Ash-kha & James Ross

КРЫЛО И ПЛАЩ: ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Боже, храни Императора Калигулу!..

(сырой вариант)

КОХШЕАЛЬ

Подвесные лампы и напольные фонари освещали просторный атрий. Через комплювий было видно темнеющее вечернее небо в россыпи звезд. С галереи второго этажа дома слышалась музыка, но музыканты не показывались. Ветер доносил из сада сладковато-пряные запахи сирени и эстрагона.

Я лежала на кушетке в затемнённом углу помещения, без столы и паллы, в одной тунике, и, позабыв о роли хозяйки собрания, занималась собственными мыслями, уделяя гостям внимание лишь мимоходом.

…Без малого три земных года я изображаю из себя эксцентричную провинциальную матрону в престольном Риме. Здешние быт и нравы успели осточертеть мне, развлечения вызывают скуку. Римская Империя нынешнего Витка - жалкое зрелище. Колизеи пусты, в театрах дают сплошь религиозные мистерии, граждане мирно молятся в базиликах Единому Богу, в жизни не слышав имен Юпитера и Венеры.

Я с радостью убралась бы отсюда, если бы не работа.

Около тридцати лет назад в Скифии зародилось христианство и теперь бодренько так шествует по миру, привлекая на свою сторону все большее количество приверженцев. Новый культ укоренился в Риме, но, пока еще он не легализован, у нас, Тёмных, есть шанс помешать распространению ортодоксального монотеизма. Вера в Единого Творца, на некоторых Витках называвшаяся иудаизмом, ближе нам в оккультном своем строе и либеральнее к прихожанам. Павшим выгодно остановить распространение христианства. Пусть уж лучше все останется, как есть сейчас - пусть лучше люди чтут Отца, чем Сына, тогда возможно у адептов Тьмы будет на этом Витке шанс избежать костров инквизиции...

Христианство сегодня, как и всякая молодая секта, агрессивно и милитаризовано. Жрецы культа, чего бы они там не проповедовали своим прихожанам, стремятся к власти. Подходящий момент избрали мы, Демоны, для вмешательства. “Разделяй и властвуй” - отличный принцип, он поможет нам достичь поставленной цели. Мы разделим две религии, выросшие из одного корня - веру в Единого и христианство, настроив священнослужителей каждой из них друг против друга. Мы поссорим гражданина с государством, заставив его сомневаться в наличии права на власть у тех, кто иначе справляет обряды. Мы подточим христианство изнутри, посеяв еретические эпикурейские настроения среди молодежи. Мы обретем власть над душами ходящих в Свете людей: и тех, кто кланяется кресту, и тех, кто чтит заветы Египтянина.

Я свесила ноги с кушетки и дотянулась до моноподия, где стояли блюда со сладостями и фруктами, кувшин с вином и моя чаша.

Выпьем с надеждой на победу, это будет мой одинокий молчаливый тост…

Я отхлебнула неловко, и несколько малиновых капель запятнали тунику. Как неудачно!

Туника моя была сшита из золотистой полупрозрачной ткани, по горловине и подолу окантованной алым. Завитые, короной уложенные волосы давили мне на голову и принуждали держать шею напряженно прямой, оттого я и не смогла нормально глотнуть вина. Выбеленное лицо, ярко подведённые сурьмой и факусом брови и губы. Зудящее раздражение во мне вызывали местные косметика и украшения, особенно последние: широкие золотые браслеты, которые принято было носить выше локтя, тяжелые чеканные ожерелья, длинные серьги; однако моде следовать приходилось. Сегодня на мне было навешано столько металла, что хоть в витрину ювелирной лавки выставляй! Сандалии я предпочитала носить легкого плетения, на тонкой подошве, радуясь в душе, что каблуки ещё не изобретены. На мой вкус, одета (или, скорее, раздета) я была вычурно и контрастно, на грани вульгарности, но мужские взгляды, поминутно ощупывавшие меня, говорили о том, что даже изуродовавшая себя, подобно мне, женщина может быть для кого-то привлекательной.

В имплювии, хохоча, плескались меретрисы. Они зазывно поглядывали на мужчин, беседовавших между собой, чинно прогуливаясь по атрию, или возлежавших, как и я, на кушетках вдоль стен. Женщин среди гостей не было, и я не позволяла раньше задуманного мною срока раздеться девушкам, нанятым для намечавшегося мероприятия сегодня по утру. Так что купаться красавицами приходилось одетыми. Все мои гости были христианами. Многие из них наверняка бы покинули собрание, догадайся они о моих планах на сегодняшнюю ночь.

Я отпила еще глоток вина, осторожно наклонив голову, опасаясь, что причёска развалится. Я немного нервничала, понимая, что зачин для всеобщей оргии должны будем учинить мы с Тейтросом. Лучше бы кто-то другой оказался на его месте. Я и так с трудом глушу в себе трепетные воспоминания, что же со мной будет, если мы сексом займемся? Как бы не слететь с катушек…

…Сколько их было у меня - молоденьких адептов, польщенных вниманием Демонессы, и друзей, с которыми я повязана взаимовыручкой на удовлетворение плотских желаний? Даже с Павшим спала однажды. Почему же я так нервничаю при мысли о Тейтросе? Я была его любовницей, но лишь потому, что Демону вздумалось, обращая меня ко Тьме, самому немножко развлечься. Глупо придавать значение давнему эпизоду…

- Летиция, дорогая, думаю, пора приглашать гостей к столу.

Он подошел сзади и, наклонившись, поцеловал меня в шею, без каких-либо усилий разыгрывая роль семьянина, добропорядочного по причине пылкой любви к законной жене.

Я подняла глаза на Тейтроса и выдавила улыбку.

- Как скажешь, Кассий, милый.

В его карих глазах заплясали смешинки. Он наклонился ко мне ближе, понизил голос и перешел на французский.

- Ты так же тряслась перед своей первой брачной ночью? Возьми себя в руки. На тебе лица нет.

Ну, почему, каким образом он всегда догадывается о содержании моих мыслей?!

- Много ты о себе думаешь, Старший.

- Разве?

- Вот напрошусь в постель к Арею!…

- Хм, а барыня знает толк в извращениях…

Я поднялась с кушетки. В нынешних телах мы с Тейтросом почти одного роста. Темноволосый, смуглый, горбоносый, коротко стриженный Демон был неузнаваем, и все же оставался самим собой.

- Зачем ты надо мной издеваешься?! Я не безнадежно больна, я пытаюсь вылечиться, а ты мне мешаешь… Это льстит твоему самолюбию, да?

Он обхватил меня за талию и притянул ближе к себе.

- Перестань каменить лицо. На нас смотрят. Подумают еще, что мы ссоримся… А насчет издевательств: выполняй свои обязанности, Младшая, и если можешь получить удовольствие от работы, получай его!

…Тейтрос прав, безусловно, прав. Каких Врат я дергаюсь! Хочу его? Слабо сказано. Мечтаю! Он показал, что хочет меня. Чего мне еще надо? Оставим высокие чувства Ангелам.

Я потянулась к нему, его ладонь скользнула на мгновение в глубокий вырез моей туники, накрыла левую грудь, но он тут же убрал руку и отступил от меня на шаг. Прикосновение быстрое, словно кошку погладил. Подбадривает меня командир, подумала я.

- Не увлекайся. Распалишься раньше времени.

Он ушел к гостям, а я подобрала со спинки кушетки лиловую паллу и закуталась в нее.

Вскоре все перешли в триклиний.

Мы с Тейтросом возлегли на медии, поместив двух почетных гостей справа и слева от себя. На суммусе и имусе разместились остальные приглашенные вперемешку с меретрисами, как я и задумывала. Когда вино и наркотические специи, которыми сдобрены все блюда, ударят христианам в голову и… еще одно место, дотянуться до объектов своей нежданной похоти им не составит труда.

ЭСТАРИУС

Когда просыпаешься от шума скандала, сразу понимаешь старую мудрую сентенцию: «Мерзко, когда день начинается с....» Нужное вписать.

Дело было в том, что в моей непобедимой команде наметился раскол.

После замечательного выступления Азраила, потрясавшего доносом на меня (анонимным, разумеется), Ворон и Никифор буквально заклевали Франциска, хотя тот орал, что никакого доноса не писал. В этом, кстати, я уже был готов ему поверить, но тогда все равно оставалась открытой тема «а кому и на кой это было надо»?.. Впрочем, ломать над этим голову было просто глупо - желающих было навалом, начиная от ревностно исполняющих свой долг мелких Хранителей до любого из притащенных Азраилом, Бернаром и Даниилом наблюдателей. Вплоть до самого Даниила (Бернар и его люди до такого бы не унизились).

Но предположения мои дела не меняли, и Ворон с дефенсором теперь донимали Босоного Монаха по самым разным поводам. Аквинат и Дарья обычно никакого участия в этих разборках не принимали - неаполитанец только загадочно улыбался, а рыжая святая только поджимала губы и разражалась очередной лекцией на тему «Все наши дрязги на пользу врагу».

Вот и сейчас Томас наигрывал на гитаре что-то меланхоличное.

Я нахмурился - хандра, вообще-то не в характере итальянца.

Потом я соизволил прислушаться.

…Надо же! А я и не знал, что наш бравый неаполитанец знает Бурдильена, да еще и положил его на музыку.

- Ночь смотрит тысячами глаз, 
  А день глядит одним.              
  Но солнца нет, и по земле              
  Ночь стелется, как дым.
  Ум смотрит тысячами глаз,
  Любовь глядит одним.
  Но нет любви, и меркнет свет, 
  И дни плывут как дым...

Застегивая на бедрах ремень перевязи с официальным Пресветлым Мечом (при случае работающем не хуже стационарного бластера и вообще являющегося отменнейшим артефактом Горнего Мира) я вышел из своей комнаты и вместо приветствия тихо шепнул сидящему на перилах галереи итальянцу:

- Любезный Томас, не напрашивайтесь на неприятности. Я-то ничего, но вот некоторые...

- Да, мастер, вы правы,- со вздохом согласился он и, заметив краем глаза, что Ворон, Никифор и Франциск повернули головы в нашу сторону, добавил: - Разумеется, учение Коперника сказало решающее слово в судьбе Джордано Бруно.

- Идемте вниз,- предложил я.

Второй этаж был уютен во всех отношениях, но он нам служил, в основном, местом, где мы спали, и не более того. Основное время нашей жизни проходило в обширном холле первого этажа.

Нас ждали. В моем любимом кресле у камина сидел некто в черном костюме, чей меч лежал на столе, укрытый повлажневшим черным плащом. Вообще, наверное, правильнее было этот плащ назвать «палудаментум», ибо скроен он был на манер военного римского плаща. Черноволосый смуглый пришелец сидел, вытянув ноги к огню, потягивая горячий глинтвейн, чей божественный запах долетал до второго этажа, и... с увлечением читал потрепанную книгу в бумажном переплете.

- Мой полковник,- приветствовал я его.- Видимо, что-то страшное случилось в мирах, если вы здесь собственной персоной…

- Ах, я просто решил отдохнуть душой, - беспечно вздохнул полковник Азраил, глава контрразведки Горнего Мира. (То есть он был намного более серьезным деятелем, чем хотел казаться.)

Он встал, потянулся и небрежно бросил на стол книгу, которую читал. Я мельком глянул на название. Ну конечно, мог был догадаться! Разумеется, творение его любимого безумного гения Габриэля Маркеса. Не трудно было также додуматься, что за книга: «Полковнику никто не пишет». Все-таки Азраил потрясающий пижон!

…Хотя, насколько мне известно, Маркес действительно входит в число его любимых писателей. Мы с ним даже как-то разругались на эту тему. Я противопоставил Маркесу Сэллинджера и Голдинга (и сделал это, если вдуматься, зря). Но Азраил потом долгое время со мной не разговаривал…

- Хорошо, что вы проснулись, - лениво сказал он, глядя на компанию, спустившуюся вслед за мной с лестницы и столпившуюся за моей спиной. - Есть дело. В принципе, я могу послать туда кого-нибудь из профессиональных внедряющихся спецов, но мне бы хотелось, чтобы там поработали вы. Садитесь. Информация следующая...

Кто сказал, что инструктаж в Горнем Мире чем-нибудь принципиально отличается от инструктажа в любом другом месте? Я был на десятках, сотнях, тысячах инструктажей на разных Витках в разных армиях. Мне объясняли, как я должен вести кавалерию - от казаков до тяжелых панцирников, куда стрелять из пушек картечью, а куда - ядрами, как перехватывать вражескую эскадрилью, если это Ju-88 или «Мустанги», куда вести мой линкор или монитор, чтобы не сесть на мель, как фокусировать огонь плазменных орудий бортовой батареи звездного дредноута... Здесь было то же самое. Только совершенно иной масштаб.

Коротко изложенная информация, поданная нам Азраилом, выглядела следующим образом: на нынешнем Витке истории Римская Империя, проповедующая религию, близкую по сути своей к истинной вере, является носителем идей Света и нашей опорой. Против нее начали восстание некие странные люди, именующие себя христианами, но по сути своей религиозной и философской доктрины, ближе всего стоящие к офитам, нежели к чему-нибудь другому. При этих словах Бенедикт, Франциск и Аквинат сморщились так, будто Азраил предложил им пожевать лимона.

Более подробные политические, биографические, социальные, психологические и все прочие подробности были введены в память Дарьиных приборов (рыжеволосая праведница церемонно склонила голову) и полностью готовы к употреблению.

В наши функции входит:
а) Попасть в Рим (это наименьшая проблема из всех возможных), пробраться ко двору Наисвятейшего Императора, Кесаря народа римского и оказывать на него положительное влияние.
б) Выяснить, кто стоит за беспорядками в Империи, и доложить информацию в Управление, чтобы те провели уже направленную коррекцию.
в) Если же это демоническое вмешательство, установить границы и суть оного и... опять же доложить информацию в Управление.
г) Не вмешиваться ни в какие сражения, драки и политические заговоры.

- Боже мой, шеф, да это полнейшая хрень! - высказался я.

- Знаю, - он сумрачно взглянул на меня. - Видишь ли, я сам ничего толком не понимаю в этом деле - наш человек в Сенате умер позавчера, а нового мы найти не успеем. Ты заявишься, как его родственник. Вся информация о нем у вашего рыжего связиста, - он указал на Дарью. - Я не могу дать вам никакой четкой установки. В принципе, я не жду от вас в этой операции ровным счетом ничего экстраординарного, просто впишитесь в обстановку и… выполняйте инструкции. Во имя Господа!

Моя команда поднялась и неслаженным хором проорала:

- Именем Его!

- Dismissed, - выдал свое коронное Азраил, подхватил меч, плащ и книгу и вышел за дверь.

…Следов от его ног на свежевыпавшем снегу, конечно, не осталось…

- Сколько работаю на УББ против Лукавого, а такого идиотского задания не получал еще никогда, - выдал Ворон. - Что делать-то надо? Конкретно что? Не понятно…

- Смотри на это задание спокойнее, дружище, - предложил я. - Нас проверяют, обкатывают в различных вариантах. С маньяком мы не сплоховали, но там было одно сплошное действие, а здесь нам придется поработать в основном головой. Думаю, что в зависимости от результата, нас и будут посылать на задания определенного типа.

- А еще дело в том, что Бернар, Даниил и Азраил никак не могут решить, зачем мы вообще нужны, - добавил Аквинат, развалившийся на диване с гитарой. - Вот и мучаемся! Ладно, давайте собираться, что ли?.. Вам, командир, да и вам, друзья мои, - поклон в сторону Дарьи и Никифора, - в принципе, просто. А вот нам, монахам...- и он с сожалением оглядел свой серый бархатный колет и флорентийскую шпагу. - Да я о Риме толком ничего не знаю!

- Ну, служил я пару лет под римской аквилой,- нехотя буркнул Ворон. - Не самые лучшие воспоминания...

- Да уж... И не вздумай опять пользоваться тем жутким именем, которое ты тогда выбрал! - предупредил я.

- Каким? - тут же заинтересовался Аквинат.

Я закашлялся.

- Томас, здесь дама, - Бенедикт был сама невинность.

В переводе с латыни то имя, которым он себя называл тогда, в Двенадцатом Легионе цезаря Веспасиана, было жутчайшей похабенью, и солдаты данного центуриона не ржали только потому, что оный центурион живо объяснял при помощи виноградной трости, что он делает с шутниками. Срабатывало.

...Разумеется, время терпело, но не очень-то сильно.

Мне привыкать к римской тоге и сандалиям было достаточно просто - я одно время жил в Риме и служил в легионах. Хотя в данном случае и мой, и бенедиктовский опыт не подходили - этот Рим был иным.

- Придется ко многому новому привыкать, - философски сообщил босоногий монах из Ассизи, оглядывая себя в зеркало.- Омерзительно!

- И еще тебе придется побриться, - язвительно отметил Ворон.

- Тебе тоже, - огрызнулся Франциск.

- В этом отношении проще всего Дарье,- согласился Томас. - Однако, Франциск, друг мой, тебе тога идет как зайцу платье!..

Дарья оглядывала в зеркало получившийся у нее результат примерки столы.

- Да, не могу сказать, что это моя мечта об идеальной женской одежде,- резюмировала она спокойно. - Надо же! На что я только не иду ради Господа!

