Аська объявилась, но лишь для того, чтобы сообщить, что улетает на Кипр со своим полюбовником.
Я скучаю. Работа, дом, дурацкие сны, компьютер и обиженная кошка — как мне все надоело!..
От нечего делать я даже ударилась в изучение литературы по оккультизму: не плохо было бы научиться практиковать простейшие магические приемчики. Брошюрки в скользких суперобложках пусты по содержанию, а покупка серьезных фолиантов мне не по карману. Я отправилась в Публичную Библиотеку.
Выстаивая очередь к конторке заказов, я усмотрела аппетитную девчоночью фигурку впереди себя. Совсем уже собралась подойти и познакомиться, когда узнала Вассу.
— Привет!
— Привет...
Она покраснела, побледнела и снова залилась краской. Я подхватила ее под локоть и уволокла в сторонку.
— Рада встрече! Каким ветром тебя занесло в Метрополию?
То и дело сбиваясь, и путаясь в словах, Васса поведала мне, что брат ее уже полгода как женат на больших деньгах, отчего семья ее смогла вернуться в столицу и даже выкупить у нового владельца фамильный особняк.
— Новоселье надо отметить. Позовешь в гости? — я улыбнулась с хитрецой.
Сомнений не было в том, что Васса не захочет поддерживать со мной какие бы то ни было отношения. Однако ее ответ меня удивил.
— Приходи, — неуверенно согласилась она, но адреса своего не назвала.
Очередь двигалась медленно. Васса тщетно искала повод расстаться со мной, но, как видно, не находила. Мы вели светскую беседу о переменах в погоде и преимуществах одних шампуней перед другими. Постепенно мое красноречие начало иссякать, а Васса устала поддакивать.
Я пошарила взглядом меж корешками книг на стеллажах, надеясь отыскать тему умную и безобидную… Хотя, кой черт, безобидную?
— Значит, ты в Большом Универе на филологии... Но раз ваше положение восстановилось, почему не попыталась пробиться в Смольный?
— Поздновато.
— Ну да, ну да… Мы же теперь с тобой старушки! И с женихами, я так понимаю, сложно?
Васса промолчала. Надо признать, вела я себя по-хамски.
— Мужикам сейчас образованных подавай, а ты, наверное, даже Платона не читала...
— Почему же? — слегка раздраженно отозвалась Васса. — Читала.
— Включая “Пир”?
— Нет, — призналась она.
— Деточка, но ведь это второе руководство по сексу после “Кама сутры”!
Со смаком и в подробностях я принялась пересказывать ей идеи однополой любви, развитые в знаменитом диалоге. Начав с постулата любовь — это жажда целостности, я перешла к обоснованию преимуществ гомосексуализма перед пошлым соитием, как тренинга гениальности и духовного роста, в заключение же сообщила, что большинство гениальных людей были геями и лесбиянками.
— Творчество невозможно без познания. Познание же мира строится на познании самого себя. Кто лучше может помочь человеку познать себя, чем представитель одного с ним пола?
— Что за чушь! — не выдержала Васса.
Мне понравилось шокировать бывшую мою возлюбленную, и я не отставала от нее даже после того, как мы получили на руки книги. Часа четыре мы просидели в читалке, вскружились и решили выйти проветриться и перекусить в ближайшей кафешке. Точнее — решила Васса, а я увязалась следом.
Мы съели по двести грамм мороженого с фруктами и выпили по банке джин-тоника. Поняв, что ей от меня так просто не отделаться, Васса постаралась уменьшить собственный дискомфорт, сведя наш разговор в более понятное для нее русло.
— А ты спала с мужчинами, Мора?
Я солгала. После всего, что я наговорила, было как-то неудобно признаваться, что я до сих пор девственница.
— И как это?
— Ничего особенного.
Фантазия у меня работает отменно, но завязнуть во вранье мне не хотелось.
Впервые за весь наш разговор глаза у Вассы заблестели, она перегнулась ко мне через стол и спросила таинственным шепотом:
— Скажи, а миньет — это очень противно?
Ой, скромница! Где ж ты слов-то таких нахваталась?
— Нормально.
Васса задавала вопросы, я отвечала односложно, стараясь поскорее замять тему.
Разговор о традиционном сексе ослабил царившую между нами неловкость, и когда Васса решила не возвращаться в библиотеку, я предложила проводить ее до дома. Она не отказалась.
Мы ехали в полупустом автобусе, и Васса позволила мне обнимать ее за плечи, однако упорно отказывалась разговаривать о женской любви. Чувствуя растущее возбуждение, я не ослабевала натиск.
