Евдокии 15 лет. Светло-серые глаза под бровями, что называется, вразлет, пухлые щечки и вздернутый носик, нарушавший общее строгое выражение лица. Из любой толпы сверстников учителя мгновенно выделяли Евдокию и пытались вывести ее на первый план. По неизменному порядку глаза преподавателя, даже впервые вошедшего в класс, пробегали по шумливой, разнохарактерной толпе мальчишек и девчонок и останавливались на невысокой русоволосой девочке. Если бы кого-нибудь из учителей попросили объяснить, почему они приметили именно ее, им не за что было бы зацепиться. Евдокия была самая обычная - обычная той смазливой, примелькавшейся красотой из рекламы "Pampers’ов”, с мыльных этикеток и подиумов.
С младших классов Евдокия стала "лицом своего класса", и все охали и ахали вокруг ее сначала природно миловидной, а потом уже и красиво нарисованной мордашки. Она была чем-то вроде номинального лидера, рупора народа - рупора, не имеющего собственного мнения, но всегда готового передать учителям мнение других и отстоять его. Учителя умилялись, учителя ни в чем не могли ей отказать.
Ребята одновременно гордились Евдокией и ее презирали. Гордились, как привычным предметом обстановки, как элегантной вешалкой для своего престижа. Презирали за молчаливые неответы на оскорбления и тычки, за скромно потупленные глаза и знания сверх программы, за ее ни чем не искривленную правильность, за то, что все школьные годы для всех учителей Евдокия вне конкуренции оставалась любимой ученицей.
Занятия по истории Города, что лекции, что зачеты, никогда не были ограничены рамками времени. В порядке вещей считалось просидеть до девяти вечера, когда нянечка, гремя ключами и ругаясь, будет требовать, чтобы очистили помещение, так как ей надо запирать на ночь школу.
- Три памятника Петру I представляют собой как бы три различных взгляда на одну и ту же историческую личность...
У карты Города не отвечала, пыталась ответить согруппница Евдокии. Она маялась, то и дело заглядывала в листочек, в сотый раз пересказывала то, что и так было только дуракам неизвестно, время от времени стреляла глазами в подруг. Те ничем не могли ей помочь, и Машка тонула.
- Если говорить о времени создания, то первым памятником следует считать работу Фальконе...
Тянет время - это Евдокия уже давно поняла. Прилагая все усилия, чтобы не выдать своего раздражения, она терзала кружевную отделку на рукавах шелкового платьица с глубоким треугольным вырезом и юбкой-годе. В голове пульсировала одна мысль: "Домой! Скорее домой!" Эта мысль была доминантой сознания. А нужно было сидеть с видом умненькой, добропорядочной девочки и делать вид, что сочувствуешь Машке, которую в эту самую минуту Евдокия ненавидела каждой клеточкой своего мозга.
Нельзя отпроситься и уйти, потому что никакой уважительной, с точки зрения классной руководительницы, причины Евдокия не могла ей представить, а если бы что-нибудь наврала, это бы быстро выяснилось, потому что Ирина Евгеньевна и ее опекунша тетя Аня - лучшие подруги, чуть что перезваниваются и бегают друг к другу в гости.
Можно было бы, конечно, симулировать болезнь, но такой вариант отпадал по двум причинам. Во-первых, для того, чтобы убедить учителей в своей болезни, Евдокия прежде всего убеждала в этом саму себя - потому-то ее никогда и не ловили на вранье, она не врала, она сама настолько верила в то, что плохо себя чувствует, что даже на лице появлялась бледность. Такие эксперименты с самовнушением обходились дорого: весь следующий день, как правило, Евдокия чувствовала себя разбитой, и даже если физически ничего не болело, настроение падало ниже нулевой отметки. Сегодня ей такое не нужно. Разжижиться - хуже, чем опоздать. Во-вторых, симуляцию нельзя уже было провернуть по практическим причинам. Если бы Евдокия догадалась раньше, до начала зачета, можно было подойти к классной и поговорить с ней. А сейчас как привлечешь ее внимание? Не в обморок же, честное слово, падать!