- Весьма коварная фраза, отдающая ересью, - тут же отметил ехидный Томас Аквинат.

Он сидел на ручке кресла и бренчал на гитаре. Дарья смерила его пронзительным взглядом и поджала губы.

…Мы решили, что Франциск и Дарья будут играть брата и сестру откуда-нибудь из под Равенны. Был, конечно, риск нарваться на земляка - все-таки Равенна не Самосата, ее, почитай, от самого Рима видно, но возится с географией мелких провинций у нас не было ни желания, ни времени.

Проще всего было Томасу. Он сразу заявил, что он - Флавий Тиберий Аквинат, из Аквино, что под Неаполем. Покинул дом двадцать пять лет назад, нанялся в легион, два года отпахал под орлом, во Фракии был ранен и уволился. Долго странствовал за границами Империи и вот вернулся назад... Чушь полнейшая, но этим объяснялись как манеры Аквината, так и его колет и флорентийская шпага, с каковыми он наотрез отказался расстаться. Подумав, мы решили не менять его образ, и оставили его в его любимом обличье - позднее средневековье, Италия или Испания.

Однако Дарья сразу отмела идею о том, что все мы приехали из-за границы. Двух путешественников - меня (а я был однозначно путешественником, раз «родственники» обо мне ничего не знали) и Аквината - Рим нам еще простит. Кроме того, ворох барахла, обычный для приехавшей в столицу провинциалки, даст Дарье возможность совершенно свободно протащить в Священный Город кучу всевозможного оборудования, благо нам был выдан очень жесткий лимит на право пользования магией.

С Никифором тоже проблем не возникло, благо греческим он владел в совершенстве. Он так и остался Никифором - греческим моряком, захваченным пиратами-нумидийцами и проданным в рабство куда-то на восток. В результате странствий он оказался в Армении, а после - в Дакии, где мы с Аквинатом его нашли, выкупили у прежнего владельца и дали ему вольную.

- Нам придется адаптироваться к различным новшествам, - тяжело вздохнув, оповестил нас Аквинат. - Начнем с того, что раз мы - аристократы, у нас должны быть рабы. Вообще-то, рабство - это отвратительно....

- Ну, это смотря, какие рабыни! - в тон ему подвыл Никифор.

Оба расхохотались.

- Но-но! - губы Дарьи вновь превратились в бескровную нить. - Без блуда! Командир, призовите их к порядку.

- Нет,- я покачал головой.- Дарья, солнце наше рыжее, запомни уж:

«Мы - покинувшие горний мир, но мы не Падшие;
Мы можем чертыхаться, не боясь, что нас за это накажет Господь;
Мы можем пить, убивать и прелюбодействовать, не боясь нарушить заповеди;
Мы можем нести откровенную ересь - и Небо будет лишь, улыбаясь, внимать нам.
Ибо мы - контрразведка Небес.
И мы должны вести себя так, чтобы не выделяться из толпы.
Мы живем среди людей...
Иногда мне кажется, что мы уже почти что люди...»

Этот текст принадлежал моему старинному другу Тротиусу. Старинному, потому что когда-то, до Раскола нас было четверо: я, Тейтрос, Тротиус, Эльвартус...

Я читал этот текст и вспоминал все то, чему я был свидетелем за прошедшие века. Я нарушал заповеди - не раз и не два. Нарушал не все десять заповедей, но многие.

- Это не оправдывает греха!- возмутилась праведница.

- Для нас нет греха. Иногда нашим агентам приходилось подрабатывать в мужских борделях, - просто ответил я. - Иногда надсмотрщиками на галерах. Иногда... ну, впрочем, это неважно. Мы должны вжиться в мир, чувствовать его и любить его.

- Это можно сделать, не нарушая при этом заповеди.

- Дарья, дорожайшая моя, - протянул Аквинат. - Человек, ни разу в жизни не нарушивший заповеди - либо святой, либо дурак. Мы, разумеется, здесь все святые, но ведь мы уже не те, что были когда-то… Я согласен, что покупать себе гарем - преступно и аморально со всех точек зрения. Но подход командира я легко могу объяснить. Например, если пьяная компания вместе со мной отправится в лупанарий - я буду выглядеть неестественно, отказавшись…

- Можно найти миллион разумных причин, чтобы отказаться!

- Можно, - кивнул Никифор. - Только зачем?

От такого Дарья поперхнулась, а я покачал головой.

Боюсь, моя маленькая непобедимая команда так и не сработается. В конце концов, даже Босоногий Монах не столь уж великий праведник. Вот не далее, как вчера Аквинат приволок откуда-то из архивов книгу «Самый веселый монах Умбрии» (о самом Франциске) и начал читать ее вслух. Никифор и Ворон ржали взахлеб.

...Но вот эта рыжеволосая праведница вгонит меня в Хаос! Когда я смотрю на ее волосы, они кажутся мне совсем такими же, как у Беаты в тот памятный день, 1646 года, когда на них играло солнце... Но ничем иным она не напоминает ту мою Единственную, чтобы там не говорил Азраил… А еще мне все-таки интересно, чем же таким мне напомнила Беату та Демонесса Боли? Ведь жрицы Теургин из Атлантиды самые отвратительные, если вдуматься, существа, служащие Падшим. Они жуткие садисты, питающиеся болью своих жертв. Хуже, чем проклятущие ацтекские и майянские жрецы...

Я встряхнул головой, прогоняя ненужные мысли. Беаты больше нет. И я не должен о ней страдать - я лишь крепче сожму зубы. Я мог бы отыскать ее душу, хотя это чертовски сложно… И когда-нибудь я это сделаю. Возможно, вы будете упрекать меня, что моя любовь недостаточно сильна… Возможно, вы правы. Но, разыскивая Беату, я распишусь в собственном эгоизме, ведь память души в перерождении стирается. Это tabula rasa. Это благословение и проклятие всех смертных.

- Да, господа, - продолжил меж тем Аквинат. - Нам придется нанять управляющего домом...

- Не придется, - хмуро буркнул Ворон; то-то я поражался необычной для него молчаливой нахмуренности. - Я буду управляющим.

- Но почему? - брови на подвижном лице Франциска взлетели к самой границе волос.- Ведь ты же таким образом лишаешь себя участия в активной жизни.

- Вот потому я и беру себе эту роль, - мрачно буркнул Ворон.- Простите, друзья, что порчу вам праздник, но сил нет - терпеть не могу Рим! Имперский Рим, а не христианский.

- Почему же это? Чем эта эпоха хуже любой другой? - вопросы вылетели у меня прежде, чем я сообразил их не задавать.

Ворон угрюмо взглянул на меня, потом нехотя ответил:

- Я был с Паулином в Британии, Эстариус. Могу ли я после такого любить Рим?..

Объяснения, разумеется, не требовались. То, что учинил в свое время в Британии Гай Светоний Паулин можно было назвать одним словом: «геноцид». К счастью, древние этого слова не употребляли.

Франциск тоже согласно кивнул. В конце концов, историю он знал. Погладил гладко выбритый подбородок и задумчиво еще раз посмотрел на себя в зеркало.

- Большой город для меня - нечто чужое, - вдруг тихо произнес он. - Я укрылся от света в пещере в Альверно, но тому уж восемь сотен лет...

- Мы служим Господу, Босоногий Монах, - напомнил я. - И ты уже за свою жизнь сделал больше, чем многие из нас. Ты любишь людей, Джованни, - я употребил светское имя святого из Ассизи, - твоя любовь к ним, возможно, поможет нам.

Франциск печально улыбнулся и посмотрел на тыльные стороны ладоней. Туда, где когда-то возникли у него стигматы.

- Мы победим во имя Господа, - тихо сказал он и вдруг, развернувшись, ткнул тонким пальцем в Ворона, - слышишь, ты, ворон с черепом! У тебя будет веселая работа: выуживать сведения из сплетен рабов. Веселая работенка, а?

- Зато самая нужная! - огрызнулся Ворон.- В те времена, когда не было ни газет, ни радио, самые верные сплетни поставляло сарафанное радио. Ибо форум насквозь лжив!..

КОХШЕАЛЬ

Сильванус Исидор Помпей, молоденький христианин из знаменитого на определенных Витках людской истории римского рода, имевшего греческие корни, скользил губами по моему животу, спускаясь все ниже. Этот хрупкий болезненный юноша, в спартанской семье убитый бы руками родственников в день своего рождения, стал в последний месяц одним из завсегдатаев вечеринок, устраиваемых в доме Кассия Плацида Аэтия - в нашем с Тейтросом доме. Физическую слабость свою мальчик компенсировал гибким умом и начитанностью, отчего среди ровесников имел стойкий авторитет.

Я сказала мальчик?.. Мальчик он и есть, вряд ли больше двадцати лет ему будет. Вероятно, он никогда не бывал с женщиной до того, как стал наведываться к нам: но казалось, мог бы уже освоиться и понять, что в групповом сексе для длительных прелюдий нет времени, ан нет - с каждой новой партнершей разводит волокиту, словно с девственницей! Он мог бы стать нежным мужем для какой-нибудь глупышки, но теперь вряд ли станет: привыкшему к оргиям мужчине сложно будет удовлетвориться общением с одной подругой за ночь…

Ой, кусается! Что ж ты, малявка, делаешь? Засос же оставишь!

…Но вообще-то, для Помпея такие поцелуйчики - прогресс, учится он понемногу…

Надо мне постонать для порядка, а то он так и не возбудится.

- Госпожа Летиция, вы не могли бы… ногу… левую…

Все-таки он мил! Вежливый. Умудряется болтовней заниматься между делом, тогда как остальные только хрипят, сипят, воют и издают прочие нечленораздельные звуки.

Я закинула обе ноги на плечи юноши и в качестве поощрения погладила его по обнаженной ягодице. Он просунул руки мне под спину, приподнял меня и рывком притиснул к себе.

Начал-таки. Ну вот, теперь не собьется. Мне можно устраниться от процесса и немного подумать, благо поддерживать жар в нем вскриками и телодвижениями я могу и на автомате.

Я отделила часть своего сознания, позволив ему воспарить над триклинием. Вид сверху никаких новых сведений о любвеобильной породе Homo erectus не дал. Обнаженные тела сплетались меж собой на полу, скамьях и даже столе.

...Оливково-смуглая кожа мужчины, которого я не смогла узнать, поблескивала от жира, он лежал на животе, и меретриса массировала его плечи, периодически погружая ладони в стоявшее рядом с ней блюдо с соком недоеденного барашка. Другая девица, стоя на коленях, поливала вином, а потом облизывала бедра патриция, стоявшего перед ней широко расставив ноги. Эти две пары готовятся к очередному раунду, остальные же друг от друга не отрываются, передышки себе не дают. Надо бы сказать повару, чтобы он снизил концентрацию эротогена в еде, а то мы местных христиан импотентами оставим...

На женщину, расположившуюся на ковре возле жаровни, насели сразу трое мужчин - значит, с утра золота мне ей придется отсыпать в тройне. Хороши христиане, партнерш разделить не могут по-братски! У нас на пирах девочек ровное количество с гостями, что бы никто обиженным не остался…

Я нашла взглядом Тейтроса. Он был здесь, в общей зале, а не утащил очередного красавчика из гостей в свою спальню. Сегодня, видно, не отыскалось желающих на соддомскую любовь.

Демона обихаживали две меретрисы с томным блеском в глазах. Кажется, позавчера ночью они же вокруг него увивались. И что в Тейтросе есть такое необычное, что заставляет даже проституток с увлечением отдаться профессиональной обязанности? Вот я… По хвост Хаосу, я же зареклась не вспоминать!

…Не хочу вспоминать, но помню. На первой, проведенной нами по всем правилам вакханалии, я была настолько перепугана близостью Тейтроса и не утихающим во мне влечением к нему, что в ступоре провела всю ночь, не заметив, как Демон переместился от меня к меретрисам, как место его занял другой мужчина, за ним следующий… Если о каком-либо эпизоде в своей жизни я и могу сказать, что меня отымели, так это был тогдашний разгул. Унизительно больно вспоминать себя бессловесной трепещущей куклой в руках Тейтроса, но я не могу забыть. А раз не могу - когда-нибудь отомщу ему за оскорбительную слабость, по его вине проявленную мною в ту ночь…

Тело Помпея конвульсно вздрогнуло, и я разумом вернулась к нему, поняв: что-то не так.

Юноша попытался оттолкнуть меня, сотрясаясь в приступах кашля.

- Исидор, - я переместилась, крепко обхватив бьющееся тело за плечи, - что с тобой?.. Что надо сделать?.. У тебя так часто бывает?

Спрашивала я безрезультатно, он задыхался и не мог мне ответить. Я огляделась. Помощи ждать было не откуда.

В триклинии дымно и душно: надо вывести мальчика отсюда. Я подхватила его подмышки, заставляя подняться на ноги. Он повис на мне, не переставая кашлять. Ничего страшного, он не тяжелый, справлюсь.

Мимо совокупляющихся тел, по циновкам, щекочущим мои босые ступни, вдоль скульптурных групп в стенных нишах, я вывела Помпея на воздух. Усадила, дала выпить холодной воды.

Что же с ним делать теперь?.. Отведу-ка я его к Кинденее, пусть она разбирается...

Кинденею, носившую теперь имя Луцила и игравшую роль вольноотпущенной рабыни, египтянки по происхождению, пожелавшей остаться при бывших своих господах в качестве клиентки и управительницы хозяйством, я нашла в верхнем этаже дома за чтением кодекса религиозного содержания, на кожаном переплете которого в трех местах красовался символ Ока.

Кинденея была одна в комнате, и это меня удивило. Обычно с ней до утра просиживали те из христиан, что пресытились уже сексуальным довольством и желали пищи для ума и души. Растление плоти адепта Света, которого воля Творца держит в целомудрии, важно для успеха нашего дела, но еще более значимо для Демонов посеять сомнение в разуме верующего. Десятки молодых римлян попалась в наши сети на приманку вакханалий, но лишь единицы из них могли при должном воспитании с нашей стороны стать адептами Тьмы, и служить ей не менее ревностно, чем служили Свету, служить всей своей жизнью, каждой мыслью и любым начинанием. Я выделяла из толпы людей с гибким умом и хорошим образованием, предпочтительно патрициев или всадников, поскольку многие из них были вхожи ко двору цезаря. К таким мужчинам ночами я относилась с особенным вниманием, а в предутреннее время под различными предлогами отводила их к Кинденее для философских бесед. После первого-второго посещения наги, гости сами, переступив порог дома, устремлялись наверх, в комнату домоправительницы, и зачастую уже не жалели покидать ее до утра ни для пира, ни для удовлетворения похоти.

В нынешнем облике своем нага выглядела обычной женщиной средних лет, симпатичной, но не броской, с монголоидными чертами лица.

Увидев меня входящей в комнату, Кинденея отложила кодекс и поднялась с бисселлия, на котором сидела, чтобы принять из моих рук измотанного приступом болезни юношу. Она уложила его на свою кровать, укутала одеялом и только потом обратилась ко мне:

- Что с ним случилось?

- Перетрудился, думаю. Его скрутило прямо в процессе.

- Его нужно согреть. Видишь, какая дрожь бьет?.. Ты последи за ним, а я пойду приготовлю отвар для горла.

- У него астма?

- Откуда я знать так сразу могу? Легкие...

- Вот хрень, а я ему холодной воды дала выпить… Зря?

Кинденея пожала плечами.

- Не стоило. Возможно, ты потворствовала развитию болезни…

Она торопливо вышла из помещения, договаривая на ходу. Я не расслышала конец фразы. Видимо, и при астме нельзя было давать ему холодную воду.

Вспомнив, что я все еще голая, и решив, что Помпей не умрет от того, что я отлучусь на минутку, я пробежала по галерее до своей спальни, отыскала в ворохе одежды сандалии, чистую тунику, столу и паллу, наскоро привела себя в приличный вид и вернулась в комнату Кинденеи.

Когда я вошла, нага поила больного дымящимся отваром из трав, названия которых перечислять было бы утомительно. Я присела у изголовья кровати юноши, и Кинденея вскоре присоединилась ко мне. Мы вполголоса заговорили между собой на марсианском диалекте, существовавшем четыре Витка назад. Даже если Помпей удивится, что за тарабарщину мы несем, придумать достойное объяснение нага всегда сможет, но он не удивится. Кашель прекратился, и юноша уже начинал дремать.

- Ты привела ко мне мальчика с умыслом или потому, что не знала, как поступить с ним?

- Скорее второе, чем первое. Я растерялась немного. А почему ты спрашиваешь?

Кинденея скосила глаза на больного.

- Ты знала, что его брат дружен с цезарем?

- Да, он из хорошей семьи.

- Но если бы не приступ, он бы у меня не появился, верно?

- Пожалуй. Он приятный юноша и не лишен дарований, но уж слишком молод, и вес имеет только среди ровесников. Вкладывать в него силы - на мой взгляд, слишком долгосрочный проект. Сегодня взрослые его не послушают, а ждать до завтра…

- И все-таки, думаю, мне стоит им заняться. Случайности не редко несут в себе скрытый смысл.

- Как хочешь.