Мы вышли на Гороховой и спустились вниз по набережной Мойки. У ворот особняка остановились, чтобы попрощаться.
— Можно я поцелую тебя?.. Хотя бы в щечку?
Васса выставила между нами протянутую руку. На лице ее читался испуг.
— Не зли меня, Мора!
— От тебя же не убудет...
Резко отвернувшись, она взбежала по лестнице и нажала на кнопку звонка.
Возвращаясь домой, я перестаралась с ментоловыми сигаретами. Весь вечер меня трясло, как в лихорадке.
…Подростковое безумие вспыхнуло во мне с новой силой. Что было тому причиной? Возможно, природная тяга моя к экстатической страсти и глубинная моя боль — излом желания быть услышанной, понятой, принятой... Я вернулась к своим графоманским стихам, я отвергла протяженность обыденности ради секундной вспышки эмоций. Я переживала рецессив детской влюбленности…
На следующий день, выяснив через справочную службу телефон Вассы, я позвонила ей.
— Давай встретимся. Мне нужно с тобой поговорить…
— Извини, но говорить нам не о чем.
Мольбы и комплименты — я попыталась применить с Вассой тактику, безотказно срабатывавшую с Асей.
— Нет.
Короткие гудки в трубке.
Я стала звонить Вассе регулярно, и вскоре она перестала подходить к телефону. Я предалась дилетантской поэзии.
Сапфо воспела прелести подруг, Так славлю я тебя стихом Шекспира: Ты всех прекрасней, мой бесценный друг, Ты для меня — живое сердце мира!
Васса проходила ко мне во снах, обнаженная, нездешняя. Кожа ее была серебристой, словно пронизанной лунным светом. Богиня. Хрупкое дитя.
Не разомкнуть тесных объятий рук, В одно сплелись мы в наслажденье сладком, Мы — предначальный бесконечный круг, Мы — круг без центра, значит — без оглядки. Ищу я истину в тебе, Сверяя путь с дорогою Эрота. Миг расставания подобен тьме, Глаза слепца туманившей годы. Как я себя пыталась обмануть, Блуждая всюду в поиске беспечном... Ты, дар прекрасный, предо мною будь, Как и сейчас!.. Но время быстротечно. И я проснулась. Это только сон? Твоей утратой будет проклят он!
Однажды, в середине июня, Васса сама позвонила мне. У меня комок встал в горле, когда я услышала ее голос, но рано и напрасно я радовалась.
— Ты с Черкесовой лижешься? — первая фраза, без вступления или приветствия.
Я растерялась.
— Откуда ты знаешь Асю?
Короткий смешок, и Васса положила трубку. Я потеряно смотрела на гудящий аппарат, а потом пошла в магазин за алкоголем.
…Мне хотелось поговорить с Вассой, объясниться. Пусть даже она не примет меня, как подругу (на любовь ее я давно не рассчитывала), но, по крайней мере, не будет презирать меня. Быть отвергнутой — для моей гордости невыносимо.
У меня есть номер телефона, Почему тебе я не звоню? Словно контур, выплывший из фона, Образ твой везде я узнаю. Ты — деревья, облака, ты — солнце, Ты — земля, покрытая травой, Ветра ты стремительные кольца И воды ласкающий покой. Если здесь ты, я собой владею, Я почти что верю в чудеса. Рядом стой: уйдешь — я онемею, Равнодушье — ненависть конца! Васса, стань моей, владей же мною, Большим будь, чем просто мне сестрою.
Я пыталась объясниться с Вассой, и раз это не получалось напрямую, я прибегла к помощи эпистолярного стиля. Недели не проходило, чтобы я не отсылала ей по три-четыре письма.
...Тебе я хвалу воспеть готова, Но не размером стиха “Одиссеи” — Жестким гекзаметром, здесь мне оба Анапест и ямб помогут в деле. Петроний Арбитр — то сатира на нравы И Библия всех бисексуалов. Энколпий, Аскилт, вы ужели не правы, Любовью считая стремление к равным?
Письма мои к Вассе возвращались нераспечатанными. Я страдала, но продолжала марать бумагу.
Ты похожа была на мальчишку, И такой же хотела я быть. Что ж теперь? Для меня это слишком! Словно роли решили сменить. Ты в шестнадцать была Антиноем, И античности формы, черты Для меня до сих пор аналоем Служат тем, где блюду я посты. Видя женственность в полную силу, Я теряюсь, смотря на тебя. Как чудесно, возвышенно, мило Проявилась ты годы спустя. А мою крутизну признавая, Друг не спросит: “Откуда такая?”