Без четверти пять. Евдокия посмотрела на часы и опустила рукав платья. Поймала на себе взгляд классной руководительницы: "В чем дело? Ты куда-то спешишь?" Поспешно потрясла головой, выдавив из себя детскую невинную улыбку.
- Может быть, Евдокия, ты что-нибудь добавишь? - спросила Ирина Евгеньевна.
Девочку называли только полным именем: уж очень несовременно звучало "Дуня".
Евдокия встала. Шелковая юбка взлетела и плавно обвилась вокруг ее ног. В высоко уложенных волосах сверкнул маленький хрусталик "невидимки".
-Да.
И она добавила. Точнее, рассказала все заново, полную и эмоционально окрашенную личным отношением версию общего доклада группы.
- Вот, - сказала классная нравоучительно, - ощущаете контраст? Вы без Евдокии ни на что не способны!
Сережка пробормотал что-то сквозь зубы, когда Евдокия, возвращаясь на место, проходила мимо него. Из-под задравшегося рукава его свитера была видна фенечка. Евдокия быстро отвела взгляд.
- Ладно, - вздохнула Ирина Евгеньевна, - на сегодня мы заканчиваем, но надеюсь, вы сделаете выводы...
Окончания тирады Евдокия не слышала. Она словно шагнула через грань измерений, перестав быть такой, какой привыкли ее видеть учителя и одноклассники. Она снова посмотрела на часы (сейчас можно!). У нее еще сорок пять минут в запасе. Успеет. Должна успеть!
Начался отсчет того времени, которое сама Евдокия называла "промежуточным". И сейчас никому не стоило задевать ее, потому что уже клинило тормоза, и Евдокия с трудом сдерживала себя, чтобы не сбросить маску, за которой прятала свое лицо в школе.
...Дверь кабинета. Лестница вниз. Раздевалка. Пальто. Заснеженная улица. По предновогоднему в окнах мигают фонарики. Дом. Лифт. Пятый этаж. Две двери. Две одновременно нажатых кнопки звонка. Открывается правая из дверей.
Теня Аня на пороге. Евдокия торопливо чмокает ее в щеку, хватает ключ с его обычного места на тумбочке у телефона и, выскочив на лестничную клетку, бросается ко второй двери.
- Девочка, мы в БДТ сегодня уходим, не забыла? - говорит ей в спину тетя.
Хорошо, что Евдокия стоит к ней спиной и не видно выражения ее лица: она не переносит, когда ее называют девочкой. И тетя знает это. Должна была бы знать.
- Я помню.
Замок открыт.
- Мы, наверное, вернемся поздно, - раздумывая, продолжает тетя, - я не буду к тебе заходить...
- Ладно, ладно!
- Суп и курица в холодильнике, вермишель сваришь...
Евдокия через силу улыбается оскалом еще не сброшенной маски.
Тетя довольна: с ребенком, оставленным на ее попечение постоянно находящимися в разъездах родителями, ничего не случится. У тети Ани своих двое, она не может следить за племянницей постоянно, но Евдокия - послушная, спокойная девочка, и не страшно положиться на ее самостоятельность.
Обе двери закрываются изнутри, оставляя лестничную площадку пустой.
У Евдокии нет времени даже перекусить. Сумка летит на диван. С трудом высвобождаясь из длинной шубы, Евдокия попутно успевает стащить с ног сапоги. Фиолетовое платье брошено, скомкано: завтра придется его гладить, но сейчас не до этого...
Меня всегда привлекали герои, живущие двойной жизнью. Представляете, как романтично! Все считают его безобидным лавочником, и вдруг - бах! — бесстрашный и остроумный аристократ со шпагой и пистолетом. Никогда раньше не думала, что столкнусь с такой ситуацией в жизни.
С Евдокией я познакомилась около года назад. Она - человек очень интересный, и с неослабевающим интересом я сочувствую трудностям ее жизни. Ее жизнь, мне кажется, немного похожа на сказку, и я хотела бы вам ее рассказать.
"Пять углов" № 19(6505) от 23.05.1997
В новую школу Сергей пришел в начале девятого класса. И при первом знакомстве с ребятами его глаза, так же, как и глаза многих до него, выделили из прочей массы лиц хорошенькую белокурую девчонку, надменную и испуганно зажатую. Он отпустил по ее поводу пару едких комментариев, которые весьма понравились классу. А девчонка словно и не слышала ничего. Сергею объяснили, что она - дурашка, что она всегда такая.