Я наклонилась и подобрала с пола книгу, которую читала до моего прихода Кинденея.

- Много отличий?

- Так, художественные детали… На всех Витках пророкам, пишущим Библии, надиктовывается одинаковая информация, различия в текстах появляются как следствие преломления ее в восприятии авторов. Если мы преуспеем в нашем предприятии, на нынешней Дуге Светлым не придется сочинять Новый Завет, обойдутся Торой.

- Скажи, а ты никогда не задумывалась, кто такой Иисус Христос, откуда он берется почти на каждом Витке?

Нага вздохнула и, отвлекшись на мгновение, поправила одеяло, из-под которого выпростал руки спящий, переворачиваясь на бок.

- Что ты хочешь спросить? Сформулируй вопрос конкретней.

- Ну, не может же быть так, что Единый действительно Виток за Витком сходит на Землю, чтобы умереть от рук сотворенных Им созданий, якобы искупая при этом людские грехи! Это же чистейшей воды мазохизм. Зачем Ему так поступать? Если бы Он хотел снять со смертных собственное проклятие, Ему достаточно было бы изменить структуру мироздания, разомкнуть Восьмерки. Этого Он не делает! Напротив, Он рождает религию поклонения Себе, замешанную на чувстве вины и самоуничижении. Ему как будто мало бытовых человеческих страданий, Он насилует души людей, заставляя их считать самих себя никчемными тварями. Он создает некого мифического Сына, чтобы превратить тех, кто и так является Его покорными слугами, в безвольных рабов. Все христианство построено на Страхе Божьем!

- Ты верно говоришь, но в чем твой вопрос ко мне?

Я сосредоточилась, стараясь построить свои сумбурные умозаключения и догадки в систему.

- Вопросов два, даже три. Первый: существует ли действительно Сын Божий, как ипостась Единого? Вопрос второй: если существует, то сходит ли Он к людям и, если сходит, то для чего? И последнее: почему биографии Христа всегда делятся на канон и замалчиваемые тексты? Ведь Бог, сошедший на Землю, может излагать свои законы языком понятным, не противореча Сам Себе в тезисах и постулатах, верно?

Кинденея долго смотрела на меня, прежде чем ответить. Под ее взглядом я ощутила неудобство.

- Ты вполне уверена, что хочешь знать мое мнение?.. Большинство Павших избегают обсуждать данный предмет. Подумай, почему, - я молчала, и нага продолжила. - Хорошо, я скажу тебе то, что думаю сама. Фигура Сына, как части Триединого Божества, безусловно, мифична. И, тем не менее, Сын существует. По крайней мере, на одном из Витков человеческой истории существовал великий маг и пророк, носивший имя Иисуса Христа. Я думаю, что его учение было еретично в самом своем корне, он говорил о равенстве, о стремлении к знанию, о любви во всех ее формах, о свободе воли, о жестокости сильных. Он был казнен, и не могло быть иначе, потому что люди пошли за ним, поверив тому, что было крамолой в адрес Создателя. Понимаешь меня?

Я догадалась, я не рискнула высказать свое подозрение вслух, но образ, явившийся в моей душе, был явен настолько, что Кинденея поняла меня без слов.

- Да, наш Князь Люцифер. Если Оковы его - человеческая плоть, то на первых веках заточения он сохранял частичную память о себе и толику силы. Не сломленный сразу, он заронил в души людей мятежные мысли, даже Закованным он оказался опасен для своего Отца! Тогда-то ему вновь был предложен выбор: покориться Творцу, и стать Наместником Земли, как прежде был он Наместником Неба, или окончательно быть спеленутом в цепи последовательных перерождений. Властелин остался верен себе и не отрекся, - Кинденея судорожно сглотнула, и отвернула от меня лицо. - Единому мало было наказать непокорного сына, Он измыслил ему жестокую пытку!… Из учения Князя были вытравлены все опасные для Создателя места, сама мятежность идей была развернута на благо Света, и родилась религия, более догматичная и безжалостная к адептам своим, чем любой культ до нее. Внутренняя противоречивость христианства бросает человека на колени перед Единым, не позволяя роптать или сомневаться… Та, часть христианства, которая пришла от Люцифера, близка и понятна людям, а, осознав правдивость религии в одной ее части, человек принимает остальные догмы на веру: он не задает вопросов - он кается в грехах, он не смеет сомневаться - он живет в страхе перед карой Небес, он говорит: “Люди равны между собой, но перед Богом рабы” - и теряет стремление к самосовершенствованию… Любовь он делит на чистую и греховную, он готов сочувствовать своим личным врагам, но истязает без раздумий богохульников и врагов Церкви, он издевается над собственной природой для спокойствия, для развлечения Небес...

- Но, послушай, ведь это значит, что, изменяя сейчас и здесь христианство, мы возвращаем его к первооснове!

- Может быть и так, - нага поникла головой, - только вряд ли мы сможем вернуть умы людей к изначальному учению Властелина. Ты веришь в возможность существования общечеловеческого учения Тьмы?.. Я нет. Лучше нам даже не пытаться, как бы не стало только хуже… Любое наше начинание Создатель сможет обернуть себе на пользу. Чудесны были намерения Люцифера, и что из них вышло? Если мы уничтожим христианство на нынешней Дуге, это будет уже небывалой победой…

Я мучительно размышляла. Что-то в объяснениях Кинденеи, какая-то деталь зацепила мою мысль, но я никак не могла припомнить ее. Я прокручивала рассказ наги в голове раз за разом, и внезапно меня осенило.

- Постой! Если Христос - воплощение Князя, то он возвращается в этом качестве на каждом Витке и вынужден проходить шаг за шагом уже совершенный им когда-то путь. А раз так, то почему до сих пор не разомкнуты его Оковы? Ведь мы знаем место и время!

- И что с того? - возразила Кинденея резко, почти грубо. - Ты пыталась, когда-нибудь спуститься на Землю в период жизни Иисуса Христа?

- Нет.

- Некоторые пытались.

- И не сумели? - поняла я.

- Тридцать четыре года, с момента зачатия Марии и до Голгофы, закрыты от проникновения Духов словно незримой броней. Думаю, что над этим периодом изоляцию поставил сам Единый. Нам не пройти.

- Но раз мы знаем, что такое Оковы, мы можем искать воплощение Князя в других периодах истории, пытаться…

- Искали. Долго искали. И не нашли. Да и, кроме того, с чего ты решила, что суть Оков понята нами правильно? У нас нет прямых доказательств, только косвенные…

Помпей, о котором мы обе за разговором совсем позабыли, вдруг резко сел в постели, тиская себя за шею и озираясь по сторонам.

- Где?.. - он не закончил фразу, узнал меня и слегка поклонился: - Госпожа Летиция, я благодарен тебе за заботу. Наверное, я причинил вам, - он бросил взгляд на Кинденею, с которой не был знаком, - массу беспокойств…

- Ничего страшного, - успокоила я юношу, - ты еще плохо чувствуешь себя. Приляг. Кассий счел бы меня негостеприимной хозяйкой, если бы я выгнула больного гостя на улицу. Я не отпущу тебя, Исидор, пока ты вполне не поправишься.

- Нет, нет! - он порывисто откинул одеяло, но, обнаружив, что на нем по-прежнему ничего не надето, им же поспешно прикрылся. - Я чувствую себя вполне нормально, и, не задерживаясь, должен поспешить в храм. Поймите, приступ был мне знаком свыше, и если я не замолю совершенный блуд…

- Разве не создал Господь женщину для мужчины, сказав им “плодитесь и размножайтесь”? - мягко спросила нага, склоняясь к юноше. - Какой же грех ты видишь в исполнении воли Божьей?

- Но и сказал Господь “не возжелай жены ближнего своего”, - поднял на нее глаза Помпей.

Ну, вот и положено начало разговору! Все теперь в руках Кинденеи, а я не должна мешать. Однако мне давно хотелось понаблюдать, как нага ведет пропагандистскую деятельность, поэтому я осталась в комнате. Отошла в дальний угол и присела за вышивальный станок, чтобы стать безучастной слушательницей.

…Женщина, занятая рукодельем, не заметна для взгляда мужчины, как повседневный предмет обстановки…

ЭСТАРИУС

Мы въезжали в Рим утром. Ранним утром, когда восходящее солнце только-только позолотило купола храмов на Капитолии и заставило сверкать имперских золотых орлов на Палантине.

Я поймал себя на мысли, что бормочу строки из древней баллады, написанной когда-то давно одним моим другом - безумным поэтом, живущим в умирающем мире хрипло дышащего города Петербурга. Его жизнь была коротка и ярка... Настолько же ярка, насколько темны были капли его крови на белой эмали ванной...

- Вот Палантин, дворец Валентиана,
Триумф на поле Марсовом, друзья...
Ну а в глазах - прирейнские туманы,
И легиона жуткая стезя...

- Что это ты там бормочешь, Эмилий?- окликнул меня Аквинат; я улыбнулся - молодой неаполитанец начал быстро втягиваться в образ. - Неужели Рим так на тебя действует? Вроде я не замечал за тобой такого ни в Дакии, ни в Британии...

- Я просто слишком давно не был в Риме, Флавий, - отозвался я. - Быстрее, Бран,- приказал я в согнутую спину Ворона; тот сидел на козлах и делал вид, что правит лошадьми. - Я хочу успеть в дом моих родичей до того, как станет слишком людно.

- Еще бы, - фыркнул Аквинат. - Ведь по Риму запрещено ездить днем…

Ворон мрачно поклонился мне, и мы въехали в славный город, Святой Город Рим.

КОХШЕАЛЬ

Не отрываясь от вышивания в течение нескольких часов, я слушала беседу Кинденеи с Помпем. Под утро у меня начала побаливать спина и затекли ноги. Пальцы были исколоты иглой.

Я встала с кушетки и подошла к окнам, выходившим в сад, чтобы открыть ставни. Розово-лиловым заревом вставало солнце. Я затушила лампу, висевшую на стене в изголовье кровати больного, шепнула наге: “Не утомляй нашего гостя, Луцила” и вышла из комнаты.

Я спустилась с жилого этажа дома в перестиль и присела на скамейку под окнами кабинета Тейтроса, надеясь поймать мягкую ускользающую красоту прохладного весеннего утра. Негромко шелестели, соприкасаясь под легким ветерком, ветви лавра. Воздух был напоен запахами цветущего левкоя и мяты.

Я прислонилась спиной к каменной, охладившейся за ночь стене дома, и по спине у меня побежали приятные мурашки. Я разомкнула браслеты на руках, сняла ожерелье и серьги, и положила их радом с собой на скамью. Я вынула из волос шпильки и два гребня, однако завитые раскаленными щипцами волосы не упали мне за спину, а остались лежать на затылке спутанным колтуном. Я вздохнула: расчесывая, половину их повыдергаю. Я расколола на плече фибулу и спустила паллу до бедер, чувствуя, как захолодило открывшуюся кожу шеи и рук утренней свежестью.

- Ты что, спать здесь собралась? - вопросил знакомый голос у меня над ухом.

Я приподняла голову. Ставни в окнах кабинета Тейтроса были открыты, а он сам стоял надо мной, облокотившись на подоконник.

- Хочу просто посидеть немного, отдохнуть.

- Устала?

- Да.

Мы помолчали, заглядывая в рассвет, прислушиваясь к шороху ветра.

Я не просто устала, я страшно устала! Месяц почти каждодневных оргий истощил не только моего гомункулуса физически, но и душу мою морально. Меня больше бы устроили будни войны, чем мирные ночи, подобные нынешним…

Я провела ладонью по лицу, словно жест этот мог ликвидировать укоренившуюся во мне тоску.

Небо светлело. За стенами сада просыпался город: где-то вдалеке прогрохотала повозка, по улице от театра Марцела приблизились мужские голоса. Отсвет солнца блеснул, отразившись от золоченой статуи на портике соседнего храма.

За моей спиной Тейтрос зевнул, и мне показалось, что я затылком вижу, как он потянулся, разминая мускулы.

- Сил нет, спать я пойду, - сказал он мне. - Телу отдых нужен, мне еда.

- Славься, - пожелала я, лениво спросив себя, а какие, интересно, трудности испытывают Демоны Мести с добыванием пищи.

- Ты тоже спать иди, а то вечером будешь никакая…

- Сегодня?! - я не хотела жаловаться, но тон уж вышел такой. - Старший, пожалуйста, может завтра?

- Не выйдет, малышка. Ты мне сама, что намедни говорила, помнишь?.. Мы охватили внушительную часть мужского контингента христианской секты, но совсем не затронули женщин. Я решил исправить упущение. Сегодня вечером нам нанесут визит матери семейств и юные девственницы.

Женщины? Как Тейтросу удалось это устроить, ведь мужчины-христиане знают, каким образом неизменно заканчиваются ужины под кровом Аэтиев? Неужели мужья, отцы и братья добропорядочных девиц и матрон добровольно согласились отпустить их к нам на… обучение? Или Тейтрос провернул какую-то хитроумную интригу для заманивания в наш дом христианок?

Я вскочила на ноги, встала коленями на скамью, чтобы оказаться ближе к Тейтросу. От волнения я забыла о своей изможденности, и в пояснице кольнула боль.

- Старший, так нельзя! Женщин мы не сможем поймать на тот же крючок, на который заполучили мужчин. Даже в сильном опьянении и под дурманом настоящая скромница не станет в одночасье шлюхой! Если заставим христианок участвовать в вакханалии, мы обретем в их лицах врагов. Неужели ты, Старший, никогда не слышал фразы: “Страх мужчины перед женщиной психический, женщины же боятся мужчин физически”? Насилием неподготовленная предварительно римлянка сочтет групповой секс, и мы не просто сдадим позицию на этой ошибке, мы проиграем! Мать сможет настроить сына против нас, жена мужа, дочь отца… И что тогда?

- Хорошо, что ты думаешь о мелочах, Кохшеаль, - Тейтрос улыбнулся мне и протянул руку, словно собираясь погладить меня по сбившимся волосам, я отстранилась, - но ты зря считаешь, что я забываю о них. Женщину, испытывающую страх перед мужчинами, может совратить другая женщина.

- Лесбийство?

- Да.

Почти со стоном я присела на пятки и уронила с подоконника руки. Подняла на Демона умоляющие глаза.

- Старший, я не смогу. Я не выдержу!

- А куда ты денешься? - ответил он спокойно, но потом нахмурился. - Подожди, я спущусь к тебе.

Тейтрос закрыл ставни на окнах, и вскоре я услышала, как хлопнула дверь кабинета. За исключением двух его комнат в нашем доме не было дверей, а только арочные проемы.

Я сидела, поджав под себя ноги и прикрыв лицо руками. Я слегка покачивалась из стороны в сторону, когда почувствовала прикосновение руки к своему плечу.

- Ну-ка, давай перемещайся. Чего ты так скукожилась?

Тейтрос присел на скамью рядом со мной, смахнув полой тоги на землю драгоценные побрякушки, от которых я недавно избавилась. Он заставил меня лечь на скамью так, что голова моя оказалась у него на коленях.

- Ничего не говори. Просто лежи. Слушай. Глаза лучше закрой.

- Я доставляю тебе проблемы, Старший…

Меня охватили раскаяние и чувство вины. Тейтрос ведь тоже устал, он даже сказал об этом, а я потчую командира своими нервными срывами.

- Молчи.

Что Демон делал со мной?.. Исцелял гомункулуса? Но дух-то мой ему неподвластен… Я засыпала, ощущая сквозь тонкую ткань тепло его тела.

…Тейтрос так добр со мной, а я, глупая, хотела ему за что-то мстить…

Резкий звук вывел меня из дремоты. Кажется, где-то во дворе служанка уронила медный таз. Тейтрос выругался.

- Ничего, все в порядке, спи, - он склонился ко мне.

Я заворочалась, устраиваясь поудобнее, потом пробормотала:

- Мне теперь, наверное, уже не заснуть…

- Заснешь. Заснешь, как миленькая.

У меня в голове крутились глупые сентиментальные фразы, я хотела сказать Тейтросу, как хорошо и приятно мне находиться с ним рядом, но одернула себя, вразумила и заговорила о другом:

- Старший, ты ведь видел Властелина?

- Да, - он положил руку мне на лоб, - и до Падения и после него.

- Какой он, наш Князь?

Тейтрос молчал так долго, что я думала, он уже не ответит.

- Его сложно описать словами, девочка… Он лидер от Сотворения, недаром Первенец, Элохим, стоящий выше всех ангельских иерархий. Невозможно было слушать его и не видеть плоти рожденных им образов… Он говорил о вещах, которые сложно осмыслить, и задавал вопросы, на которые ответы мы боялись искать. По слухам он принимал участие в сотворении человека, и, уж точно, он первым призвал Элохим сойти во плоти к смертным женщинам… Во время Восстания он один уничтожил сотни Духов, вышедших против нас, и, казалось, даже в одиночку он способен победить... За ним я готов был бы пойти и в Непознаваемый Хаос, и на новый штурм Горнего Мира. И не я один. Свет Творца всегда был отдален от Элохим, лишь Гавриил беседовал с Единым и пересказывал нам Его волю. Наместник Люцифер всегда был рядом, среди нас, и порой казалось, что Свет его ярче Света Создателя… Мрак, окутавший Князя после Падения, был квинтесенцией Тьмы, но сиял в нем чуть ли не мощнее, чем получаемая им прежде от Отца сила… Если есть в мире тот, кто достоин безусловной преданности, бескорыстной любви и самопожертвования без раздумий, то это он - Денница, Светозарный!..

