занятий всем собраться в красном уголке, - пожимал плечами командир отряда Гриша Чумпилов.

- Тимочка,– попыталась пристать к Асимову Оля Боярская, - а ты ничего не слышал?

Тим ей даже не ответил. Он, вообще, вел себя сегодня довольно странно: все больше молчал, старался никого не задевать, не ввязываться в перепалки, не привлекать к себе внимания. На переменках, когда ребята обступали его, ожидая, что он, как всегда, станет зачинателем нового развлечения или проказы, Тим несколькими умело построенными фразами перенаправлял сумбурную беседу в интересное для всех русло – и устранялся от участия.

Первые два урока была математика. Преподаватель Алексей Семенович, сероглазый, чуть сутуловатый мужчина лет 50, большой насмешник, объяснил способы действий с логарифмами, а потом стал проверять домашнее задание. После двух наколов и заалевших в дневниках «двоек» он, весьма недовольный, выкрикнул: «Асимов!», и все облегченно вздохнули. Если математик вызывает своего любимчика, значит казни египетские на сегодня закончились. Однако на этот раз класс просчитался – их ждало небывалое зрелище.

Когда первый пример был написан на доске и разобран, преподаватель сразу же предложил Тиму второй. Когда и второй был решен, Алексей Семенович написал третий. Да такой третий, какой и в пособиях для поступающих на мехмат нечасто увидишь! Тим честно попытался решить задание. Но тут начались учительские придирки, скорее сбивавшие с мысли, чем помогавшие добраться до сути. Тим едва успевал отбиваться от язвительных выпадов преподавателя, окрашенных яркой неприязнью.

- Чего это он сегодня? – Светка наклонилась к Мише Дубову, когда Алексей Семенович, окончательно запутав Тима, поставил и ему «двойку» и злорадно велел убираться на место.

Нечто подобное повторилось на химии и на литературе. Никто из учителей не называл Тима по имени, со всех сторон на него сыпались придирки и почти откровенные обвинения в тупости и нерадивости. Обвинения, очень напоминавшие оскорбления, ведь Тим всегда был прилежным учеником и гордостью класса. К конкурентам Асимова по успеваемости все учителя вдруг, словно сговорившись, стали необычайно внимательны и ласковы. Одноклассники Тима не могли понять, что происходит.

* * *

Заседал сбор дружины, на который, в порядке исключения, допустили руководительницу 9 «А» и ее учеников, не входивших в школьный совет.

- Тимофей Акимов, которого все мы знали, как верного товарища и примерного комсомольца, все эти годы умело маскировался, срывая свою натуру, - открыла сбор комсорг. – Теперь он разоблачен. Вчера его застали при совершении развратных действий...

- Каких это развратных действий? – спросил самый смелый из мальчишек 9 «А» Алешка Наумов. – С девчонкой он что ли в углу целовался?

Одноклассники засмеялись.

- Тихо! – стукнула ладонью по столу комсорг. – Асимов, может, сам расскажешь товарищам?

Тим поднялся, и была в его движениях какая-то непривычная развязность, которой никто прежде за ним не замечал. Губы его насмешливо кривились.

- Что? – переспросил он. – Прямо так все и рассказывать?

- Если раскаешься и извинишься перед товарищами…

- Если я даже когда-нибудь раскаюсь, - вспыхнул Тим, - то уж перед ними извиняться точно не буду! Не в чем.

Поднялся шум. Даже друзья-однокласники Тима были обижены этим резким высказыванием.

- Скажите, наконец, чего случилось то? – выкрикнул среди общего гвалта Алешка.

- Наумов! Веди себя прилично, - сделала замечание Алла Борисовна.

- А то случилось, - зловеще начала комсорг, - что Асимов опозорил честь комсомольца, отряд и школу, и не может больше считаться нашим това...

- Подождите, - перебил Тим, со странным выражением на лице наблюдавший за творящимся бедламом. – Я расскажу.

Наступила тишина.

- Только по сути дела, - предупредила комсорг.

- А чего он может сказать лишнего? – удивилась Мила Замотина.

- Может! – отрезала комсорг.

Ее взгляд доказывал, что если Тима посмеет пойти против запрета, ему заткнут рот любым способом, не стесняясь в словах и действиях.

- В общем, - Тим прикрыл глаза, - все вы, наверное, задумывались о том, как парень с девушкой могут... общаться. Может, кто-то уже и сам пробовал, - по лицам одноклассников побежали понимающие усмешки, - а бывает, когда парни между собой... общаются. Вчера в туалете я целовал Димку из 7 «В»... Клюева. Знаете?

- Зачем? – не понял Алешка.

Девочки напряженно молчали.

- Глупость какая-то, - пожал плечами Григорий Чумпилов. – И из-за этого весь сыр-бор?

- Ты чего девчонки что ли не нашел? – спросил Серега Алехин.

Класс грохнул. Смех разрядил атмосферу напряженности и непонимания.

- Тихо-о-о!!! – заорала комсорг.

Тим стоял, смотрел на своих одноклассников, и его одолевало смущение. Чистые, наивные, детские лица. Еще не факт, что они знают, что парень с девушкой должен после поцелуев делать, думал он. А уж парень с парнем... Тут им и не помыслить даже, что такое бывает! Тима вдруг охватила тоска, кусачая ностальгия по своей невинности. Сейчас – именно в этот момент он хотел бы быть таким же, как его одноклассники: не оценивать каждого знакомого, как потенциального сексуального партнера, не оглядывать оценивающе попки проходящих мимо мальчишек, не заглядываться туда, куда не следует (пусть и мешает обзору мешковатая школьная форма), не пытаться на взгляд определить форму, размеры и вкус члена прохожего. Он захотел повернуть время вспять, стать обычным пятнадцатилетним мальчишкой – таким же, как все – таким же, каким и был он до... до того случая.

Но все мысли эти были минутной слабостью. Тим обернулся к комсоргу и твердо взглянул ей в глаза.

Май 1994





Сайт создан в системе uCoz