Когда закончился зачет по истории Города, к Сергею подскочила Маша:
- Мы сейчас идем?
Среди девчонок Сергей считался чуть ли не лучшим парнем в классе. Многие завидовали Машке, сумевшей закадрить его, хоть он и был рокером, а это немного отпугивало. Такой уж пропопсовый класс подобрался, что сделаешь!
Сегодня в рок-клубе играли молодые группы, и хотя у Маши не было ни малейшего желания туда идти (с большей радостью она бы послушала Меладзе, пусть и на кассете), но Сергей собирался туда. Неужели она отстанет?
Опоздали они примерно на полчаса. В зале был полный аншлаг, к яме вообще не пробиться.
Они вошли, и Сергей так и застыл в дверях: ударник выступающей группы выдавал такое соло!
...Музыка стихла, и зал взорвался криками, свистом, аплодисментами.
- Вот это тема! - потрясенно выдохнул Сергей.
Он схватил протестующую Машку за руку и потащил ее в людской круговорот, к сцене.
- Кошка, ты молодец! - услышал он справа. Мимоходом взглянул туда.
Выступившая группа спустилась со сцены, а ее место уже заняла следующая.
Взлохмаченный длинноволосый парень в майке с надписью "NIRVANA" подставил руку девчонке, стоявшей у края площадки.
- Кош-ка, Кош-ка, Кош-ка! - скандировал зал.
"Это и есть барабанщица", - сообразил Сергей.
- Кошка, браво! - орали ребята, видимо с ней хорошо знакомые. – Давай к нам!
— Прыгай! - предложил длинноволосый.
Сцена возвышалась над полом метра на два. Девчонка примерилась и сиганула. К ней со всех сторон потянулись руки, чтобы подхватить.
За секунду до того, как она прыгнула, что-то щелкнуло в Сережином мозгу. Что-то в смущенной Кошкиной улыбке, повороте ее головы было знакомым.
- Ух ты! - воскликнула Машка. - Это же Дунька!
Сергей подумал, что тогда уж проще предположить, что у Евдокии есть сестра-близнец, настолько невероятным казалось это перерождение.
Две пары джинсов, надетые одни на другие: снизу узкие, голубые, поверх - драные, махрящиеся, по всему полю изрисованные шариковой ручкой. Множество фенечек. Поверх длинного свитера цвета хаки - кулон-пацифик. Два массивных кольца с символикой. Волосы распущены, и на пиратский манер вокруг головы обвязан платок. Ботинки с тупыми носами. В руке черная кожаная куртка.
- Вот будет разговору в школе, - прошептала Машка.
Сергею эта фраза не понравилась. Он еще не окончательно разобрался в ситуации, но то, что Евдокия играет рок, отнесло их на одну сторону баррикады, Машка, одноклассники и учителя были на другой стороне.
- Не вздумай болтать, слышишь?
Инстинктивное девическое чутье подсказало Машке, что она теряет с таким трудом завоеванные позиции. И нет бы ей здесь помолчать! Но она завозникала:
- Почему это не болтать? Сколько лет она всем мозги вкручивала, все ее такой пай-девочкой считали!..
- А что мы такого компрометирующего увидели? - спросил Сергей.
Пытаясь остаться хладнокровным, он рассматривал радостно-мстительную Машкину физиономию и ее, абсолютно неуместную здесь, попсовую блузку с рюшечками.
- Я тебя предупредил. Не вздумай болтать об этом, поняла?
Она вспыхнула.
- Это что, угроза?
Сергей понял, что слишком грубо высказался. Но по сути верно. И от сути он отказываться не собирался.
- Слушай, - предложил он, - может, ты домой пойдешь? Дальше только панк будет, я знаю...
Машка поджала губы, отчего ее лицо сразу стало стервозным.
- По-моему, мы только что пришли.
- Да? Ну, Маш, я чего-то не рассчитал на сегодня. Меня уже друзья ждут. Давай я тебя провожу.
