Июнь шелестел листвой.
Больше двух недель мы скрывались, кочуя по островам, питаясь рыбой, кореньями осоки и первыми ягодами. Моя рана медленно заживала. Ночами мы садились на весла, чтобы переплыть очередную протоку, обогнуть очередную излучину реки и спрятаться на день в буйной зелени южного лета. У нас не было карты, и мы давно уже запутались, где находимся.
Полиция прочесывала окрестности. Четырежды облава проходила совсем рядом.
…Ночь Армагеддона наступала нам на пятки, но ни сил, ни возможности подготовиться к ней у нас не было. Вместо тринадцати нас было трое, отсутствовали ритуальные принадлежности и книги с руководствами по проведению обрядов. Я не могла отыскать в памяти или придумать замену той мистерии, которая должна была состояться по первоначальному плану.
— Завтра, — констатировал однажды Корзайл, с задумчивой грустью оглядывая меня, грязную, осунувшуюся и исхудавшую.
О чем он думал? Вспоминал шумные посиделки с музыкой и вином? Сожалел о прошлом? Проклинал судьбу, заставившую меня родится именно в его эпоху и приведшую меня именно в его ковен? Не знаю. Лицо его было лишено эмоций.
— Я сделаю все, от меня зависящее, — просто сказала я.
Он молча кивнул и отошел устанавливать на узкой прогалине палатку, а я спустилась к воде, чтобы искупаться, пока еще не рассвело окончательно, и отмыть с кожи копоть костра.
...Мы не пользовались открытым огнем, это было слишком опасно. Мы выкапывали в земле ямку и обкладывали ее камнями так, чтобы дым стелился по земле...
….День для нас был ночью, а ночь днем…
Как случалось уже не раз, мы проспали до самого заката.
— Будем переплывать куда-нибудь или останемся здесь? — спросил Корзайл.
— Не имеет значения. Давай останемся.
Ничто теперь не имело значения. В полночь все закончится. Едва ли наступит завтра...
"Хватит пораженческих настроений! — одернула я себя. — Никто из братьев или сестер не посмеет упрекнуть меня, что я не использовала шанс!.."
— Мне потребуется что-то взамен ритуального кинжала...
Корзайл протянул мне охотничий нож, которым Гурий с утра чистил рыбу.
— Чаша...
Он пододвинул ко мне пластмассовую миску из походного набора посуды.
— Свечи...
— Накрутим мох на ветки и подожжем, — ответил он, — но долго гореть они не будут.
— Какой-нибудь кристалл...
Корзайл указал на пуговицы моей блузки. Они были со стразами.
— Побольше открытого пространства...
— Спустимся к реке. Западнее я видел большой пляж.
Мы дождались Гурия, паковавшего вещи и относившего их в моторку, а затем перешли на отмель. Долго сидели на песке у кромки воды, ожидая, когда стемнеет. У меня саднило не зажившую еще окончательно рану в боку.
Наконец, угас последний росчерк заката, и стали видны звезды.
— Десятый час, — сказал Корзайл. — Когда начнем?
— Не знаю. Я должна почувствовать момент. Нарисуйте пока треугольник, расставьте факелы...
Текли минуты. Небо из сиреневого стало густо-синем, затем черным. Дорожка от полной луны застелила реку. Мерно шуршал о песок прибой. На острове через протоку галдели вороны, потом затихли. Монотонность безсобытийности вгоняла меня в дремоту.
…Внезапно под смеженными веками моими взорвалась сверхновая, уши заложило от потустороннего гула, кожа покрылась мурашками, и маслянистый вкус появился во рту.
— Зажигайте! — крикнула я, вскакивая на ноги. — Началось!
Вспыхнули трескучим, оранжевым пламенем импровизированные свечи, равнобедренным треугольником окружавшие нас.
— Жертву! — потребовала я, зная, что исключительно своими силами не способна противостоять шквальному валу деструкции.
Гурий застыл, в ужасе глядя за границы круга факелов.
...Там ночь рвалась, как рубаха нищего, выплескивая слепящую белизну. Там бушевал ураган, хлестал ливень, бил град и выла метель. Река дыбилась разломами земной коры, и били вверх фонтаны лавы. Луна стремилась закрыть пылающий солнечный диск на черном куполе неба. Метались птичьи стаи, рыбы выпрыгивали из воды, падали вырванные с корнем деревья. Там двоилась и троилась, расслаиваясь, реальность бытия. Там агонизировала материя, в муках рождая новую форму...
Корзайл рванул брата за плечо, заставляя отвернуться, и полоснул ножом ему по руке. Кровь закапала в пластмассовую миску, смешиваясь с бывшей уже там кровью Корзайла.
Я пришла..! — беззвучно выкрикнула я, перекрывая многоголосый стон гибнущей жизни.
Я! Лилит! Я, Тэургин, Темная Разрушительница. Я, Дыхание Тьмы и Княгиня Ночи. Я, Дочь, единственная и первая, неповторимая дочь Предвечной Матери. Я, сестра и супруга Первенца! Я, мать истребленной расы!
Я здесь!
— Прими, Княгиня, дух присягнувших! Выпей до капли его и обрети силы!
Я жадно схватила миску. Глоток, один глоток — как мало!