Тейтрос говорил, рассказывал, а я, прижавшись к нему, засыпала и видела во сне фигуру средь звезд, воздевшую нам Землей клинок, обагренный темным пламенем.

ЭСТАРИУС

- Ты отсутствовал долго,- сурово поджав губы, выговаривала мне высокая худая старуха в темной столе. - И мы уже даже успели позабыть о тебе.

- Это неудивительно, тетя Эмилия, - я склонил голову. - Сколь себя помню, всегда меня тянуло странствовать. Никогда не мог усидеть дома…

- Да, даже ребенком, - она улыбнулась несуществующим воспоминаниям. - Но почему ты сейчас вернулся? Услышал, что умер дядя Эмилий?

- О, тетя, меня совершенно не интересуют деньги! - я отмахнулся. - Я достаточно богат. Странствия тоже приносят пользу, разве нет? Поэтому даже если мое имя упомянуто в завещании дяди, я прошу раздать деньги бедным…

- Тебя нет в завещании, - жестко произнесла она. - Твой дядя не очень-то тебя любил.

- Тем лучше, - я широко заулыбался, и она, наконец, улыбнулась мне в ответ. - Вы не представляете, тетя, как деньги осложняют жизнь человека!

Она покивала. Кажется, столь удачное разрешение проблемы с внезапно свалившимся на голову племянником, о котором все «забыли», могло только порадовать всех. Но на лицах нескольких родственников я видел досаду.

- Ты, конечно, останешься жить в доме, - утвердительно произнесла тетя Эмилия.

…Да, эта женщина жестко держала семью в руках…

- Я бы рад, тетя, но... Я приехал с друзьями. Точнее, я сопровождал их в Рим. Они провинциалы, из под Равенны, и в Риме без меня и шагу ступить не могут. Я уже пообещал им, что буду жить у них.

- Так тому и быть, - тетка смерила меня пронизывающим взглядом. - Но ты наш родич. Говори, что может семья Эмилиев сделать для тебя?

- О, тетя Эмилия, - простодушно улыбнулся я. - Я прошу лишь одного: быть представленным Цезарю.

-Что ж, дело нехитрое, - согласно кивнула она. - Тем более, что Цезарь Гай Калигула почтит своим визитом нас во время похорон. Приходи завтра… Завтра восьмой день, как дяди не стало...

Я поклонился и удалился. Восьмой день... Значит, мы слегка ошиблись во времени и переборщили на день. Ну и ладно. Это роли не играет, важно, что мы успели до того, как похоронят славного Секста Эмилия Аквилу, бывшего легата Пятого легиона цезаря Тиберия. Моего дядю.

КОХШЕАЛЬ

- Ням! - сказала я, выдавив из себя счастливую улыбку. - Ну, как, милая, тебе понравилось?

Девушка блаженно вздохнула и, запутавшись пальцами в моих растрепавшихся волосах, прижала мое лицо к своему животу, лишая меня возможности сменить позу.

- А с мужчинами... Скажи, Летиция, только честно! С мужчинами это так же хорошо?

Везет мне на девственниц!..

- Лучше! - уверила я, предпринимая попытки освободиться из объятий пухлых юных ручек.

- Куда ты? - девушка игриво прошлась мне по спине острыми ноготками. - У меня теперь долг перед тобой, Летиция...

Я не стала высказываться по поводу того, как могут надоесть подобные долги тому, для кого делать их и принимать к оплате - не развлечение, а каждодневная работа. Я окончательно высвободилась, встала с кровати и отошла к столу, чтобы налить себе вина.

- Пить хочешь? - предложила я гостье, сделав пару глотков из серебряной чаши, украшенной гравировкой цветов и колосьев.

- По-гречески, пожалуйста, - мурлыкнула она, сворачиваясь калачиком так, чтобы продемонстрировать мне плавные изгибы бедер и аккуратную попку.

Во второй чаше я разбавила вино водой на три четверти, себе долила чистого и вернулась в постель, к своей гостье.

- Вот и Октавия мне все советует “попробуй”, - вернулась девушка к теме нашего разговора, - а я все не решаюсь, страшно...

- На первый раз надо выбирать опытного, - посоветовала я.

- Я понимаю. Знаешь, у нас есть один симпатичный раб, с ним я бы попробовала, но если мать узнает!...

Девушка смущенно улыбнулась.

- Что-нибудь придумаем, - я погладила ее по обнаженному плечику.

Она прижалась ко мне, обхватила меня за талию, спрятала лицо у меня на груди.

- Здорово. Какая ты славная, Летиция, я так рада, что познакомилась с тобой!

Еще бы!.. Эту малышку я получила не через посредничество Тейтроса, а отыскала самостоятельно. Мое внимание привлекли ее голодные глаза и нервное дрожание пальцев, часто поглаживающих открытые участки тела собственной хозяйки.

- ...Теперь мне будет, что рассказать Октавии. Не все же ей одной хвастаться!

Я допила вино и отставила чашу.

- Это какой такой Октавии?

- Августейшей, - кокетливо выглянули из-под каскада распущенных локонов зеленовато-серые глаза.

- Сестре Цезаря? - сообразила я. - Так ты дружна с ней?

- Угу. С ней и с Агриппиной. А вот Друзилла - злючка, она нас шпыняет и пытается читать мораль при каждом удобном случае. И туники у нас чересчур короткие, и паллы мы крепим не по традиции... Она очень читать любит, а нас упрекает за то, что мы болтаем глупости. Сама из себя такая скромница, но я думаю, это притворство...

Я легла на спину, предоставив своей ученице свободу действий.

- Ты же слышала, должно быть, какие слухи ходят про нее и Цезаря? - продолжала девушка между делом. - Я думаю, что не будь Друзилла его сестрой, Цезарь на ней бы женился...

- А не будь он столь благочестив, давно бы сделал ее своей любовницей, - согласилась я, вспомнив о реалиях предыдущих Витков.

- Да они оба помешались на религии! Это я, конечно, так… - гостья смутилась, почувствовав, что сболтнула лишнего, - ничего дурного не подразумеваю... Но ты, все-таки подумай, Друзилла-то до чего дошла, что увлеклась этой новомодной сектой!...

- Христианством? - насторожилась я.

- Ну да, все время забываю название...

...Два часа спустя я зашла в кабинет Тейтроса, застала его пишущем что-то, сидя за столом, и плотно прикрыла за собой дверь.

- Друзилла - христианка, - сообщила я от порога.

- Сестра Калигулы? - поднял он голову от свитков.

Я кивнула.

- Не хорошо. Серьезное упущение с нашей стороны, если это так. Твой источник информации надежен?

- Конечно, нет! - обиделась я. - Какой надежности можно ожидать от сплетен и слухов, которые я вынуждена выслушивать каждый день?

Тейтрос откинулся на спинку кафедры и внимательно оглядел меня с ног до головы.

- У тебя портится характер, - отметил он. - Ты все чаще мне прекословишь. Скажи на милость, чем ты не довольна на этот раз?

Я дернула плечами. Я скривила губы. Я набрала в легкие побольше воздуха... и выдохнула его.

- Извини, Старший, я немного не в себе… Ответь мне, разве наш план не предполагал культивирование недовольства между власть предержащими и... народом, скажем так?

- Верно.

- Но ведь для того, чтобы накалить конфликтность ситуации, надо воздействовать на оба полюса противостояния. На оба!

Тейтрос нахмурился.

- Ты считаешь, что я не знаю этого? Ты, изображающая добропорядочную матрону перед сенаторами и нимфоманку - перед христианами?

Я подошла ближе к Демону и присела на мраморную столешницу, так что наши колени соприкоснулись.

- Я все понимаю, Старший. Работа с сенаторами, преторианцами, патрициями и люмпенами, вольноотпущенниками, рабами и прочими - это здорово! Но мы обошли вниманием самого Цезаря!

Какое-то мгновение я ожидала от Тейтроса напоминания, кто я и где находится мое место, но он только вздохнул:

- Ну, и чем же тогда занимается Илохха по-твоему?

- Разведкой по большей чести... Нет, Старший, дай мне договорить! Конечно, она капает Цезарю на мозги по поводу того, какие христиане злые, кровожадные и развращенные, да! Но за все то время, которое она провела в Золотом Дворце, Илохха не сумела выявить присутствия (причем, близкого присутствия!) идеологического врага! Если бы не болтовня моей случайной знакомой, мы посейчас ни о чем бы не догадывались!.. Ты подумай, Старший, Друзилла - любимая сестра Калигулы - христианка! Она имеет огромное влияние на своего брата. Что если мы упустили момент, и сейчас уже Цезарь, страшно сказать, тайный христианин?...

- Почему тайный? Императору незачем и не от кого таиться.

- А мнение общественности? Те же сенаторы и преторианцы?

Тейтрос отодвинул кафедру, встал, подошел к окну и остановился спиной ко мне.

- Ты права. Во всех своих предположениях и суждениях ты, несомненно, права, Кохшеаль. За исключением маленькой детали.

- Какой?! - жадно подалась вперед я.

- Я получаю отчеты о происходящем в Золотом Дворце не только от Илоххи, но и от Лукреции...

Я сникла.

- Я знал бы, если бы Калигула проявлял к христианству интерес, противоречащий нашим планам. Цезарь весьма набожен, однако новая секта никогда не вызывала у него каких-либо чувств, сверх житейского любопытства. А последние год-полтора - крепнущего раздражения. Ты сама ведь признала, Младшая, что воспользовалась непроверенной информацией. Мне лично о приверженности Друзиллы христианству ничего не известно, хотя, признаю, мои соглядатаи могли упустить такой факт из виду. Дело в том, что сейчас влияние Друзиллы на Калигулу не столь велико, как на предыдущих Витках истории. Напротив даже, Цезарь держит сестру в некотором отдалении от себя, поскольку понимает, что испытываемые им при виде нее желания греховны в соответствии с догмами веры, которой он безоглядно предан. Первый год Лукреция вела тщательное наблюдение за Друзиллой, однако, осознав бесполезность данного индивидуума для нашего дела, я приказал свести контроль за ее действиями к минимуму...

Я сложила два и два.

- Тактика подвела тебя, Старший. Друзилла могла увлечься христианством именно в те месяцы, когда наше внимание было ослаблено.

Тейтрос повернулся ко мне лицом.

- Ты так уверена в точности сплетен, услышанных от случайной знакомой?

- Сплетни не рождаются на пустом месте.

Тейтрос пожал плечами.

- Что ж, узнаем, насколько они правдивы на этот раз… В любом случае я не собирался оставить без проверки твою информацию. Лукреция выяснит, что к чему. А ты, Кохшеаль, побольше внимания уделяй своим нервам. Твоя экспрессивность начинает настораживать меня.

...Точно, нервы у меня на протяжении всей римской эпопеи ни к черту...

На том и распрощались.

ЭСТАРИУС

...Найти в Риме дом, где мы могли бы устроиться всей нашей безумной компанией, оказалось неожиданно просто. Все решили аргументы в виде ауреев с профилем Калигулы. Причем мы искали не инсулу, а отдельный дом. И нашли его! Правда, довольно далеко от центра, за Тибром, но в перенаселенном Риме найти жилье было достаточно тяжело.

Мрачный Бран Корвус (Ворон) вместе с Никифором отправился на рабский рынок, а хлопотливая Дарья (она имя менять не стала) уже пристраивала к делу пятерых рабов, отряженных нам тетей Эмилией.

Ворон и Никифор проводили рекогносцировку в городе долго. Аквинат же не уставал ругаться, что ему, как выяснилось, нельзя открыто носить его прекрасной работы флорентийскую шпагу - ну кто стал бы носить оружие в Святом Городе?

Я с трудом дождался следующего дня. Будильника не потребовалось: по улицам бегали глашатаи и возглашали, кто скончался и где можно попрощаться с ним. Я собрался и пошел.

Этот город, конечно, абсолютно не походил на тот императорский Рим, в котором я бывал столько раз. Роднило его со знакомым мне городом одно - по мощеным улицам неторопливо бродили люди в тогах, шумел форум, и бурлила столичная жизнь Вечного Города.

…Уже в доме Эмилия меня заловил мой «кузен» - Гай Эмилий. Был он высок, худ и длинноног. И куда моложе меня. Будучи, как и я, в темной пенуле, он казался совсем мальчишкой.

- Сервий,- приветствовал он меня.- А мы тебя ждали. Идем. Префика уже начала петь.

Я поморщился. Он с укором посмотрел на меня, а потом кивнул:

- Да, я тебя понимаю. И так погано, а тут еще эта идиотка воет о том, какой был хороший дядя...

- Но мы должны там быть, Гай, - напомнил я. - Как бы это не действовало на нервы. Честно говоря, я уже отвык от подобного. Когда погибал товарищ, мы просто наваливали кучу хвороста и сжигали его. Без ритуалов. Огонь все примет...

Он поднял глаза на сияющий под ярким итальянским солнцем купол храма Единого и благочестиво повторил:

- Огонь все примет. Огонь Единого выжигает скверну в наших сердцах. Так и сейчас огонь Единого очистит тело дяди, и позволит его душе свободно воспарить в Свое царство...

Я кивнул. Странная формула, не вполне нормальная для Рима.

…Для того Рима, который я знал…

- Ты давно не был в Риме, Сервий? - шепотом осведомился Гай, когда мы уже приблизились к одетой в темное толпе родственников и друзей.

Тетя Эмилия нашла нас взглядом и дружески кивнула мне. Я вежливо склонил голову.

- Слишком давно, - также шепотом ответил я Гаю. - Я начал забывать его, но тут увидел вновь - и сердце у меня зашлось от радости. Я снова дома. Скажи, Гай, а Цезарь уже здесь?

Он покачал головой и потом тихо прошептал:

- Он появится в самом конце. У великого Калигулы много дел, и он не может уделить нам столь много внимания… И так большая честь, что он почтил нас.

Описывать похороны, думаю, просто ни к чему. Тем более что никакого смысла все эти обряды для меня они не имели. Очень длинная и очень занудная церемония. Единственным плюсом было то, что я перезнакомился со всеми своими родственниками.

Когда погребальный костер уже готов был запылать, Гай внезапно толкнул меня под ребра.

- Смотри! Цезарь!

Я тут же встрепенулся и уставился в нужном направлении. Там действительно стоял Цезарь Гай Калигула, повелитель величайшей Империи в мире, Наисвятейший Государь.

…Тот, что был помазан на царствие в Храме Единого и босиком обошедший три величайших храма столицы - собор святого Квирина, собор святой Ромы и церковь святого Рема Мученика…

Императора, конечно же, сопровождал эскорт из ликторов и солдат в белоснежных палудаментумах с золотым оком Единого.

Мне начинает нравиться этот город!..

Во все глаза глядя на двадцатидевятилетнего повелителя Империи, я в то же самое время вспоминал знаменитые строки Светония: «Росту он был высокого, цветом лица очень бледен, тело грузное, шея и ноги очень худые, глаза и виски впалые».

Да, в чем-то этот человек передо мной в императорском багрянце и пурпуре действительно отвечал описаниям Светония - он был высок и худ, с узким бледным лицом и впалыми глазами. Но все же он был красив. Красив античной красотой - и очень похож на свои изображения. Волосы его, от природы редкие, были коротко подстрижены, но в целом Гай Калигула вызывал симпатию. Такие должны чертовски нравиться женщинам. Хотя кто их поймет, этих женщин?.. Говорят же, что Ева была сотворена именно из ребра Адама потому, что ребро - единственная кость без мозга… Хотя все это чушь полнейшая. Уж я-то знаю, сам видел, как все происходило, да и тексты изначальные, без последующих исправлений и комментариев, читать приходилось…

С глубоким поклоном сын Эмилия Марк предложил зажечь погребальный костер Цезарю, но тот отверг столь почетное предложение и громко рек:

- Сколь не велико для меня несчастие сие, но я не принадлежу к вашему славному роду и посему не в праве рассчитывать на столь великую честь. Ты сам должен зажечь костер, Марк Эмилий. Но последнее подношение я все же сделаю, - и, сделав шаг вперед, положил на грудь покойного дубовый венок.

Я ошарашено покачал головой: ай да чудовище! Ай да развратный монстр! Ай да казнящий всех направо и налево! Ай да гниющее сердце Рима!..

А потом Марк поджег костер, и пламя взметнулось высоко к небесам и (хотите - верьте, хотите - нет), я вправду услышал тихий звон, неразличимый человеческим ухом, и узрел что-то аморфное и почти невидимое, уносящееся за горизонт. Неужели шуточки моего патрона?..

А потом стало не до того. Тетка Эмилия выполнила свое обещание.

Она подозвала меня и, когда я подошел, сказала Калигуле так:

- О, великий Цезарь, услышав о несчастье, постигшем нас, из дальних странствий вернулся племянник Секста Эмилия. Беспутный отпрыск вернулся в родное гнездо.