Я сознавала, что больна. Психолог советовал мне лечение традиционным сексом, но я никак не могла решиться на это. Я пила много кофе, выкуривала до трех пачек в сутки, и серела лицом. Однажды, почти бессознательно я траванулась снотворным.
Моральной норме я не верю И оправданий не ищу, Играю с жизнью в лотерею, И, кроме смерти, приза не хочу. Мне мало страсти, схваченной урывком, Мне мало слитных содроганий тел. Хочу изящества, эстетики палитры, Стиха и прозы — творчества удел. Эстета радость — губы Афродиты, Глаза её, подёрнутые тьмой. Я, как распутница, тебя путём Кандиды Зову пройти, став женщины женой. Моим словам не веришь по привычке, Иль бьёшься ты в силках, подобно птичке?
Я пыталась самостоятельно излечиться от влюбленности в Вассу. Я размышляла о природе любви, формулируя свое собственное понимание ее.
…Я люблю Властелина Люцифера, уважаю его, преклоняюсь перед ним. Моя любовь возвышенная и платоническая, она не требует присутствия своего кумира, не ждет знаков внимания от него, поощрения. Моя любовь к Князю Тьмы самодостаточна и целостна внутри себя. Порой мне кажется, что она похожа по сути своей на религиозную преданность, на веру, на любовь к Богу — и я не знаю, плохо это или хорошо.
Я люблю Властелина. Любовь к нему поддерживает во мне жизнь, заставляет меня бороться и не отступать перед трудностями, учит меня складывать мозаику Истины из фрагментов субъективных правд, вычленяя общность в противоположностях и различия в схожем, учит мириться с обществом, рабское властолюбие которого для меня тошнотворно. Отнимите у меня преданность Властелину, и я лишусь не только жизненных целей, но и системы ценностей, и самой мотивации жить… Сила моей любви к Властелину в зыбкости ее фундамента, ведь все знания мои о нем — противоречивая внутри себя сумма правд, вызывающих, как экстатический восторг и преклонение, так и отвращение, страх... Меня держит клятва — долг, преданность, совесть, ужас от сознания того, что я могу подвести Властелина или предать его — те самые моральные нормы, от которых я почти что отказалась в обыденной жизни, в общении с окружающими меня людьми… Я не первый и, наверняка, не последний человек, испытывающих подобные чувства. Они — ствол мировых религий. Впрочем, религии требуют перво-наперво веры, а уж затем любви… Моя же преданность растет из любви безоговорочной и безрассудной, страстной (или, может быть, лучше страшной сказать?). Порой я сомневаюсь, что Властелин существует, но сомнения не умаляют моей верности ему. Порой Властелин мне мерещится во всем безобразии христианского Дьявола, но и тогда я не отступаюсь от него. Мне спокойнее и милее видеть Властелина Змеем — Отцом Тайной Мудрости или Светозарным — борцом с несправедливостью, строителем Утопий, но я знаю, что могу ошибаться. Даже если знание мое о Люцифере не верно, ошибка восприятия не может оправдать предательства. Я выбрала Тьму сознательно, будучи осведомленной о мнении большинства. Если я ошибаюсь во Властелине, ошибка моя рождена самообманом, а желание мое обманывать себя не может являться как достаточным поводом для отмены безмолвной моей присяги ему, так и стимулом к ослаблению моей иррациональной любви…
Я люблю Властелина. Все пусто и бесцветно, если действиями и мыслями своими я не служу ему. Через сомнения я возвращаюсь к нему раз за разом. Кто-то скажет, что подобная любовь-преклонение-служение подобна добровольному рабству, где сам ты себе надсмотрщик, и будет прав. Кто-то назовет любовь мою эфемерной, чувства и мысли — внушенными, а сознание — контролируемым. Возможно, не ошибется и он. Каждое мнение — субъективная правда, и в любой правде есть доля Истины... Порой я думаю, что любовь моя к Властелину способна не выдержать лишь одного испытания — близкого присутствия своего кумира. Даже отдаленное ощущение его присутствия, обезличенная эгрегореальная связь с ним вызывают у меня жуткую тахикардию в смеси с маниакальным желанием купаться, растворяться в его силе… Наверное, если бы я увидела Властелина рядом с собой, у меня не выдержало бы сердце... И меня устраивает такой расклад, потому что до того, как служить Властелину в посмертии, я хотела бы в полную меру своих сил, без остатка послужить ему жизнью — нынешней своей жизнью.
Моя любовь к Властелину — это любовь-поклонение, любовь-служение, любовь-вера.
Но есть у меня иные любови...