Маша вырвала свою руку из Сережиных ладоней и быстро стала проталкиваться через толпу к выходу.
Сергей некоторое время топтался на месте, не зная, пойти ему за ней или нет, потом, когда ее малиновая блузка окончательно затерялась в толпе, он выбросил из головы всякие мысли о ней и пошел искать в тусовке знакомых.
Буквально через несколько шагов он увидел Клюкву.
- Эй, Серега! - заорал тот через ползала, и они устремились друг другу навстречу, шагая только что не по головам.
- Привет!
- Приветик! Слыхал то потрясное соло на ударных?
- Кто играл-то?
- Ты чё, серьезно не знаешь? Ну! Это Кошка из КРАБОВ. Я как раз к ним. Идешь?
- Конечно, - кивнул Сергей.
КРАБЫ отмечали свое первое выступление на публике. Мальчишки нашли всю группу и болельщиков в вестибюле клуба. Около дивана, на котором они расположились, экзотическим удавом выстроилась батарея пивных бутылок.
Кошка, подобрав под себя ноги, сидела, курила и с отрешенным видом рассматривала дымок, серпантином бежавший от сигареты. Подойдя справа, Сергей смотрел на ее профиль, а она боковым зрением могла видеть только его джинсовую куртку со значком "METALLICA". Сергей почувствовал, что не может найти слов и боится представить ее реакцию, когда она узнает его.
- Кошка, потряс! - заорал Клюква, не обратив внимания на временное окоченение приятеля. - А то, чем тебя тот старикан грузил, ты не расстраивайся. Ничего он в музыке не понимает!
Что за "старикан", Сергей не знал, но, по-видимому, для Кошки это было очень важно. Она потянулась к Клюкве, обняла его.
- Спасибо, Клюквик, ты за нас громче всех орал...
Клюква шутовски раскланялся.
- Если я не буду орать, то кто будет? - он глубокомысленно покивал головой.
Вопрос, конечно, был чисто риторическим.
Кто-то сунул Сергею в руки недопитую пивную бутылку. Он решился:
- Клюква у нас всегда красноречием отличался, а у меня, ребят, просто слов не хватает. Классно играли! А такого барабанного соло я никогда, в натуре, не слышал...
Кошкин взгляд поднялся выше по его куртке, на лицо. Секунд пять она молчала, и за это время он успел тридцать раз спросить себя, попытается ли она притвориться или признает, что они знакомы.
Она не сделала ни того, ни другого.
- Спасибо, - просто сказала Кошка и отвернулась.
Он тяжело, с придыханием втянул в себя воздух. Спросил себя, откуда на душе такое поганое, тоскливое ощущение. Должно быть, он поставил себя на место Кошки и почувствовал ее отчаяние. Он видел, как она безуспешно пытается восстановить прежнее радостное и легкое настроение, видел зажавшее ее напряжение. Ему хотелось сказать, что она напрасно беспокоится: кто угодно, только не он, мог вменить ей в вину сегодняшнее.
Внезапно она резко повернулась и вцепилась в его глаза взглядом.
- Кошка, ты говорила, у тебя что-то новенькое есть. Спой, а? - приставал Клюква, успевший допить пиво из трех не совсем пустых бутылок.
- Давай, Кошка, - поддержал его темноволосый парень в майке "NIRVANA", тот самый, который подставлял Кошке руку, чтобы помочь спрыгнуть со сцены.
- Ты поешь? - спросил Сергей Кошку.
Она покачала головой.
- Плохо...
- Это смотря по сравнению с кем, - возразил темноволосый парень.
- Ну уж, конечно, получше павлина, Майкки, - сыронизировала Кошка, - но уже по сравнению с тобой плохо.
Под общий хохот она взяла из рук темноволосого акустическую гитару, щелчком отбросила "бычок" сигареты и заиграла неизвестную никому из присутствующих мелодию.
Ты видишь себя
среди тысячи лиц:
Один, сам с собой,
против многих себя,
Идешь ты в толпе
и не знаешь, кто ты –
Вот тот, или этот,
а может быть, я?
Ты ищешь себя в зазеркалии глаз,
Но тот, кто ответил
на голос без слов, сказал:
"Уходи, здесь закрытая дверь",
Ты снова бредешь
по пустому метро...