Я опустился перед Цезарем на колени, но тот жестом поднял меня и я впервые увидел так близко от себя темные усталые глаза молодого человека, на плечах которого лежал непомерный груз Империи.

- Молодой лев вернулся в свое логово, - мягким голосом повторил он. - Что ж, молодой Эмилий, рад приветствовать тебя на твоей родине. А то, что ты путешественник, хорошо вдвойне, ибо мы мало знаем правды о том, что творится за границами нашими. Я буду ждать тебя в Золотом Дворце завтра утром, где ты поведаешь мне о своих странствиях.

КОХШЕАЛЬ

Моя спальня располагалась в задних комнатах дома, на втором этаже, между атрием и садом. Я дремала, свернувшись калачиком, на алом пуховом матрасе узкой кровати, когда почувствовала прикосновение к своему плечу. Вздрогнув, я открыла глаза.

Надо мной склонилось широкоскулое обветренное лицо давно не брившегося мужчины. Я облегченно вздохнула.

...То есть, конечно, опасаться в принципе мне было нечего, однако, когда нервы на взводе, подсознание при каждом очередном пробуждении от забытья грозит не только человеку, но и Демону, неведомыми опасностями...

Виновницей моего пробуждения оказалась валькирия, обитавшая ныне, в соответствии с планом, в гомункулусе мужеского пола.

- Ньелла, чего ты подкрадываешься, как тать в ночи? Так и до инфаркта меня довести не долго!

- Ладно-ладно, сестренка, вставай. Старший собрал группу для совещания.

- А что такое?

Я лениво выбиралась из-под груды цветных покрывал, надеясь на снисхождение судьбы к моей физической немощи.

...Как Тейтрос не понимает?! Никогда я не была жрицей любви, а теперь учиться уже поздновато. Не на своем месте я сейчас нахожусь, не на ту роль меня Старший поставил. Рыся, и та, с обязанностями соблазнительницы справилась бы лучше меня. Атлантка все-таки, практика храмовых языческих мистерий у нее имеется…

- Да, просыпайся! Хватит тебе, - валькирия вновь неделикатно тряхнула меня за плечи.

- Иди ты знаешь куда… - буркнула я, и набрав голос: - Отставить трясти командира!

За окном багровел закат, следовательно, на сон у меня ушло значительно больше восьми часов, и все-таки спать мне хотелось жутчайше.

Тунику Ньелла наготове держала в руках, оставалось натянуть ее через голову. Столу я подхватила со спинки кафедры, закуталась в нее и шагнула к выходу.

- Ну, веди.

По внутренней лестнице мы спустились на первый этаж и вышли в атрий. Днем, видимо, прошел ливень, поскольку черепица торцевых скатов блестела капельками влаги, а имплювий до краев был полон воды. Когда мы с Ньеллой миновали ларарий - жертвенник нашим с Тейтросом выдуманным предкам, я выглянула в перестиль, но обнаружила там лишь сумрачное перешептывание древесных крон.

- У него? - кивнула я на лежавшую за сквозной галереей, дверь кабинета Кассия Плацида Аэтия.

Мужчина, шедший на пол шага впереди меня, обернулся. Кроваво-ало отразился цвет его плаща в металлических пластинках лорики сегментаты, которая в нынешнем Риме только еще начала заменять несколько веков пробывшую в употреблении среди легионеров кольчугу. Юлиан Марий взглянул на меня льдистыми глазами скандинавской полубогини.

- А где же еще? Мозги тебе надо подлечить, подружка, что-то не в порядке они последнее время...

- Верно, верно, - покивала я.

В саду совещания мы проводили лишь на первых порах: стоял жаркий сезон, и духота гнала нас из дома. С того момента, как во исполнение плана Ньелла пошла под аквилу, а Илохха была пристроена ко двору Цезаря, Тейтрос больше не рисковал проводить ежемесячные сборы там, где мы могли быть если не подслушаны, то замечены нежданными свидетелями. Наверняка нашлись бы люди, желающие поинтересоваться, что делают вместе любимая наложница Цезаря, легионер, богатый патриций с женой, послушница при храме Единого и вольноотпущенная рабыня. Теперь ежемесячные доклады членов команды Старший принимал в своем кабинете...

Ежемесячные - вот, что показалось мне странным! Недели полторы, не больше, прошло со времени предыдущего сбора. Что же случилось такое неординарное, что заставило Тейтроса собрать нас срочно, во внеочередном порядке?

...Кабинет хозяина дома.

Шесть колонн смешанного ордера попарно обрамляют стенные ниши со статуями манов-хранителей в них - культ предков в сегодняшней Империи процветает, несмотря на отсутствие веры в Олимпийцев, а, следовательно, и скульптурных изображений богов. Внутреннее убранство нынешних домнусов и загородных имений мало отличается от отделки римских особняков любого из предыдущих Витков земной истории. Статуи манов раскрашены яркими красками: цвет их лиц живой и теплый, светотень в складках одежд создает впечатление движения.

Пейзажные фрески работы греческих мастеров заполняют все свободные участки стен и потолка, рождая иллюзию перспективы. Геометрический рисунок самоцветной мозаики делит пол кабинета правильными ромбами. Мраморный стол, плетеная кафедра, четыре биселлия и две селлы, трехногие жаровни по углам и подвесные лампы-лодочки, два низеньких шкафчика по краям стола, напоминающие своей странной формой нечто среднее между сундуком и чайником на ножках, моноподий, подзывающий посетителей янтарным вином в прозрачном графине и разнообразием фруктов на серебряном блюде с тонким орнаментом - такой я застала обстановку таблина.

Тейтрос сидел, закинув ногу на ногу, в кафедре возле окна и с непроницаемым видом изучал свои ногти.

“Будь так добра, впредь не заставляй себя ждать, Младшая!” - огорошил меня на пороге ментальный посыл Демона.

...Ого, а Тейтрос-то, кажется, раздражен: если так пойдет дальше, эмоциональность может войти у него в привычку. А еще меня упрекал в несдержанности!...

Отвечать я не сочла нужным.

Я обвела взглядом остальных собравшихся. Кинденея и Ньелла, пришедшая со мной, Бетельгейзе, с ног до головы укутанная в белую и светло-лазурную ткань...

- Где Илохха? - спросила я, на этот раз выбрав для разговора английский, поскольку выбирать что-то надо было, а все остальные молчали.

Тейтрос прервал увлекательный процесс самосозерцания.

- Это я у тебя должен спросить. Совсем не следишь за дисциплиной?

Я подхватила одну из селл, стоявших у двери, пронесла ее через всю комнату и села метрах в двух от командира, напротив него.

- Какая может быть дисциплина, Старший, если мероприятия у тебя начинаются с бухты-барахты? С утра ты мне ничего не говорил о необходимости внеочередного собрания, уж извини недогадливую, не подсуетилась, не углядела, не подхлопотала...

- Схлопочешь, - оборвал мое грозившее затянуться самобичевание Тейтрос. - Поменьше ехидства и побольше вежливости, Кохшеаль.

- Как пожелаешь!

Девочки молчали мышками, наблюдая за начальственной перепалкой. Я тоже замолчала: зубки показала - хорошо, но всерьез злить Тейтроса? Я не сумасшедшая.

Однако Демон не сводил с меня мрачного взгляда, тишина нагнетала его недовольство. Я заерзала на своей табуреточке, припоминая предыдущий всплеск ярости командира, которому я была свидетельницей.

- Послать за ней раба, Старший? Я сейчас...

Я уже начала подниматься с места, но Тейтрос остановил меня.

- Не надо. Позднее выберешь время, чтобы лично переговорить с ней...

- Да что случилось-то, командир? - не выдержала Ньелла. - Твой посланник меня прям с учений сорвал! Если мой легат узнает, что я в отлучке...

- Эстариус в Риме. Полагаю, со всем своим отрядом.

Доигрались!..

Я села на место.

...Уж очень гладко продвигались наши начинания: сложно - да, с определенными трудностями и временными проблемами - да, но гладко. Шаг за шагом мы приближались к намеченной цели. События последних месяцев с лихвой окупали годы, затраченные на подготовку плана. Среди христиан зрело недовольство властью, а Цезарь и Сенат со все большим подозрением относились к приверженцам скифского культа. Уже сейчас Империя стоит на гране междоусобной вражды, и причин к началу открытой войны множество, не хватает лишь повода.

Долго контрразведка Светлых смотрела на наши действия сквозь пальцы. Может быть, они там, наверху, не подозревали демонического вмешательства, списывая странности в развитии нынешнего христианства на обычную, свойственную структуре Восьмерки, вариативность истории? Долго никто не чинил нам препятствий, а теперь - начнется...

- Может быть, даже лучше, что это они, а не кто-то другой? - предположила Рыся. - Честно говоря, Старший, подчиненные этого Элохим не показались мне серьезными противниками. Хуже для нас было бы иметь дело с Антитеррором...

Для кого-то, может быть, и хуже, но не для Тейтроса. Я провела аналогии, и мне стала ясна причина волнения командира. Он не желает - возможно, даже стоит сказать "боится" встречи с Эстариусом.

- Как они попали сюда? - спросила Ньелла-Юлиан.

- Обычно, - Тейтрос хмыкнул и пожал плечами. - Как и мы с вами.

Валькирия не стала спрашивать, откуда Старший узнал об этом, и не ошибся ли он. Последнее было интересно мне да еще, наверняка, не высказавшейся пока Кинденее. Нага не любила спешить, а я позволяла девочкам задавать вопросы, надеясь, что к тому времени, когда я заговорю снова, их любопытство истощится и можно будет без помех сконцентрироваться на разработке планов отражения возникшей угрозы. Видимо, по той же самой причине Тейтрос последовательно отвечал на вопросы подчиненных - либерализм взаимоотношений в команде требовал.

- Светлые прознали о нашем вмешательстве? - не отставала Ньелла; глубоко посаженные глаза ее гомункулуса возбужденно блестели под козырьком шлема. - Элохим послали, чтобы помешать нам?

Тихий смешок Демона. Правильно: а чего ты, подружка, ждешь, задавая риторические вопросы?..

- Точно разведка Светлых быть уверенной ни в чем не может, мы хорошо маскировались. Но подозрения у них должны быть наверняка.

Замолчали, переглядываются. Пара лет расслабона заставила Демонесс забыть о превратностях нашей работы.

В следующем словопроявлении я опередила Кинденею.

- Как, откуда ты узнал об их присутствии, Старший?

- И когда? - уточнила нага. - Сколько у нас осталось времени?

Тейтрос переместился в плетеном кресле, оправляя складки изумрудно-зеленой тоги. Вздохнул.

- Сегодня прошли похороны Секста Эмилия Аквилы... Ньелла, ты должна помнить его, он был дружен с вашим легатом, - валькирия кивнула. - Так вот, собственно во время кремации я и заметил парочку новых лиц в числе родственников усопшего. Особых усилий, чтобы узнать Эстариуса, мне не потребовалось...

- Полагаю, Светлые разведывают обстановку, - предположила Кинденея. - Ты сам сказал, Старший, что у них нет ни одной улики, могущей достоверно подтвердить наше вмешательство...

- Это так, - кивнул Тейтрос, - но дело осложняется тем, что новоявленного Эмилия я углядел со вдовой покойного, которому он навязался в родственники, и данная матрона представляла самозванца Калигуле. Выводы сделайте сами.

Илохха!.. Я закусила нижнюю губу. Рим - город перенаселенный, но если наши враги окажутся вхожи в Золотой Дворец, вероятность столкновения с ними резко увеличится.

- С корабля на бал, - пробормотала Ньелла.

- Какие будут указания, Старший? - осведомилась я.

- Те же, что и всегда, - Демон встал и прошелся по таблину. - Четко играйте свои роли, старайтесь избегать встреч со Светлыми, делайте вид, что незнакомы с ними, а если уж судьба сведет вас лицом к лицу, не лезьте в свару. Команда Эстариуса - не профессионалы, если будете держаться естественно, они вас не заподозрят. Самого Эстариуса обходите за километр...

Тейтрос подошел к одному из шкафчиков-сундуков, отпер его ключом, висевшим на цепочке у него на шее, достал коричневый бумажный конверт и высыпал из него на стол пачку фотографий. Мы их быстро разобрали.

- Так он выглядит сейчас... Все понятно? - мы закивали. - Теперь следующее. С сегодняшнего дня каждая из вас будет носить с собой венерианский психотранслятор конфигурации “муха”. Пользоваться ими разрешаю только в случае крайней необходимости...

Тейтрос взял с нижней полки шкафчика картонную коробку, из ватных недр которой затем извлек маленькое, не крупнее ноготка младенческого мизинца, механическое насекомое, напоминавшее в большей степени паука, чем муху. Он приспустил тунику на левом плече и приложил устройство к коже, слегка поморщился, когда психотранслятор начал имплантироваться, погружая в его тело многочисленные железные “лапки”. Вскоре на поверхности кожи остался лишь маленький бугорок, похожий на черный прыщик.

Рыся, Кинденея и Ньелла одна за другой подошли к столу и разобрали устройства. Далее они устроили стриптиз, выискивая на своем теле место для имплантации “мух”. Дольше всех возилась Ньелла, ворча, что “некоторым-то хорошо, а мне как прикажете раздеваться на плацу или, там скажем, в терме?”

Я медлила. Не люблю венерианскую электронику, да и, кроме того, ежедневные вакханалии не позволяют мне оставить скрытым от посторонних глаз ни одного участка моего тела. Раньше, чем я высказала свои сомнения, Тейтрос достал из шкафа другую коробочку с чеканным золотым браслетом, инкрустированном рубинами и поманил меня к себе пальцем.

- А это тебе, женушка, подарок на годовщину свадьбы, - сказал он.

Я грустно улыбнулась, принимая браслет. Предусмотрителен командир: даже придумал для меня повод не снимать украшение во время секса...

Браслет я надела не удачно, одна из “лапок” вонзилась в вену. Тонкая струйка крови стекла на ладонь, и я слизнула ее, возвращаясь к своему биселлию.

...Конечно, нам, Демонам, совсем не обязательно наличие какого-нибудь специального технического средства для связи на расстоянии, однако, подстраховаться никогда не мешает. Дело все в том, что телепатия имеет некоторые ограничения, и чем больше расстояние, на которое требуется транслировать свою мысль, тем вероятнее возможность сбоя. Гомункулусы, внутри которых заключены наши души, ослабляют наше умение бессловесного общения. Кроме того, не следует забывать, что всякая, не только наша, мысль - материальна, что это волна, имеющая определенную частоту, а на пути любой волны возможны помехи. Тейтрос счел необходимым воспользоваться техническими усилителями для передачи мыслей, так как не хотел, чтобы в критический момент непредвиденные условия помешали нашей команде действовать слажено, скоординировано друг с другом, а также опасаясь, что кто-то из нас может оказаться один против Светлых без поддержки команды. Мотивы командира мне были понятны...

- Так, - Тейтрос запер шкафчик, повесил ключ на шею и сел, - от организационных вопросов переходим к докладу по ведомствам. Кохшеаль?

- Четверо, - я зачем-то показала на пальцах, - расстраиваются греховностью саддомии. Одна взялась писать стихи, подражая Сапфо, другая надумала прикупить для мужа молоденьких мальчиков. Две оставшиеся пока только плачутся на судьбу. А насчет мужчин ты сам знаешь, Старший.

Он кивнул и повернулся к Рысе.

- Бетельгейзе?

- Все стабильно. Отколовшихся нет. Один неофит, но в нем я не слишком уверена. Раздумываю, не подослали ли его первосвященники. Проверяю пока. Начать мы готовы в любой момент, дай только знак...

- Хорошо. Ньелла?

- Движется помаленьку, командир. Поддержку двух третей младшего офицерского состава преторианцев могу гарантировать с уверенностью, а выше...

- Да, это моя забота. Кинденея?

- Напряжение растет, Старший, я не советовала бы тебе затягивать, иначе бунт рабов начнется без нас. Если же говорить о гостях... Новых посетителей у меня не было, а завсегдатаи графика не нарушают.

- А как там молодой Помпей? Мне казалось, ты возлагаешь на него определенные надежды…

Зашуршали длинные полы столы. Мне мерещится, или даже в человеческом облике наги таится что-то змеиное?..

- Он готов. Рвется в бой, жаждет духовных свершений, героических подвигов, как и свойственно юношеству. Я пока сдерживаю его амбиции, но существует опасность, что он сорвется, раскрыв новые свои взгляды родственникам или друзьям…

- Отлично, - Тейтрос позволил улыбке тронуть уголки своих губ. - Не останавливай его больше. Время начинать.

Я подняла взгляд на Старшего Демона. Сила, уверенность в себе ощущались в его облике. В нем чувствовалось бескомпромиссное стремление побеждать. Что ж... Меня это радует. Когда находишься в полушаге от вожделенной, взлелеянной цели, не хочется думать, что могут кануть в Лету результаты многих трудов. Будем надеяться, что на этот раз Светлые запоздали со вмешательством.

- Если гора не идет к Магомету… - произнесла я.

- Именно так, - согласился мой командир.