Будучи девчонкой, я влюблялась в героев приключенческих книг, но не мечтала о том, как выйду замуж за рыцаря в сверкающих доспехах, я видела себя сестрой, а то и боевым товарищем объекта своей любви. Я даже выдумывала, как нахожу для него достойную подругу, и помогаю влюбленным соединиться между собой. Наверное, именно такова любовь-дружба… За свою не такую уж и долгую жизнь я неоднократно замечала, насколько легче мне общаться с мужчинами — намного свободнее, чем с женщинами; примечала я и то, что в любой новой для меня компании я, прежде всего, ищу мужского общества, и в мыслях своих не держа секса. Мне интересно с мужчинами, с женщинами же зачастую и поговорить не о чем… У меня есть брат, Сережка, но мы никогда с ним не ладили… Наверное, я ощущаю острый недостаток братской любви.
Я лесбиянка и страстно влюбляюсь в женщин. Плотская, сексуальная любовь кажется мне порой таблеткой, при помощи которой люди пытаются заглушить в себе и компенсировать для себя недостаток чувств тонких и высокоорганизованных. Я банально хочу Вассу, хочу ее уже много лет. Когда-то я желала видеть ее своей ближайшей подругой, еще раньше я поклонялась ей. Но ни любовь-поклонение, ни любовь-дружба не смогли заглушить во мне тягу к плотскому обладанию Вассой.
Что важнее: духовное единение или секс? Звучит почти, как: “Что первично, идея или материя?” Древний, как мир, вопрос, и для себя самой я нашла ответ на него. Я не хочу выбирать между любовью-служением, любовью-дружбой и физической страстью. Я хочу получить все и сразу — желательно, в одном человеке. Наверное, нужной мне личности не существует в природе, а потому я нахожусь в постоянных метаниях, деля свою любовь между недостижимым идеалом, коллегами по работе и сексуальными партнершами...
...В конце июля автоответчик сообщил мне о приготовлениях Вассы к свадебному торжеству. Эмоции покинули меня, я протрезвела внезапно, резко.
Мне потребовалось два дня физических упражнений и полноценного питания, чтобы выйти из неглубокого, но перманентного запоя, который длился уже больше двух месяцев. Я воспользовалась служебным положением, чтобы вызнать адрес жениха Вассы. Я написала ему письмо, в которое вложила конверт — лично для его суженой.
Я потеряла лучшие месяцы лета, унижаясь перед Вассой, и теперь желала получить компенсацию за свою слабость.
Я жду ответа от Вселенной, не призывая силой слов, ищу любви святой, нетленной, как воплощенье детских снов. Я собираю силы духа, я заряжаюсь, как магнит. Ромашки вспоротого пуха, ко мне не липнут, их манит густой белесый цвет подушки, пугает мглистость чёрных джинс, принять от юбки побрякушки для них не мыслимо, пусть принц, что прячет за ширинкой хобот, колотит их, блюёт на них, они простят, измыслив повод: “Мужчина он, и член — триптих!” Гордятся бедные ромашки быть рваной тряпкой половой: “Тащу мешки, успеть бы кашку сварить, как муж придёт домой!” Оставим их, пусть мазохистки резвятся, как они хотят, они растопчут феминисток, быстрей мужчин, свой защищая ад. Но мало женщин почему-то, свою сознавших красоту. Жена — свой худший враг, откуда и презирает наготу прямых душевных проявлений, и ценность пола своего не признает, сказав мистерией: “Мужчина выше, я — ничто! Для дела каждый предназначен: пол сильный — знанья добывать, творить, расти, повелевать, учить и силу передать. Пол слабый — знанья воспринять, быть незаметною и тихой, и подчиняться, и рожать детей...” И всё? Скажу я, лихо! В физиологии мы хуже? Творенья духа не для нас? Быть отражением отца иль мужа должны мы присно, как сейчас? “Душа так властвует над телом, Как над женою муж”... Тогда, нам монотонным пошлым делом заняться можно, если уж нам разрешат, и не в обиде, но что-то новое открыть, рожать умом, а не в телесном виде, творить идеи — гением не быть! Предвечный облик Чёрной Дамы (одела нас мораль во Тьму) мне объясняет силу драмы: лесбийство равно скрытому бельму на глазу общества. Болезнь ли это? О ней все знают, часть она все нашей жизни, вето. Но лучше ль будет роль раба?
Прочла ли Васса адресованное ей мною послание? Меня это не интересовало. Если не прочла она сама, жених ее прочел точно. Меня устраивал и такой поворот событий. Более того, я бы порадовалась, если бы жених Вассы вскрыл мое письмо уже после церемонии бракосочетания.
Злой я становлюсь, право...