Их - тысячи - лиц, и кровавый оскал,
И вскрытые вены, под кожей игла.
Ты ищешь себя и заходишь туда,
где тебя не поймут,
И ты просишь вина...
Все же ты просишь вина!
Зачем
ты
просишь вина?
Солнце бьет в морду,
как жженый асфальт,
И тысячи лиц в ослепляющей тьме...
И если один - оставайся один,
Не пой чужих песен в измену себе!
Это измена себе!
Ужас! Человек с двумя совершенно не похожими лицами. Значит, он неискренний? А может быть, лживый? А может быть...
А может быть, и ничего страшного. Второе лицо не всегда маска. Разве человек так уж одномерен, что всегда и везде должен быть одинаковым?
Я сама в сомнениях. Я ахнула, когда впервые увидела совсем иное, неожиданное для меня лицо Евдокии. Появились вопросы, вопросы... Я стала даже жалеть ее. Наверное, ей тяжело притворяться в классе, изображать что-то для себя несвойственное. А потом подумала: а почему, собственно, несвойственное? Евдокию ведь не тяготит ее образ примерной ученицы и скромницы, она даже получает удовольствие, гордится тем, что ее ставят в пример. Ведь, в конце-то концов, никто не заставлял ее быть лучшей в классе.
Но с другой стороны, рок - это совсем иная стихия. Стихия для нее очень дорогая, здесь она самовыражается, здесь компания, в которой она чувствует себя легко и радостно. Но если эта стихия выплеснется в повседневную школьную жизнь, что будет? Если Евдокия изменила бы свой, привычный всем в классе имидж на рокенролльский, стало бы ей от этого легче или тяжелее?
Сколько конфликтов возникло бы - и с учителями, и с тетей, да и с некоторыми ребятами. Многие бы ее не поняли, оттолкнули, но она тогда бы точно знала - ей с ними не дружить. Зато появились бы новые друзья, которые, не зная ее настоящей, не могли раньше подружиться с ней.
Раскроешь себя - породишь лишние конфликты, замкнешься, закроешься - отгородишься от возможных друзей, от тех, кто тебе близок. Вот тут и выбирай...
Все мы, и Евдокия здесь не исключение, немножечко Янусы двуликие, и совмещать эти лица порой трудновато...
"Пять углов" № 20 (6506) от 30.05.1997
После мероприятий в рок-клубе Евдокия и Сергей возвращались домой вместе.
- Давно ты играешь с КРАБАМИ?
- Два года.
- И... как это никто не узнал? - Сергею было трудно представить, как это ей удавалось быть такой разной с друзьями и в школе, ни разу не выдать себя, а главное - зачем ей это. Он бы так не смог. – Почему? Зачем это нужно?
Евдокия наподдала камешек, и он покатился к бордюру, прыгнул под колеса мчавшегося мимо автомобиля.
- Понимаешь, - сказала она, - если в общей сложности ты живешь с родителями не больше двух месяцев в году, а твоя тетка в упор не воспринимает того, что хоть на миллиметр отклоняется от ее представления о нужном, правильном, приличном...
Он не понял.
- А что такого неправильного в том, чтобы быть самим собой?
- Ну, во-первых, начнется нервотрепка в школе...
- Какая нервотрепка, Кошка? Мы не в советские времена живем!
- Не знаю, как в советские времена было, но ханжество у наших учителей до сих пор ночует, это точно. Даже тебя наш класс перевоспитать пытается, на удобный им лад настроить, правильно? А я... Если у людей уже сложилось какое-то представление о человеке, они так просто от него не откажутся.
- По-моему, ты утрируешь, - он пожал плечами. - Не знаю. Но неужели тебе мерзко от этого двиличия не становится? Не надоедает?
Она смотрела себе под ноги.
- Почему мерзко? Я никому ведь хуже не делаю, может, даже наоборот...
- Никому, да?! А себе? Знаешь, Кошка, когда неизвестно ради чего...
- Да ладно, - перебила она его. - Я сама все это знаю, сто раз слышала, другим объясняла, так что не надо мне сейчас толкать. Себя поставь на мое место! Заваливаюсь я в класс в таком вот прикиде и... дальше что?