ЭСТАРИУС

Золотой Дворец!.. Надо же! Помню, молодой центурион Секст Таврий из Второго Легиона, котррым я был когда-то, говорил своим сослуживцам, что предел его желаний - быть преторианцем в Золотом Дворце. И вот меня, уже другого, уже Сервия Эмилия Тариона, приглашают в этот самый Золотой Дворец как гостя…

Меня несколько ошарашила та легкость, с которой я оказался вхож к цезарю, поэтому в наш дом я ввалился с совершенно пришибленным видом и диковатым взглядом.

Ворон что-то грозно рычал, наводя порядок на кухне и среди домашних рабов. Дарья, взявшая на себя роль хлопотливой хозяйки, уже захватила Никифора и потащила его покупать что-то из мебели. Я мысленно поаплодировал: блестяще! Дарья оказалась отменным «вживающимся» агентом. Как быстро она подхватила образ провинциалки в славном городе Риме!

- Что случилось, Эмилий?- окликнул меня сидящий в атрии Франциск. - Могу ли я помочь?

- Не знаю, - я прошел под тень крыши и остановился около столика с вином и фруктами.

С одной стороны на ложе находился вольготно развалившийся Аквинат, с другой - сидел Франциск. Кажется джентльмены только что... мирно беседовали! А мне это казалось невозможным - вот ведь что делает Рим!

- Я приглашен в Золотой Дворец. Завтра поутру.

- Угу,- кивнул Франциск.- Напомни мне, Эмилий, когда кто-нибудь так легко удостаивался такой чести? Ты теперь являешься одним из друзей цезаря, если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю!

Да, Франциск, безусловно, человек экспрессивный - надо же, так жестикулировать и при этом у него еще и руки не отваливаются!.. Франциск завораживал. Просто завораживал. Даже среди римской роскоши (каковую босоногий монах не то что терпеть не мог, но просто отвергал!) он создал себе достаточно нормальное тело, но опять сделал себя в определенной мере некрасивым. И одет в простую темно-зеленую тунику… Нормально. Нормально для Франциска, который всей одежде предпочитал грязно-серые рясы. Однако, в Риме темный цвет - цвет траура…

- Одним из друзей Цезаря, Фабиан? - поднял я брови. - Да, возможно... Хотя пока рано об этом говорить.

- Ну, так поговорим о другом, - Аквинат приподнялся на ложе и протянул мне кубок вина. - Красивый город Рим, как ты думаешь?

- Пожалуй, - я согласно кивнул. - Золотой дворец на Палантине, храм Единого в Капитолии. Но самая главная достопримечательность любого города это...

- Люди, - Франциск улыбнулся. - Я был сегодня на форуме. Люди есть люди… Знаешь, Эмилий, я внезапно почувствовал, что я счастлив... Вокруг меня - жизнь. Пусть иная, не та, к которой я привык; но я ходил по городу, без цели и без пути, просто наслаждаясь самим фактом своего бытия…

- Теперь-то ты понимаешь, почему мы любим нашу работу? - улыбнулся я. - Она дает нам возможность жить. Жить полной жизнью. Жить так, как имеют только смертные.

- Да, жить как люди… - Франциск как-то странно улыбался, глядя в небо. - Любить жизнь не грех. И если мы ее любим, значит ее есть за что любить.

Аквинат молча приподнялся и протянул Франциску еще одну чашу вина. Потом также молча отсалютовал ему своей чашей и щедро приложился к ней.

- Римляне обменялись бы ими, - указал я. - Привыкайте. Я прожил тысячи жизней в смертных телах, друзья мои. И каждый раз я умудрялся полюбить тот отрезок времени и тот социум, в котором мне приходилось существовать. Если бы мне не удалось сделать это, я бы сошел с ума... Даже не зная, чем все закончится… Я не стал бы бороться за Тханалу, прекрасно зная, что с ней сделают легионы повстанцев, я не повел бы эскадрон на пулеметы красных, я не был бы пилотом Люфтваффе... Я жил, как человек. Я мыслил, как человек. Я старался не пустить Эйко Лорси на тот самоубийственный вылет при том, что знал: если он не выполнит своей миссии, назначенной ему Господом, земные колонии будут обречены на гибель… Я вел дредноут Черного Адмирала у цели, зная при этом, что он обречен проиграть, что он растает в темноте космоса без известий...

- Ты сказал слишком много, Эмилий, - с неожиданной жесткостью оборвал меня Аквинат.

Я посмотрел в чистые и честные серые глаза неаполитанца и кивнул.

…Да, я сказал слишком много. Я действительно старею. Старею, если вместо Рима передо мной те города, в которые я влюблен и поныне - Варшава, Ковентри, Маастрихт, Стокгольм, Петербург, Лютерас, Хэллоир, Шоан-Ту-Ок... Нет. Я люблю Рим. Я влюбляюсь в него заново. И члены моей команды тоже начинают ценить Вечный Город. Они еще не знают всего того, через что прошел я… Не все из них бывали в настоящем бою, и лишь некоторым приходилось попадать в ситуации, когда ты таков, каким видят тебя окружающие люди, когда сам ты чувствуешь себя только тем и именно тем, кем ты являешься в настоящий момент - солдатом, моряком, торреадором, менестрелем, вором… Большинство не сможет понять этого. Но когда-нибудь они поймут… И, возможно, что очень скоро. Когда мы проживем еще по несколько жизней на разных Витках, мои ребята научатся любить краткосрочное материальное бытие. И они поймут, что наш долг оберегать смертных безо всяких условий - Тьма или Свет...

Аквинат прав. Я сказал слишком много.

- Если бы мой совет годился тебе, Эмилий, - тихо сказал Аквинат, - я бы посоветовал тебе найти девчонку посговорчивее и хоть немного отряхнуть с крыл пыль прошлого.

- Пыль прошлого... - Франциск улыбнулся, от чего его некрасивое лицо осветилось.- Пыль прошлого! Хорошо сказано, брат...

- Стараюсь, - скромно кивнул итальянец. - Но поскольку именно пыль прошлого позволяет нам быть самими собой, я предлагаю ее немного разбавить, как цемент разбавляют водой, дабы превратить его в монолит,- и он встряхнул кувшином вина.

Я от души расхохотался, осушил одним глотком то, что оставалось в чаше, и протянул ее Аквинату с недвусмысленным намеком.

Почему на душе у меня вдруг стало так легко?..

...Золотой Дворец был золотым скорее в переносном смысле. Это был огромный комплекс строений, раскинувшихся среди зелени деревьев обширного сада. Специальный канал от Тибра проходил по саду дворца, так, что воды великой реки ласкали мрамор ступеней.

…Да, этот город не был тем Римом, что я знал, но он был Римом!..

Когда я шагнул на мраморные ступени, ведущие во дворец, я вдохнул запах листьев и цветов, непередаваемо смешивающийся с запахом воды и большого города. Золотой Дворец, открытый всем ветрам, даже отдаленно не представлял собой крепость. Он был на виду у всего города, и сиял над ним, как венец. Венец Империи. Там, за спиной я оставил шум, гам и бестолковую беспокойность Вечного Города, и теперь я пребывал в здешней тишине, как будто перешагнув невидимый барьер. Я был в сердце Империи. Не в мозге, не в Сенате, но в сердце… В сердце, которое мерно билось, гоня кровь по жилам огромного государства. Здесь, среди колонн, чей белоснежный мрамор отсвечивал хладно-зеркально в просветах древесной зелени, среди фонтанов и устремленных к ясному южному небу гранитных стел, на усыпанных гравием дорожках мне вдруг стало очень спокойно, и я перестал бояться Цезаря и предстоящего разговора.

…Я - Эмилий. Я - Сервий Эмилий Тарион, представитель могучего рода Эмилиев…

Меня остановил центурион преторианцев и в очень изысканных выражениях осведомился о цели моего визита. Здесь, где властвовало белое, зеленое и розовое, даже бело-красные одежды преторианцев смотрелись естественно. Я назвался и объяснил цель визита. Меня препроводили к Цезарю.

Я шел галереями, меж колоннад, через атрий и внутренние залы дворца. Я видел не роскошь, но уют и комфорт. Я видел Дом с большой буквы. Фонтаны, бьющие из мраморных бассейнов, бесценные мозаики и гобелены (или как это назвать?.. ведь до появления гобеленов еще бездна времени должна пройти!). Я слышал пение струн и пение струй, я видел солнце, играющее в воде, на мраморе и в ветвях... Я видел людей: преторианцев, застывших подобно статуям, бесшумно скользящих слуг, беседующих о чем-то друзей, гостей или домочадцев Императора...

И вот я предстал перед Цезарем.

Гай II, Гай Цезарь Германик Калигула, четвертый автократор огромной Империи, возлежал на просторном ложе. С балкона, где он принял меня, открывался отличный вид на северо-западную часть города. В данный момент Калигула попивал маленькими глотками золотое вино и закусывал его какими-то экзотическими фруктами.

На ложе рядом возлежал молодой мужчина с густыми вьющимися черными волосами, круглым лицом с пухлыми щеками и достаточно плотным, но в тоже время крепким телом. В отличие от скромно одетого Цезаря, он просто блистал украшениями, а тога его была сшита из превосходной материи, и он периодически оправлял ее, чтобы она лежала ровными складками - так, как ему казалось изящнее.

О перила опирался поясницей и локтями еще один человек, в тунике цвета бычьей крови, с мечом у пояса, чьи руки были сплошь усеяны шрамами и золотыми браслетами «за доблесть». Коротко стриженный, седеющий, типичный римлянин. Из тех, кого обычно рисуют в учебниках истории - крепкий, сухой, загорелый, с чеканными резкими чертами лица и орлиным носом, короткими, прямыми волосами и пронзительными серыми чуть водянистыми глазами. Темный загар, крепкие узлы мышц на руках и ногах, широкая грудь и некая особенная манера держаться могли бы подсказать мне, кто передо мной, даже если бы рядом на свободном ложе не лежал белый палудаментум с золотым оком.

- А, Эмилий Тарион, - Калигула широко улыбнулся и отставил чашу. - Молодой Сервий Эмилий Тарион! Кассий, Квинт, представляю вам племянника покойного Секста Эмилия…

Толстяк живо обернулся ко мне, всем своим видом выказывая явную заинтересованность.

Преторианец не двинулся с места, но глаза его, словно видеокамера папарацци, обследовали меня с ног до головы. Теперь безымянный преторианец был мною узнан. С девяностопроцентной вероятностью это был самый ненавистный трибун среднестатистического Калигулы - Кассий Херей - тот самый, что нанес Калигуле первый удар во время заговора. На этом же Витке, похоже, старый трибун остался на стороне Императора…

Я поклонился (инструктаж ведшего меня центуриона преторианцев касался еще и того, что от «друзей» проскиназы не требуется).

- Садись, Сервий Эмилий, - Калигула махнул рукой в сторону еще одного свободного ложа. - Я ждал тебя и велел приготовить место для тебя.

- Мой Цезарь, вы сама предусмотрительность...

- Острый язык, - не то одобрил, не то отругал Херей.

- Это хорошо, мой дорогой Кассий,- усмехнулся толстяк.- Нельзя доверять человеку, который не умеет ехидничать. Ну, а как вы думаете, кто я? – и он, прищурившись, уставился на меня.

Я смерил его ответным взглядом.

- Полагаю, Тит Квинкиций Фламинин, - сохраняя непроницаемое выражение на лице, предположил я. - Если же это версия неправильна, тогда я могу предложить еще пяток… Но, думается, в них не будет нужды, Квинт Помпей.

Я играл наобум. Но толстяк довольно захихикал, потирая толстые ладошки.

…На самом деле, не так уж он был толст, скорее плотен и грузен, но рядом с поджарым Хереей и довольно худым Калигулой, он казался слишком крупным…

- Тебя раскусили, Аполлон, - мягко отметил Калигула. - Еще раз говорю: садись, Эмилий. Очень я не люблю, когда приглашенные стоят - неудобно как-то… Ты раскусил нашего стройнейшего из сенаторов!

…Я отметил про себя, что первое мое имя Цезарь упорно игнорирует, и называет он меня лишь по родовому имени. Я задумался над тем, в чем может быть причина такого неприятия…

- Его предупредили! - возмутился Помпей.

Я в это время располагался на ложе. Херей, все время осматривающий меня с ног до головы своими телекамерами, по недоразумению именуемыми глазами, наконец, кивнул каким-то своим мыслям и отвел взгляд.

- Ну что же, мой добрый Эмилий, - сделал широкий жест Калигула, - поведай же нам о том, что ты видел на своем пути! К сожалению, путешествия для меня - неслыханная роскошь, а труды наших современных географов можно совершенно спокойно использовать, как подставку для лампады!.. Я весь внимание, Эмилий. Кстати, Квинт, на тебя ложится забота о том, чтобы кубок достойного гостя не пустел…

Помпей торжественно поклонился.

Вздохнув, я припомнил содержание трудов древнеримских географов и начал свой рассказ. Я сообщал на толику больше сведений о диких народах, чем положено было знать римлянину этой эпохи. Я расцвечивал свой рассказ подробными описаниями быта и нравов тех племен, которые мне якобы довелось повидать в своих странствиях. Я говорил о кельтах и бриттах, викингах и фризах, славянах и германцах. Обмолвился о Японии и Китае, в общем, выложил приличную часть своих знаний по географии античного мира.

Калигула слушал с неослабевающим интересом. Кассий поначалу излучал скепсис, но потом тоже заинтересовался и стал прислушиваться к моего рассказу. Помпей же постоянно задавал уточняющие вопросы, сбивая меня с мысли и потому выводя из себя.

- Воистину, я понимаю великого Александра, - произнес Калигула, наконец. - Желание увидеть все те чудеса, о которых рассказывают путешественники, способно полностью изменить устремления человека. Увидеть своими глазами море, которое покрывают льды от горизонта до горизонта!.. Как там могут жить люди?!

- Не всем везет так, как нам или иным народам благодатного Внутреннего моря, - пожал плечами Помпей. - Мы находимся на самой благоприятной территории. Севернее - холодно, южнее - жарко. Вон, августейший, хоть Херея спроси…

Кассий только хмыкнул.

- И все эти народы не знают благости римских законов и римской культуры! – задумчиво отметил Калигула. - Впрочем, просвещение дикарей я оставлю другим. На престоле Рима еще будут великие воины. А мне бы сберечь то, что имею…

- Да, это требует истинного величия, - ехидно отзвался Помпей.

Я похолодел. На многих Витках Светлой Дуги кесарь Гай Калигула рубил головы и за меньшее…

Но сейчас все сложилось иначе. Наисвятейший из государей просто вытащил из под локтя расшитую подушку и метнул в сенатора. Тот увернулся с неожиданной для его пухлого тела ловкостью и снова захихикал.

- Смейся, толстяк, - фыркнул Калигула. - Вот отправлю тебя усмирять христиан, будешь знать!

- Неразумно смеяться над Цезарем, который метко швыряется подушками, - заметил я с по возможности непроницаемым выражением лица, хотя к губам подкрадывалась улыбка.

Вторая подушка досталась мне.

- А что с христианами, августейший? - прервал наше веселье Кассий. - Ты получил новые сведения, мой Цезарь?

- Да, - кивнул Калигула, в раз помрачнев.

…Надо же, как быстро он переключился от беззаботности к мрачности озабоченного делами правителя огромной империи!..

На плечах этого молодого человека лежал огромный груз, и он не только держал его, но и нес. Обладая безграничной властью, трудно не прослыть деспотичным, но те, кто понимает, что власть не только благо, но и огромная ответственность, те, кто понимают, что чем выше стоишь, тем тяжелей твоя ноша, меня всегда восхищали. Гай Калигула явно относился к этому типу людей.

- ...Каждый день мы принимаем судьбоносные решения, - вполголоса говорил Помпей, когда мы уже шли из покоев Цезаря, оставив там Херея и прибежавшую повидаться с братом Октавию, старшую из трех сестер Калигулы. - Каждый день, осознанно и неосознанно. Но последствия большинства наших решений настолько мелки, что мы их, зачастую, даже не замечаем…

- Ты прав, Квинт, - согласился я.

- Тебе ли, Сервий, этого не знать, - он бросил на меня тяжелый пронзительный взгляд, свойственный людям, не первый год играющим в политику. - Чем выше стоит человек, тем глобальнее последствия его решений. Как камень, что кидаешь в пруд. Чем больше камень, тем больше круги, расходящиеся по воде. А Гай кидает даже не камни - горы… Поэтому каждое решение он должен рассмотреть со всех сторон, ибо судьбы тысяч, если не миллионов, зависят от этого... Вот так-то, Сервий Эмилий. И раз уж ты вступил в узкий круг друзей, имей в виду следующее: мы - щит Цезаря. Та ткань, что защищает от ветра. Вот так...

- Я понимаю это, Квинт. Поверишь ли ты мне на слово, что мною движет лишь забота о благе Империи?

Мы спускались по широким ступеням Золотого Дворца, и перед нами лежал город. Взгляд Помпея равнодушно скользнул по куполам храмов и дворцов. Ответил он быстро и не раздумывая:

- Я не верю никому на слово, Сервий. Тебе придется доказать, что ты достоин доверия: как моего, так и всех остальных друзей Императора, включая Херея.

- Я попробую доказать это на деле, Квинт Помпей.

Он милостиво кивнул и удалился.

