Вечером, по переносному телевизору, купленному в близлежащем поселке, мы услышали сообщения о первых жертвах начавшейся войны.
…Почти одновременно, с разницей в пару часов, в разных точках планеты главы Церквей объявили о приближении Конца Света. Первым поспел Римский Папа, мы слушали его воззвание, обращенное к прихожанам. Он призывал молиться и каяться, говорил о священном долге и твердости в вере, а за спиной его незримо стоял Эльвартус — не видимый ни для кого, кроме меня. Затем прошла трансляция выступления православного Патриарха, почти слово в слово повторившего речь Папы, и белокрылый советник присутствовал рядом с ним. Еще позднее выступили Лама, Равин и Имам.
Не очень верилось мне в то, что эффектный своей согласованностью, но мало вразумительный по сути, призыв первосвященников поднимет человечество на борьбу с ересью — ересью абстрактной, не понятной обывателям настолько же, насколько не ясна им эзотерическая глубина религий, которые они исповедуют. Кто бы там что ни говорил, отнюдь не религиозные догмы и не мораль занимает первое место в сознании среднего человека; сквозь призму личного интереса, а совсем не мистики, смотрит обыватель на окружающую его реальность — интереса, я бы даже сказала, шкурного.
Эльвартус может поднять тысячи блаженных фанатиков на “священную войну”, но миллиарды людей, озабоченных теплой постелью и кашей с маслом, лишь пожмут плечами: “А нам это надо?”
“Не надо,” — заключил бы усредненный представитель населения земного шара еще пару лет назад. Пару лет... Но не сегодня.
...Законсервированная в средневековой традиционности католическая Европа с середины прошлого столетия привлекала к себе внимание прогрессивных стран, ищущих новые рынки сбыта продуктов научно-технической революции. После Третей Мировой образовался экономический блок Россия-СШЯ-Австралия, который, прикрываясь лозунгами о “правах человека” и “негуманистичности действий римской курии”, контрабандно ввозил в Объединенную Европу телевизоры, компьютеры, разную новомодную технику и подрывал, таким образом, влияние Ватикана на души и умы прихожан. Подобное положение дел сохранялось до смерти царицы Софьи, чей преемник — император Алексей — оказался человеком до крайности богобоязненным.
Обнаружив слабину в коалиции Союзников, Рим обратился к православному Синоду с предложением расширить и углубить отношения родственных (вспомнили-таки!) Церквей. Пресса начала муссировать гипотезу о возможном слиянии двух крупнейших ветвей христианства. Запаниковали фабриканты, увидев, как ужесточаются меры контроля за импортом товара. Изменения в политике Российской Империи ударили по карману представителей влиятельных семейств, сделавших себе состояния на контрабанде. Сильно упал курс рубля. Страна оказалась в шаге от экономического кризиса.
Около года назад умные дяди заговорили о необходимости Четвертой Мировой, намекая отнюдь не прозрачно, что завоевания — неплохой способ делать деньги. По России и Европе прокатилась волна крупных террористических актов, совершенных неизвестными недоброжелателями. Хотя, почему неизвестными?.. Рим вопил, не умолкая, о кровожадных нехристях, живущих за океаном. Каждый второй горожанин Метрополии подозревал каждого первого в шпионской (а, может, и того похуже!) работе на СШЯ. Вскоре возможности новой войны боялись лишь пожилые люди, помнившие двукратное применение ядерного оружия в Третей Мировой Войне, и археологи, видевшие оплавленную черную землю центральной Африки.
Костер был готов: сухостой сложен шалашиком, и бумага наличествовала для растопки — все было, оставалось поднести спичку...
Для начала войны, в которой брат пойдет на брата, нельзя было и подобрать времени лучше...
И вот... Чирк — оранжевый огонек жадно ищет пищи!
…В последнем выпуске новостей мы увидели танки на городских площадях и баррикады на улицах, солдат, благочестиво принимающих причастие, и священников, кропящих автоматы святой водой. Толпы людей отстаивали в храмах иступленные бдения. Оружейные магазины не закрылись на ночь, и длинные очереди тянулись от их дверей — каждый гражданин желал приобщиться к священной войне…
Ася беззвучно плакала в углу большого зала, лишенного меблировки — лишь пол мы застелили ковром. Моргауза украдкой сморкалась в платочек.
…Около полуночи начались погромы и поджоги — одновременно, в разных городах. Нечеловеческая четкость организации происходящего явственно проступала за сухими репризами комментатора новостей.
Нам показали антиквара, повешенного на поясе от собственного ночного халата, и его жену, умершую от “множественных ножевых ранений”. Нам продемонстрировали полурасчлененный труп старика, у которого соседи изъяли Библию Проклятых. Мы видели забитого насмерть камнями кладбищенского сторожа, про которого было “доподлинно известно, что он вскрывает свежие могилы, чтобы надругаться над прахом умерших”. Мы видели школьника, с крестным знамением всаживающего нож под ребра своему однокласснику — ай, умницы-операторы, ай, профессионалы, как момент-то поймали!.. Мы видели мужчину, выбросившего из окна пятого этажа младенца и выпрыгнувшего вслед за ним — ребенок разбился, а мужчину загрызли полицейские овчарки… Мы видели людей, с остервенением рубивших хлипкую дверь топориками для разделки мяса. Мы видели отряды призывников в камуфляже и их командира, потрясавшего перед телекамерой списком адресов. Мы видели известку стен, заляпанную кровью, и религиозный экстаз на лице женщины, застрелившей своего мужа. Мы смотрели, смотрели — смотрели...
Яхонт выбежал из залы, на лестнице его вырвало.
— Выключите! — молила Ася.
Ашкеан пила водку, ни с кем не делясь. Скайкла напоминала сомнамбулу, она сидела, сгорбившись, обняв себя за колени, и покачивалась из стороны в сторону.
Но мы смотрели.
Мужчины хотели видеть.
Я... Я? Я должна была знать.
...Простите меня, присягавшие... Клянусь, ваша смерть не будет напрасной...
— Сколько, должно быть, случайных жертв, — сказал Йормунганд, — и жертв зависти, обид, жертв доносов!.. Новая Варфоломеевская ночь, только еще страшнее...
— Не так уж много, — ответила я. — Элохим выводят фанатиков на конкретные цели. Это не Варфоломеевская ночь, это Апокалипсис наизнанку.
— Если бы мы успели их предупредить! — прошептал Ракшас, воспринимавший отлучение от компьютера, как потерю части себя.
Я смотрела в телеэкран, я слушала речи диктора, но могла бы не смотреть и не слушать. Я знала заранее, что будет завтра…
В первом ряду на амбразуру рвутся фанатики, обыватели еще не включились в происходящее; но фанатизм, как и всякая форма безумия, заразен — особенно, когда разум солидарен с тайными желаниями души. Сегодня человека убивают за книгу, которую он хранит, завтра будут убивать тех, кто держит дома черных кошек. Священная война. Искоренение темных адептов — всех, от мала до велика — даже тех, кто и не подозревает, что служит Тьме. Бойня.
Прошла финальная заставка новостей. На экране повисла гудящая сетка.
Корзайл дотянулся и выключил телевизор.
— Еще пара-тройка таких дней, и мы останемся единственными люциферианами на планете, — вздохнул Элэм.
Я ушла в спальню.
Все. Конец. Финита-ля-комедиа. Мой бой за Утопию проигран, не начавшись.