- Вот и посмотришь, что будет, - ответил Сергей и вспомнил, как часа три назад топтался около Кошки, не решаясь заговорить с ней.
Она вздохнула.
- Ну, Серег, пойми, это нереально.
- Да? По привычной колее катиться проще?
Она не ответила, а только нервно защелкала зажигалкой. У Сергея сигареты кончились, она ему предложить забыла; он залез к ней в карман и извлек пачку.
- Например, внеклассные посиделки, которые Ирина любит устраивать. Мне нужно уйти с них. Я так и говорю. Ирина меня с возмущением спрашивает: "Для тебя что, твой рок важнее?", а я ей говорю "да", и что с меня взять?
- Заткнись, - беззлобно попросила Евдокия.
- Ну а ты чего? Ты сидишь, мучаешься: "Туда я не успею, ребят подведу", здесь всякое занудство выслушиваешь... Точно подметил? И нравится тебе это?
Кошка лениво подняла на него взгляд. Ее глаза были пепельно-серыми и в свете фонаря, под которым они сейчас стояли, напоминали асфальт с мелкими вкраплениями стекла.
- Слушай, я же попросила тебя заглохнуть.
Человек, взявшийся раз играть роль, навязанную ему родственниками, друзьями, преподавателями, становится заложником своего имиджа. Поверь, что бы ты ни делал, очень трудно заставить кого-либо переменить свое мнение о тебе, если он его уже составил! Особенно если это мнение нелицеприятное. Евдокия испытала это на себе.
- Девчонки, сенсация!
Машка болтала без умолку, то и дело, правда, оглядываясь на дверь, не пришел ли Сережа. Не хотелось, чтобы он застукал ее за распространение сплетен. А когда все уже будут все знать, ничего не попишешь.
Евдокия, как всегда, появилась точно перед звонком, села за свою парту, не обращая внимания на шушуканье, взгляды и смешки в свою сторону.
Ирина Евгеньевна вошла, поприветствовала класс, объявила тему урока, и только тут в кабинет ввалился всклокоченный и запыхавшийся Сергей.
- Опаздываем, - обвиняющее прорекла Ирина.
- Извините.
На глазах всего класса он направился к парте Евдокии и водрузил рюкзак на стол.
Спросил:
- Я с тобой сяду?
Все затихли, ожидая, что последует.
Евдокия взглянула мимо Сергея.
- Ирина Евгеньевна, Алла должна сейчас подойти, ее вчера выписали.
- Да, конечно, - кивнула учительница. – Сергей, сядь, пожалуйста, на свое обычное место.
Два дня школа бурлила от слухов. Служба информации «из уст в уста» работала превосходно, на зависть всем рекламным агентствам. А в начале третьего дня Машку уже открыто называли вруньей, а историю ее – неправдоподобной. Евдокия на рок-тусовке да еще в рваных джинсах? А похлеще ничего не расскажите?
- Кошка, ты на каникулы куда-нибудь едешь?
Даже после прямого вопроса Евдокия игнорирует Сережку. И только когда последний одноклассник исчезает из поля зрения, она быстро тараторит:
- Не еду, тридцать раз говорила. Тебе на людях не надоело цепляться?
- А тебе в шпионов не надоело играть? - контратакует он.
Она по привычке встряхивает головой, но подстриженные под мальчика волосы не взлетают и не падают, как раньше, каскадом. Евдокия боялась, какое впечатление ее стрижка произведет в классе, но внимания никто не обратил.
- Достал, чес-слово!
Она уворачивается от его руки и мчится по лестнице: успеть в столовую раньше, чем заметят ее задержку.
Экран телевизора тускло светится в темноте.
- А где у тебя родители слоняются круглый год?
Кошка грохочет посудой.
- Где положено геологоразведчикам, там и слоняются.
- Неужели сейчас еще такая профессия существует? - с интересом спрашивает Сережа. - Ты случаем не перепутала? Может, челночники?
- Ты у меня сейчас получишь, - предупреждает Кошка.
- И много геологи зарабатывают?
Хмыканье.
- Если только золото найдут...
- И что, находят? - Ох, Сережка, как всегда у тебя великолепно выходит невинный интерес.