От стены отделился ожидающий меня Никифор. Одет он был с варварской небрежностью к римским правилам: наполовину по греческой моде, наполовину - по армянской.

- Я уж думал, ты там навеки поселился, - буркнул он, приглаживая курчавую бороду.

- Ты - мой телохранитель, идешь на шаг сзади, - улыбаясь смутно знакомому лицу в толпе, в полголоса произнес я.

Недовольно бурча, византиец отступил назад и поудобнее первесил перевязь с коротким мечом.

- Я понимаю, что бластер «Хаммер» Мк-V - штука более удобная, чем меч, но терпи...

- А что такое бластер «Хаммер» Мк-V? - удивленно спросил Никифор.

- Абстрактная ангельская шутка, - пояснил я. - Надеюсь, у тебя хватило ума не приставать к преторианцам?

Он фыркнул.

...Дома меня ожидало еще одно открытие. Точнее, не одно.

Началось все с того, что еще только входя в ворота, я услышал голос Ворона. Тот где-то в саду во весь голос распевал песню, за которую начальство срывало погоны, зачастую вместе с головой. А великий Архангел и, милостью Божьей, лорд-канцлер и глашатай Святого Престола Гавриил пообещал однажды лично отыскать того гада, что эту песню сложил. Бенедикт же пел ее не скрываясь:

	
- Сошел на землю Гавриил,
И вострубил в свою трубу,
И звал на суд он всех живых,
И всех лежащих во гробах,
Но шел уже четвертый час,
И каждый грешник крепко спал...

Франциск в своей коричневой простенькой тунике и роскошно одетый гвардейский пижон Аквинат возлежали на ложах в атрии с чашами вина и (я схожу с ума!) мирно беседовали! Я думал, что они спорят, но я ошибся! Они просто обсуждали одну забавную философскую проблему…

- Подумай, - говорил Аквинат, - если мы любим всех детей Господа, то мы должны любить и то, что кажется нам отвратительным. Ведь и это создал Всеблагой в мысли своей.

- Увы, не понять нам высших материй Его замысла, - кивнул Франциск. - Что было во Слове Его? Да, мы смиренно должны молить Его, чтобы мы смогли возлюбить все Его творения.

- У тебя это получилось, - Аквинат задумчиво крутил в руках чашу с вином. - Но вспомни, совсем недавно мы видели иных детей Господа. Тех самых, что алкали нашей крови в снежных лесах Московии!

- Отвергнувшие Свет? - покачал головой Босоногий Монах.

Я замер, ловя каждое слово. Интересно, до чего они сейчас договорятся?..

Босоногий Монах помычал, потом добавил:

- Да, Отвергнувшие Свет, заблудшие, но дети Его!

- Ибо Он сотворил их, так или иначе, - согласился Томас.

Некоторое время они молчали.

- А детей воспитали плохо. Педагог из Господа никудышный, - ровным и мерным голосом продолжил Аквинат.

- Это невозможно. Скорее, могло быть неверно истолковано Слово Его, - уверенно возразил Франциск. - И тем не менее, они такие же, как мы. Только носят темное.

- Почти согласен, - Томас откинулся на ложе и уставился в бездонное небо над головой. – Помнишь, та ведьма говорила, что она из Англии? Из Уэссекса. Ее судьба похожа на наши. И русалка...

- Кроме змеедевы, валькирии да оборотня. Се - порождения дьяволово, - возвестил Босоногий Монах.

- Не спорю! - умиротворяюще кивнул Томас. - Но тогда мы должны сделать допущение, что мы можем возлюбить врагов наших... как детей Господних.

- Так говорит и Евангелие, - нахмурился основатель францисканского ордена. - Возлюби врагов своих.

- Нет, - отмахнулся неаполитанец. - Я не о том! Я к тому, что мы можем возлюбить их не как врагов, а как детей Господних.

- Даже ведьму и русалку? - нахмурился Франциск.

- В первую очередь ведьму и русалку! Ты же сам говорил: они дети Господа, хоть и заблудшие! - уверенно обратил Томас против Франциска его же оружие.

- Уф!..

Франциск замолчал. Он сидел на своем ложе, задумчиво оглаживая гладко выбритый подбородок, и наблюдая за тем, как птички ссорятся и возмущенно чирикают на крыше. Совершенно не размышляя, он протянул к ним руку, и две маленькие пичужки тут же сорвались с крыши и подлетели к нему, громко зачирикав уже над его головой.

…Да, Франциск действительно владеет древнейшим и самым могущественнейшим Словом: «Мы с тобой одной крови!», как говорил великий Киплинг…

- Ну, так что? - подтолкнул его Томас.

- Я не буду спорить с тобой, - искоса лукаво взглянул на собеседника Босоногий Монах. - Я лишь скажу тебе так: там, в лесу меня обуяла жажда убить их, этих демонов в обличье юных дев. А потом я увидел их глаза, говорил с ними... Это были не обличья, но сущность, воплощенная во плоть. И потому я отказался пить с ними... Да, они люди, какими были и мы с тобой когда-то. Но люди, избравшие иной путь… Я сказал бы, что мы люди в большей степени, чем они, если ты не сочтешь мои слова тавтологией, - пичужка уселась ему на плечо, и он легонько погладил ее кончиками пальцев по коричневым перышкам. - Они заложили душу Дьяволу. В этом вся разница между нами. Да, - голос его усилился и окреп, по мере того, как Франциск находил аргументы для спора, - да, они диаволово отродье, но не диаволово семя! Да, мы можем возлюбить их, как врагов наших, но не как детей Господа!

- «И прикинулся Диавол женщиной, - гундосо протянул Томас цитату из бессмертного опуса Исидора Штока,- и тем посрамил Диавола-а...»

Я расхохотался.

Оба собеседника обернулись на звук.

- Присоединяйтесь к нам, командир, - предложил Томас.- Выпейте!.. За любовь!

- Все, что вам нужно, это только любовь! - пропел я в ответ. (О, легкомысленный! Знал бы я тогда, к чему приведут эти великие слова безумного самовлюбленного гения Джона Леннона.) - Грех не выпить за величайшую силу, на которой держится мир… За любовь, друзья мои! За бывшую и будущую любовь!

Франциск подбросил вверх птичку, и та с веселым чириканьем поднялась в небо.

Мы трое проводили ее взглядом - Бог знает, почему!

[…Эпизод встречи в Золотом Дворце кого-то из Светлых – вероятнее всего, Эстариуса, но, возможно, и Аквината - с наложницей Калигулы. Светлый узнает Илохху…]

КОХШЕАЛЬ

Я обихаживала очередную матрону, натужно постанывающую под моими поцелуями, когда занавесь арочного дверного проема комнаты, которую я мысленно прозвала “будуаром”, колыхнулась, и рабыня, появившаяся на пороге, бухнулась на колени, зная, что нарушила мой приказ. Лесбийские марафоны требуют уединения, мои гостьи в этом вопросе отличаются поразительной скромностью.

Я оторвалась от распластанного подо мной жаркого тела, ощущая во рту маслянистый привкус благовонных притираний любовницы.

…Как бы мне отучить современных женщин мазаться всякой дрянью?..

- Ну, что там у тебя?

- Прибыла госпожа Валерия, - пробормотала рабыня, не поднимая от пола очей. - Она желала бы видеть госпожу мою... немедленно.

Ага, Илохха соизволила-таки пожаловать в родные пенаты!

Я отпустила рабыню, и та ползком скрылась за занавесью, затем я склонилась к выбеленному лицу женщины, ожидавшей моего внимания, осторожно коснулась губами ее губ.

- Бесценная, мне нужно выйти не надолго. Прости меня, я скоро вернусь...

- Постой, - любовница ухватила меня за запястье, - это какая Валерия? Та самая?

- Вероятно.

Я высвободилась и начала одеваться.

- Она тоже бывает у вас? - неприкрытое удивление в голосе.

Я горестно вздохнула над гибнущей конспирацией. Ох, и пойдут сегодня чесать языками сплетницы!..

- Впервые. Не представляю, что ей может быть от меня надо, - уже одетая, я склонилась и еще раз поцеловала женщину. - Не обижайся на меня, любимая, но ты же понимаешь, что такой особе нельзя отказать...

Я быстро вышла из комнаты.

Илохха ждала меня в таблине. Тейтрос отсутствовал по каким-то светским делам.

- Ты головой думаешь или каким-то другим местом?! - набросилась я на девушку, едва прикрыв за собой дверь. - Среди бела дня, вот так запросто! И уж, наверняка, в паланкине и со свитой, да?!

Илохха потупила глаза.

Я смягчилась, обозрев ее хрупкую фигурку, закутанную в полупрозрачную паллу, под которой просвечивала золотистая стола, богато украшенная вышивкой. Соблазнительная юная нимфа, хрупкая и изящная от короны золотистых кудрей на голове до маленьких, почти детских ножек, утянутых кожаными ремешками уличных сандалий. Наша нимфетка во дворце, наверняка, носит недавно вошедшие в моду башмачки из плотных тканей. Количество золотых безделушек, навешенных на Илоххе, также порадовало меня: не скупится на подарки Цезарь, следовательно, мила ему нынешняя фаворитка…

- Ну, так в чем дело? - осведомилась я, садясь в кафедру - место, которое обычно занимал Тейтрос.

Сбивчиво, с волнением Илохха рассказала мне о своей встрече с Эстариусом.

- Он узнал меня, это точно! Что мне делать, скажи?!

“Ничего, - прошептал голос Тейтроса в моем сознании; а я и не успела заметить, когда он подключился к беседе. - Пусть не накручивает панику, а ведет себя естественно, как всегда. А ты жди моего возвращения.”

Илохха, видимо, получила сверх моего повторения слов Старшего Демона еще и личные инструкции от него, так как до окончания нашего разговора глаза ее периодически стекленели - взгляд ее обращался внутрь самой себя.

- Понимаю, я все запомнила, - кивала она, отвечая вслух.

- Иди уж, горе мое! - вздохнула я, наконец, и напомнила еще раз для верности: - Без мандража, договорились?

ЭСТАРИУС

[...Ангелы дискутируют о встрече с Илоххой и том, что она означает. Делают вывод: Демоны рядом, вся заварушка – их рук дело. Пытаются осмыслить сложность ситуации: насколько широко распространилась зараза проповедей Темных, насколько искажены ими к настоящему моменту догматы христианства, можно ли христианам доверять и, если можно, то кому и т. д. Рассуждают о том, какие надо предпринять контрмеры. Начинают действовать. Эстариус отправляется к Калигуле. В беседе подспудно пытается корректировать точку зрения Цезаря на христианство, внушить ему некие нужные Светлым мысли. Разговор незаметно сходит на сестер Калигулы…]

КОХШЕАЛЬ

По приказу Тейтроса Илохха установила в покоях Августейшей Октавии скрытую видеокамеру из набора венерианского спецагента - маленькое, размером с пуговицу, устройство. Жители планеты Венера времен Колониальных Войн славились своей любовью к миниатюризму...

В последний месяц визиты Эстариуса, теперь именовавшего себя Сервием Эмилием Тарионом, в Золотой Дворец подозрительно участились - он разве что не ночевал у Цезаря. Не знаю, как остальные члены нашей команды, но я чувствовала себя сеньором, чей замок находится на осадном положении, и чья первейшая обязанность - поймать момент, когда наступит пора удирать по подземному ходу дон-джона…

Теплая осень одела деревья желтизной и пурпуром. День был безветренный, и я распахнула на окнах таблина ставни. Низкое солнце косыми лучами освещало цветную мозаику пола. Я сидела в кабинете при закрытых дверях, на столе передо мной стоял дисплей, и цветная картинка нудно и в деталях повествовала мне о сексе маленького Сильвануса Исидора Помпея с двумя партнершами.

Я пила вино и по ягодке разбирала виноградную гроздь. Я подозревала, что если кино в ближайшее время не станет интереснее, я усну от скуки прямо тут, на столе.



Агриппина часто и громко постанывала. Октавия начинала визгливо хохотать, стоило Исидору к ней прикоснуться. Мальчик усердствовал в меру своих сил, и, кажется вся троица была происходящим донельзя довольна. Когда Помпей уставал, девушки принимались его облизывать, а он в процессе декламировал им “Одиссею” Гомера вперемежку с “Энеидой” Вергилия *, нараспев, заливаясь жаворонком.

После очередного тура скачек, все трое утомленно раскинулись на широкой кровати.

- А вот еще, послушайте, - начал Исидор.



Я зевнула и подлила себе вина в чашу. Кувшин был уже почти пуст, скоро придется прятать технику и вызывать служанку с добавкой.

Маята, да и только!..



- Ну, Помпей, хватит этих занудных классиков, - протянула Октавия.

И сестра оказалась с ней солидарна.

- Точно, хватит... Я слышала, ты сам поэт. Сочини что-нибудь про меня, экспромтом!

- Почему про тебя? - закапризничала Октавия. - Я-то чем хуже?

- Сначала про меня, - Агриппина была непреклонна, - а потом про тебя. Ладно?

- Я попробую, - неуверенно согласился Исидор.

Несколько минут царила благостная тишина, и только августейшие сестры ворочались на постели, комкая покрывала.

- Вот, кажется, получилось, - и Исидор выдал:


- Ты – цесаревна цесаревн,
Прекраснейшая из живущих,
Какой блистательный посев
Приносит семя Свет Несущих...

Я подавилась вином и закашлялась. Поскольку рядом никого в помощь мне не было, пришлось мне самостоятельно успокаивать рвотные спазмы.

...Да что он позволяет себе, этот малявка! Упоминать слегка транскрипированное и почему-то во множественном числе имя Властелина?!.. Чем ему Кинденея мозги промывала - перекисью водорода? Поговорю я с нашей ящерицей, ох, поговорю! Но сначала язычок обкорнаю болтливому филадону!...

- ... Твоя нетронутая новь
Так жаждет ласки непрестанной,
Что силы не крепиться вновь,
Ждать близости так долго званной.

Не отвергай признаний слов,
Позволь мне просто быть с тобою
И не смущаться толкованьем снов,
Где были вы с сестрой женой одною.

Скажи мне просто: “Я люблю”,
С тобою всё я разделю...

- Браво! Браво! - возликовали девицы, чмокая нахала алыми губками, куда ни попадя.

- А теперь мне, мне! - вопила Октавия.

- Постой, сестрица, сначала я награжу его! - отпихивала ее Агриппина.

Гам и возню заглушил третий девичий голос:

- Сестры, что вы творите?!



Я быстренько вернулась от гневных размышлений и мысленных угроз к реальности.

Кто-то вошел?..

Я поиграла гранями шарообразного пульта, требуя, чтобы камера показала мне входную арку залы.



В дверях стояла Друзилла.

- Сестры, как... как?.. - девушка задыхалась невысказанными протестами, - как вы можете! Прелюбодейки!

- Э-э-э, - Октавия подхватила с пола покрывало и закуталась в него.

- Мне-е-е, - Агриппина не менее поспешно постаралась прикрыть наготу.

- Упс!.. - сглотнул Исидор.

Юноша обуздал эмоции почти мгновенно, сел на кровати и ласковым голосом, модуляции которого были удачно подобраны к случаю, позвал:

- Соблаговоли, августейшая, присоединиться к нам! Мы будем рады.

Пожалуй, лучше слов, говорило его возбужденное мужское достоинство.

Друзилла ахнула, закрыла лицо ладонями и возопила:

- Изыди, искуситель, изыди!



Честно говоря, меня начал разбирать смех.



Трое любовников переглянулись и, не сговариваясь, начали одеваться. Закончив облачение, Исидор обратился к Друзилле:

- Теперь ты можешь взглянуть, августейшая…

Опасливо и недоверчиво она отняла руки от лица. Облегченно вздохнула, узрев изменения в диспозиции, и не уделила внимания ехидному хихиканию сестер.

- Она что, на всю жизнь собирается девственницей остаться? - спросила Октавия.

- Я сохраняю себя для мужа, - гордо сообщила Друзилла.

- Так Гай же тебя ни за кого не выдаст! - фыркнула Агриппина.

- Значит, останусь я незамужней, и так даже лучше будет!

- Почему это? - удивился Исидор.

- Потому, греховодник, что сказано “но, во избежание блуда, каждый имей свою жену, и каждая имей своего мужа”, а также “выдающий замуж свою девицу поступает хорошо; а не выдающий поступает лучше”, поскольку “незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу”. А уж о том, что подобные тебе прелюбодеи с девицами творят, речи нет вовсе! Блуд - одно слово!..



В покои один за другим вошли четверо мужчин. Того, кто шел первым, не узнать было не возможно - Гай Калигула Цезарь. Фотокарточка второго лежала рядом со мной на столе - пресловутый Сервий Эмилий, собственной персоной! За ними появились старший Помпей и преторианец Херей.



- Кто говорит о блуде? - осведомился Калигула, целуя Друзиллу в щеку.

- Я, Цезарь, - сделал шаг вперед Исидор, быстро сориентировавшийся в обстановке. - Мы поспорили с твоими августейшими сестрами...

Взяв на себя последний выкрик Друзиллы, юноша, вероятно, хотел скрыть свой проступок, признавшись в словоблудстве, однако он запнулся, едва начав монолог: вспомнил, должно быть, что оскорбление августейшей особы не только действием, но и словом караться будет сурово.