Взгляни же на меня, Отец! В соответствии с законом Мироздания, как олицетворение Владычицы грядущей Дуги, я заявляю право на со-Творение ее, согласно желаниям Матери! И я — человек, требую свободы выбора!
Мало, слишком мало! Двое говорили моей душой — вместо двенадцати. Не десятки ковенов в разных точках Земли — а один, не полный, плел мистериальное кружево.
...Мы, люди..!
Ветер ударил в спину и опрокинул меня лицом в песок. Мигнули и погасли факелы.
...Я — мы? — падала, вновь растоптанная, вновь побежденная. Обрыв. Гулкая пустота колодца. Вязкая духота, в которой так просто захлебнуться, утонуть...
...И лучик солнечного света в вышине — лучик Света, гостем заглянувший из небесной лазури. Он гладит меня, копошащуюся в сером иле болота, ласкает меня, подмигивает мне. “Хочешь выплыть? Иди за мной!”
Я — кто я? — я не хочу умирать. Там, в вышине, в лазури и свете — жизнь, я уверена в этом! И я тянусь, тянусь из последних сил, выкарабкиваюсь из горклой пустоты и липкого тумана. Спиральный вихрь, лучащийся радугой, подхватывает меня, выдергивает из сумрака, тащит вверх, к лазури и яркому солнцу. Беспредельный покой и умиротворение, сознание близости счастья охватывают меня...
Сквозь ярость бури надрывным криком, ломкой болью, отчаянным призывом оглушает меня глухой, поющий без музыки голос:
— Тот не станет рабом, кто свободным рожден. О, жестокий Властитель, надменный Король! Я тебе оставляю тщеславье и трон. Я себе выбираю изгнанье и боль. Нет возврата безумцу, и втоптано в грязь Белоснежное зарево крыльев моих... Тот, кто все потерял, — тот уходит, смеясь, Заклейменный проклятьем твоим бунтовщик...
Кто я?.. Зачем я?.. Почему это так важно вспомнить? Там, впереди, Свет — покой и счастье, каких только может пожелать человек. К чему вопросы? Отдаться на волю вихря...
Уже не один, а два голоса тревожат меня на пороге небытия:
— Если сказано Слово — по Слову и быть. Но завянет трава под ногами лжеца. Что ж измучены до смерти Божьи рабы Справедливым правленьем Святого Творца?!
...Нет!..
Я — не прозрачная песчинка, отражающая свет, играющая гранями под его лучами! Я — черная точка, разрыв, дыра, не подвластная ему, поглощающая радужные блики!
Я рвусь в спеленавшем меня вихре Света, царапаюсь и кусаюсь, стремясь освободиться…
— Бог-ревнитель! Твой суд страх и сила вершат. Ты велишь: "Подчиняйся и не прекословь!" Ну а тот, кто посмеет тебе возражать, Тот — исчадие Ада и вечное Зло...
Так вот, что ты хотел сделать со мной, Отец!.. При памяти моей, но без силы, без поддержки адептов, я сейчас человек, и не больше. Ты предложил мне то, чем покупаешь души смертных, заставляя их добровольно уйти в момент Армагеддона с Земли. Ты предлагаешь человеку выбор между ужасом Катаклизма, неопределенностью будущего и своим Светом... Ты обманываешь людей, внушая им, что во Тьме невозможна жизнь! И они тянутся на призыв твоей лжи! Они верят!..
— Мне чужие грехи — как жестокий удар. Но не жди, в покаянье спины не согну! Тот, кто все потерял, — принимает как дар И позорный ярлык, и чужую вину...
Сегодня ты не получишь их!
Остановись, Жнец Смертных Душ, кровь моя напитала твердь Мироздания! Остановись, я — прах от праха, предъявила право! Остановись, я выбрала бурю и хаос, непознанность неизведанного! Остановись, ибо я отвергаю тление!
Я!..
Выкрик, похожий на всхлип. Плотоядный шорох песка. Второй голос уже не вторит первому, а в первом нарастают горечь и кровоточащая боль сдерживаемых страстей, но он не умолкает:
— Пусть низвержен в глазах поколений людских, И нелепые мифы нашепчет им страх, — Я к Свободе и Истине выведу их По дороге познания Зла и Добра...
...Я отвергаю смерть, я — единая во множестве!
Я — Лилит и Морена. Я — Корзайл и Кирилл. Я — Гурий и Эразм. Я — Ракшас и Василий. Я — Васса. Я — Сергей. Я — Ольга. Я — Лариса. Я — Владислав. Я — мальчик, затаившийся под одеялом с фонариком. Я — старуха, кутающаяся в пуховый платок. Я — мужчина, греющий над огнем руки. Я — женщина, чьи волосы разметались во сне. Я — подросток, вскрывающий ампулу с морфием. Я — школьница, перепачканная в чернилах. Я — избитая проститутка, снайпер с винтовкой, пьяный бродяга, юная смолянка, седоусый джентльмен, испуганный священник, домохозяйка, новорожденный... Я — в миллионах лиц...
Взгляни в глаза Опоре Мироздания, Отец! Я хочу жить!
— Или пасть на колени — иль на ноги встать: Им от века в болоте покоя не гнить. Ты сумел их позором незнанья сковать, Я же Истины Пламя им жажду открыть... *
...Лазурь подернута облачной паутиной. Прячется за горизонт солнце. Ночь безмолвно вступает в свои права...
* Мартиэль “Выбор”