- Катись ты!
Гараж. Электрогитары, ударные, клавиатура.
- Ну, что скажешь? - спрашивает Майк у Сережки, устроившегося на деревянных ящиках в углу и наблюдающего за репетицией КРАБОВ.
- В общем целом,.. - он кивает, - ОК. Только бас-гитара, кажется, немного выбивается из общего ритма.
- Где? - вскидывается гитарист.
- На концовке.
Кошка, вылезая из-за установки, чуть не опрокидывает тарелки.
- Парни, - говорит она, - я на нулях. Кто-то предлагал на залив, поехали сейчас? А то я сдохну от этой жары...
- Почему мне с тобой так легко быть откровенной? Слова вылетают сами собой, прежде чем я успеваю подумать...
- Дело в том, что я понимаю то, что ты говоришь, даже если тебе не удается мысль хорошо сформулировать или ты пытаешься передать что-то иносказательно. Точно?
- Пожалуй... Я достаточный романтик, чтобы создать в голове образ идеального парня, но и достаточный реалист, чтобы не требовать от друзей ему соответствовать...
Потом и Кошка, и Сергей молчат.
- Что я хотела этим сказать? – выстреливает она вдруг в его сторону.
- Я знаю, - он смеется, - ты знаешь, а больше никто не знает.
Она хитро прищуривается.
- Точно?
Холл БКЗ. Полно народу.
- Ну, я пошел, - говорил Майк.
Кошка Сергею:
- Куда он?
Тот пожимает плечами:
- Его спроси.
Возвращается Майк через пять минут. Говорит, что был у главного администратора, тот сказал ему, что только на первом этаже проверяют билеты, а на втором можно свободно войти.
КРАБЫ рвутся на второй этаж. А там, конечно, все двери заперты, и около них тетечки-дежурные.
- Ничего, впишемся, - Майк-оптимист.
Все хором (дежурной тетечке):
- Пропустите нас, пожалуйста!
Она:
- У вас билеты куда? - просматривает билеты. - На балкон. Вот на балкон и идите.
- Да нам в яму, нам сидячие места не нужны!
Она (категорично):
- Вся яма полная! Там уже нет места.
- Нам хватит!
Она (повышая глос):
- Я вам говорю, нет места!
Но в ней уже чувствуется слабина, она согласна, чтобы ее уговорили.
Майк идет в атаку:
- Да мы видели, что там людей практически нет. Нам там ребята держат место!
Дежурная опешила, а настырная компания подхватила за вожаком:
- Там в яме уже наши есть, они места для нас держат!.. Мы были там уже, только в туалет вышли! Назад-то, к своим нас пустите!
Дежурная:
- Вот и входите там, где вас выпускали.
Парни (с напором):
- Да кто нас теперь там пустит?!
- А я что могу сделать?
- Пропустите нас! Никто не заметит!
Она приоткрывает дверь:
- Ладно, давайте! Только быстренько!
Сергей ловит Кошкину руку. Один за другим КРАБЫ просачиваются в приоткрытую дверь, запутываются в занавесях. Вот Сергей вырывается из-под них, на мгновение Кошка видит бурлящий оживленными лицами партер, парней, несущихся вприпрыжку к практически пустой яме, - и ее накрывает занавеска.
- Йео-хо-хо!
Рок-музыканты гастролируют и зимой, и летом.
Кто может сказать, как рождается любовь? Один древний мыслитель говорил, что любовь - это жажда целостности и стремление к ней. Каждый человек по сути своей совершенно одинок в жизни и никому не понятен, кроме него самого. Он тяготится невозможностью передать словами сложные движения свой души, ведь “мысль изреченная есть ложь". Он стремится найти друга, который понимал бы его не на уровне слов-символов, а подсознательно, потому что мечтает найти свой осколок, свою утерянную половинку. Порой ему кажется: "Эврика! Это он - тот, кто нужен". И тогда на него накатывает волна безумного восторга.