- О чем же?

- Они отстаивали свою веру в необходимость сохранения девственности до брака, - Исидор обелил от не возникших еще подозрений Октавию и Агриппину, приписав им одинаковые с Друзиллой воззрения, - я же придерживаюсь мнения, что плотское единение мужчины и женщины следует расценивать, как необходимый опыт, предваряющий супружество…

- Дерзкий мальчишка! - слегка смущенно рассмеялся Квинт Попмей.

- И кто же научил тебя мыслить подобным образом? - нахмурился Цезарь.

- Моя религия, - тряхнул темными волосами Исидор, - моя вера.

- Он христианин, - склонившись к уху Калигулы, прошептал старший Помпей.

Друзилла услышала, глаза ее превратились в эмалированные плошки, и плошками этими она воззрилась на брата.

- М-да, - пробормотал Император себе под нос, - не хорошо получается...

- Прости, мой Цезарь, - вмешался Сервий Эмилий Тарион...



Я не могла отвести взгляд от дисплея.

Ощутимо запахло жаренным!..



- ...Я немного знаком с канонами христианства, и мне хотелось бы заметить, что юноша либо лжет тебе, либо плохо знаком с предметом, о котором взялся рассуждать.

- Вот как?

- Нет, он христианин, точно! - настаивал старший брат Исидора.

- Я знаю, о чем говорю, - подтвердил юный патриций. - Задумайтесь сами, разве люди, заключившие союз по любви, обязательно бывают счастливы в браке? Скорее наоборот, мой Цезарь. Страсть и плотское притяжение между супругами не могут гарантировать сходства их характеров, верно? Да и наука любви - тонкий предмет, требующий от жрецов своих вдохновения и жизненного опыта...

Молодой Помпей запнулся и схватился рукой за шею. Речь его прервал горловой спазм.



Очередной приступ болезни?.. Как не вовремя! Мальчик правильно начал дискуссию, затронув для начала тему близкую и понятную любому мужчине, как бы благочестив он не был…

Я взглянула на Эстариуса, затем снова на нашего адепта.



Исидор откашлялся и вытер мокрые губы.

- Простите... О чем я...

- Мой Цезарь, позволь мне задать юноше пару вопросов.

- Да, Эмилий, мы послушаем.

- Только тростью его не бей за неправильные ответы! - рассмеялся Квинт Помпей. - Все-таки лудус он уже закончил!

Исидор отступил к кровати, на которой еще недавно доказывал практикой теоретические изыскания в области секса. Сел. Обнял себя за тело руками.

- Простите, я... не хорошо себе чувствую...

Добрый Ангел проигнорировал вялый протест своей жертвы.

- Это Божья кара, Исидор Помпей. Ответь честно на мои вопросы и тебе станет легче...

- Действительно так? - спросил у Эстариуса Калигула, подходя ближе.

Квинт Помпей забеспокоился.

- Он, вообще-то, у нас мальчик слабенький… Я лучше пошлю за доктором, Цезарь!

Император отмахнулся от царедворца, видимо, давая тому понять, что тот может делать, что ему вздумается. В глазах Калигулы заплясали искорки инквизиторского любопытства.

- Ответь Цезарю, юный Помпей, ты христианин? - спросил, склоняясь к юноше, Сервий Эмилий Тарион.

Исидора била крупная дрожь.

- Нет, - еле вымолвил он.

- Громче!

- Нет.

- Так кто же ты?

- ...Христианин.

- Не понял, - выпрямился Калигула. - Как он может и быть, и не быть христианином?

- Вопрос не корректно задан, - ответил Эмилий и задумался, не став ничего пояснять.



Цезарь не понял, но я-то поняла!..

Существует в природе такое маленькое безобидное заклятие - “Велением Совести” его Светлые называют. Если заклятие это наложить на человека, оно обнажит подсознание, затормозив одновременно мыслительные процессы и инстинкты подопытного. Человек не сможет солгать, более того, он ответит на вопросы, ключи к которым хранятся лишь в подсознании, и сознанием еще не осмысленны. Человек не сможет промолчать, утаить информацию, надо лишь правильно задавать вопросы…



- В данный момент ты являешься христианином?

- Нет.

- В прошлом ты придерживался христианской веры?

- Да.

- Ты служишь Единому Отцу?

- Нет.

Калигула и Друзилла переглянулись. Их родственный союз становился залогом примирения старой и новой веры.

- Кому ты служишь? Назови имя.

- Змию.



- Тейтрос! - заорала я в голос и ментально.

“Оглохнуть же можно… Чего тебе?” - отозвался Демон у меня в голове.

Контакт я установила при помощи психотранслятора, но основной шквал образов перебросила ему без помощи техники, естественным путем. Секунда - и Тейтрос знал о происшедшем не меньше, чем я сама.

“Мы начинаем. Немедленно!”

ЭСТАРИУС

[...Эстариус бушует по поводу исковерканной души молодого Помпея. Открыто говорит Цезарю, что это слуги Дьявола поддачивают истинное христианство изнутри, растлевают его адептов. Рассказывает, прикрываясь легендами о своих путешествиях, об истиной, на взгляд Светлого, сути христианства. Во время этой беседы приходят сообщения о непонятных событиях, творящихся в Риме, под конец беседы – о бунте рабов…]

КОХШЕАЛЬ

Я работала с хрупкой структурой психических проекций. Годы, потраченные на подготовку и осуществление плана, не прошли даром: каждая моя любовница и каждый любовник в мгновения оргазма опускали передо мной стены своего сознания. За доли секунды я узнавала секреты и слабости моих сексуальных партнеров. И теперь через пространство, разделявшее нас, я дотягивалась до всех, кто когда-то считал секс со мной забавным развлечением, минутами отдыха. Я перебирала души последовательно, как четки, касаясь тайных рычажков, словно бусинок… У кого-то в сознании возникала звучащая рефреном фраза, способная в силу психологических механизмов данной личности, довести человека до сумасшествия. Кто-то впадал в неконтролируемую ярость и хватался за нож, меч или другое оружие, бывшее под рукой. Кто-то ударялся в истерику. Кто-то впадал в уныние. Я сеяла хаос в умах патрициев и всадников, матрон и богатых торговцев, сенаторов, легатов, префектов и трибунов. За считанные минуты в Риме остановилось движение законодательской, управленческой, судебной, военной и бюрократической машин - не навсегда остановилось - нет, а лишь до тех пор, пока не схлынет массовой безумие. Ньелле, Кинденее и Рысе этого времени должно было хватить за глаза и за уши…

Я закончила свою часть работы.

Я отперла дверь кабинета и вышла в атрий. С визгом по дому сновали перепуганные рабыни.

…Медь звенела бронзой, а бронза пела железом…

Часть воды из имплювия была расплескана по полу, а в самом бассейне плавал кверху пузом труп человека, внешность которого мне не была знакома.

Покореженная разбитая мебель. Пятна крови на белых плитках пола.

- Умри! - бросился на меня с ножом раб-веларий, но поскользнулся в луже и упал, стукнувшись затылком.

Я хихикнула, сдерживая веселье - поздно, Светлые, поздно! - и прошла в кухню.

На дощатом столе возле плиты отыскала нож. Найти веревку было труднее. Наконец, я перепоясала столу в талии и сделала по ее бокам разрезы от низа до середины бедер: придется драться, и, возможно, ногами. Снова мысленно захихикала - на этот раз над пафосностью собственных мыслей. Ну, что поделаешь, не знают римляне карате, ушу и прочих боевых свистоплясок!.. А чего не знают - того и не ожидают. Почему я и делаю на неожиданность ставку.

Теперь - оружие. Я с сомнением осмотрела кухонный нож и отвергла его, как плохо наточенный. Желательнее всего было бы найти кнут или длиннохвостую плетку, но идти на конюшню мне не хотелось. Окончательно наплевав на те параграфы Закона Прихода, которые регламентировали поведение Духов в ситуациях, подобных моей, я дематериализовала пару-тройку кастрюль и материализовала хлыст своей излюбленной формы. Не мой, родной, артефактный - но тут, что уж поделаешь! Мысленно посетовала на основные пункты Законов Прихода и Воздействия, довлеющие надо мной и не позволяющие прогуляться по улицам Рима в боевой трансформе с настоящим оружием и всей силой ведьминской магии.

Вышла за ворота.

…Узенькую улочку запрудила толпа полуголых людей всевозможных оттенков кожи, вооруженных, чем попало, ретивых, радостно озлобленных. Кинденея спустила рабов с цепи.

Худенького паренька - кожа да кости - я, ухватив за предплечье, выудила из людского потока.

- Где ваш предводитель?

- Матрона! - заверещал парнишка, и я с удивлением осмотрела свой наряд: разве по мне заметно?.. - Матрона! Хватай ее, ребята!

Охолодив хлыстом парочку не тугоухих, я смешалась с толпой.

...Рим горел.

Огонь стеной поднимался над плебейскими кварталами. От дыма, стелившегося по узеньким переулкам, чернели выбеленные стены домов. То тут, то там в толпе взбунтовавшихся рабов мелькали белые туники послушников.

Краем глаза я даже углядела Рысю: она во всю работала посохом, расчищая себе дорогу. Стола ее была подоткнута за пояс, обнажив длинные ноги. Кулон, изображавший Око Единого, подпрыгивал на золотой цепи, норовя перебраться с груди за спину.

- Хорошо горит! - криком выразила я ей свое одобрение, но она не услышала.

Вскоре я потеряла атлантку в сутолоке.

...Людские ручейки, сливаясь в поток, стремились к Золотому Дворцу. Та часть демонстрации, вместе с которой продвигалась я, остановилась, не достигнув площади. Я начала проталкиваться вперед, не обращая внимания на гомон и протесты моих соседей. Пришлось изрядно поработать хлыстом.

…Будь я обычной женщиной, а не Демоном, меня бы в этой толпе раздавили...

Ровными рядами на площади, у Триумфальной Арки, выстроились солдаты преторианской гвардии.

То есть... не совсем ровными! Треть гвардейского состава отсутствовали, треть - пьяна в хлам, а оставшаяся треть, пусть и выглядела собранной, чистенькой и подтянутой - возбужденно перешептывалась. Ньеллу хвалить еще рано, но уже есть за что.

Широкая площадь была запружена людьми, и сотни - нет, тысячи глаз были прикованы к парадной лестнице Золотого Дворца. Народ ждал явления Цезаря.

…Мы ожидали десять минут, пятнадцать, двадцать...

Наконец, Гай Калигула вышел к нам. Полы его аметистовой тоги развевал ветер, и последние лучи заката червонным отблеском легли на золотой лавровый венец.

- Отчего бунтуете вы, граждане Рима? Чего пришли вы просить от императорской длани?...

Дальнейшие слова Цезаря заглушил многоголосый рев.

“Да, неудачное начало,” - отметила я для себя.

Граждане?.. Дорогой, какие граждане, где ты здесь граждан узрел? Больше половины собравшихся на площади - рабы. Бунтуете почему?.. Ну так, кто бунт поминает, тому и дождаться его недолго. Просить чего пришли?.. Думаю, они и сами не знают. Прав разных и всяких, крови, хлеба и зрелищ.

ЭСТАРИУС

[...Выступление Цезаря. Его убийство преторианцами. Масштабное описание бунта. Пожар в Риме. Светлые спасают Друзиллу и вывозят ее из Рима. ]

КОХШЕАЛЬ

Я мурлыкала себе под нос “Лунную сонату”, нежась под пуховым одеялом на белоснежных простынях, когда в дверь постучали.

- Войдите! - крикнула я.

За дверью обнаружился Тейтрос.

За дверью моего уютного, теплого, сверхкомфортабельного гнездышка в чаще весенне-зеленого дикого леса, за дверью моего астрального дома - думаю, это надо уточнить.

...Более полувека по земному времени минуло с тех пор, как наша группа вернулась из имперского Рима к Княгине Лилит с докладом об успешном выполнении задания. Неторопливо сменялись дни. Простенькие поручения, которые мы время от времени получали от Совета Павших, не достойны упоминания более пространного, чем в пару строк. Трудовые будни чередовались с отдыхом, который я предпочитала проводить, погрузившись в атмосферу эпохи, пережившей научно-техническую революцию...

- Отлично, - сказал мне Тейтрос вместо приветствия, - раздевать тебя не придется.

- Бамс! - опешила я. - С какой это радости? Тебе Лукреция надоела? Ну, так я не кувшин для помоев!

- Ох, доведет тебя до беды твой острый язычок!

Тейтрос расстегнул пуговицы черной шелковой сорочки, и отбросил ее на пластмассовое постмодерновое кресло, стоявшее между телевизионной тумбочкой и секретером для рабочих бумаг.

- Джинсы с тебя снимать я не буду, - предупредила я, направляя в его сторону указующий палец.

- И не надо!

Он разделся сам.

Я спряталась с головой под одеяло.

...Ну за что, скажите, мне это наказание? Чуть увижу его, контроль над собой теряю. И ведь знает же он об этом, подлюка, знает!...

Тейтрос стащил с меня одеяло и поинтересовался:

- Тебе нужна вся эта волокита с прелюдией?

Он подхватил меня на руки, перевернул и попытался заставить меня принять позу собачки. Я расстроилась и покусала его. Он взялся заламывать мне руки, я начала брыкаться. Меня так увлек сам процесс нашей возни, что я упустила момент, когда он подловил меня.

- Сволочь! - я царапалась, отпихивая Тейтроса.

В общем, я заставила командира меня изнасиловать. А потом...

Все следующие разы я не выпендривалась.

...Мы лежали, обнявшись, под моим пуховым одеялом, он ласкал меня, а я старалась побольнее вонзить в него ногти. Взвыв от очередной экзекуции, он кое-как залечил кровоточащие царапины и спросил:

- Сколько ты еще будешь дуться на меня из-за Лукреции? Она занятна, но ты - моя лучшая находка!

- Подлизываешься? - усомнилась я.

- Нет, честно. Видишь же сама, века прошли, но я к тебе вернулся.

- Надолго ли?..

Еще позднее мы пили вино, сотворенное Тейтросом лично (а он в этом деле знаток), курили табак и иные экзотические растения, возвращались в постель, читали вслух полный вариант “Сатирикона” Гая Петрония Арбитра.

- Я считаю Петрония гениальнейшим римлянином всех Витков, - признался Тейтрос.

Я прижалась к нему, боясь упустить мгновения близости.

В дверь постучали.

- Кого несет неладная?!..

Мой вопрос, конечно же, был риторическим. Он всего лишь был назначен выразить вполне мою досаду.

- Ты так же подумала, когда пришел я?

- Нет... Конечно, нет. Войдите!

- Подружка, тут такая информация!.. - на пороге стояла Ньелла, из-под широких крыльев ее выглядывали остальные члены нашей команды, в полном составе. - О, sorry, pardon, прошу прощения...

За спиной валькирии, рыдая, осела на землю Лукреция.

- Докладывай, Ньелла, - велел Тейтрос, не изменив позы.

- Ну, командир, дело в том... то есть...

- Не мямли. До чего все-таки сложно работать с женщинами!

В отместку за эту фразу я ущипнула шовиниста под одеялом. Он смолчал, но руку мою поймал за запястье.

- В общем, проиграли мы, Старший, римскую компанию. Христианство укоренилось и развивается полным ходом.

Ой-е-е! Е-мое!..

- Почему? Каким образом?

Тейтрос взволновался, даже руку мою отпустил.

- Девчонку ту помните, Друзиллу? Светлые вывезли ее из горящего Рима. Так что, в отличие от предыдущих Витков во главе Церкви будет стоять не Папа, а мама.

- Шутница!.. Брысь все отсюда! - рыкнул Тейтрос, и девочки попятились.

Когда захлопнулась дверь, я мстительно изрекла:

- Утешься, Старший, подменить патриархат матриархатом тоже не малое достижение!..

Шесть дней и шесть ночей отыгрывался он на мне за эту фразу, благо Демоны могут себе позволить не поддаваться усталости.

ЭСТАРИУС

[...Размышления Эстариуса, Азраила и команды Светлых о прошедших событиях и о том, как матриархат может сказаться на истории нынешней Светлой Дуги. Светлые приходят к выводу, что нельзя точно сказать, кто победил в этом противостоянии: они сами или Темные…]


* Проверить годы жизни Вергилия, при каком он жил императоре - не является ли эта фраза ошибкой!!!



ПРИЛОЖЕНИЕ:

Явление первое было написано буквально за пару недель. Но дальше дело застопорилось... В течение почти полугода соавтор обещал мне принести свою часть текста. Кажется им было написано даже на эпизод больше, чем есть в данной подборке: в смысле, он написал еще эпизод встречи команды Эстариуса с Илоххой. Однако тексты он так и не принес, а наше сотрудничество расстроилось.

Ох, сомневалась же я: стоит ли лезть нам в дебри истоии и культуры Древнего Рима! Но он сам хотел, сам предложил, сам настаивал...

Кстати, эпиграф во втором явлении отсутствует потому, что JR взял на себя функцию подбора эпиграфов, но поскольку мы расстались, так ее и не выполнил. Я не обвиняю. Я сожалею. Возможно, позднее подберу сама...





Сайт создан в системе uCoz