Тому древнему мыслителю Сократ возразил, что "ни половина, ни целое не вызовет любви, если не представляет собой какого-то блага". Чем, как не благом, можно назвать "чувство плеча" - защищенности и поддержки, - которое появляется у нас с обретением настоящего друга? Есть с кем разделить радость; есть к кому обратиться, когда на душе гадко. Настоящий друг оценит самобытность твоей натуры, примет ее такой, какая она есть, и не попытается в ней что-то переделывать. Ему дорого в тебе и плохое, и хорошее.
Евдокия и Сергей интуитивно следовали шекспировскому завету:
Старайся же себя оберегать - Не для себя: хранишь ты сердце друга. А я готов, как любящая мать, Беречь твое от горя и недуга.
"Пять углов" № 21(6507) от 06.06.1997
О лето, лето! Пора отпусков и каникул...
Нет! О чем-то я не о том. Столько печатных и непечатных фраз сидит в голове, что стоило бы отложить ручку, потому что все они - не мои. Но пишу, потому что... Хоть кто-нибудь скажет мне - почему?
Судьи мои! Не будьте взыскательны.
Так, я о лете.
Пожалуй, ни одного сезона в году мы не ждем с большим нетерпением, чем лета. Кажется, что с первыми теплыми днями само собой приходит ощущение радости, свободы и раскрепощенности.
Я часто задумываюсь, что же такое случается с нами за лето? После каникул слышишь от знакомых: "Как ты изменился!" Да и сам часто замечаешь в душе какое-то обновление, словно три летних месяца стали линзой, через которую ты смотришь на мир совсем другими глазами...
Евдокия вздохнула и в последний раз оглядела себя в зеркало. Ей некуда было спрятаться от жуткого осознания того, что за лето она разучилась носить маску. С приближением первого сентября она все больше волновалась, не зная, как ее, настоящую, примут в школе.
И вот сейчас никакой паники нет. Как-то даже странно! Актер, выходя на сцену, боится провала, но он играет не себя, он играет роль. Евдокия сказала себе: "Мое "Я" - только мое дело. Не нравится? А шли бы вы!.." И ей перестало быть страшно.
После трех летних месяцев необычно снова оказаться за партой. Девчонки устроили семинар на тему "Кто как провел каникулы". Из парней еще практически никто не пришел.
Ближе к половине десятого ребята стали постепенно подтягиваться. В десять должна была начаться торжественная линейка. Евдокии все не было.
Она вошла незаметно, не привлекая ничьего внимания. Присела на угол их с Аллой парты, прислушалась к разговору подруг. Те не замечали ее присутствия.
В класс заскочил Клюква, учившийся в параллельном:
- Кошка, держи: твои кассеты! Я к тебе забегал вчера, так меня твоя тетка прогнала, раскричалась. Дерганая какая-то!
- Она хайр у парней не переносит, - объяснила Евдокия и, наклонившись к сумке, чтобы убрать кассеты, почувствовала на себе взгляды.
Выпрямилась.
- Привет, - она хотела сказать это спокойно, но горло перехватило и получилось с хрипотцой.
Алла скользнула по ее одежде глазами. Джинсы и расстегнутая блузка рубашечного типа, концы которой узлом завязаны у пояса. Под рубашкой топик. На лице никакой косметики.
- Евдокия?
- Привет, - повторила Кошка и подумала, что ситуация похожа на попытку сыграть перед равнодушной публикой, ничего не понимающей в роке.
Ключи у Евдокии были с собой, и она надеялась проскользнуть незаметно, но тетя Аня словно интуитивно почувствовала ее приближение и вышла на лестничную площадку.
- Девочка, это что такое ты сегодня вытворила в школе? - грозно вопросила она. - Ты выставила себя на посмешище!
- Что? Ирина уже донесла? - Евдокия и сама не поняла, как это у нее вырвалось.
- Ты... ты понимаешь, что говоришь о своей классной руководительнице?! - закричала тетя. - А я-то тебя еще защищала, говорила Ирине Евгеньевне, что быть такого не может!.. Ха-а-ам-ка! Это все твои длинноволосые уголовники... Слоняются тут! Раньше бы они все в колонии сидели, а теперь распустили их... слоняются! Пересажать их всех надо!! Наркоманы...
Евдокия повернула ключ в замке.
- Спокойной ночи, теть Ань.
- Евдокия, чтобы я больше их здесь не видела!
Евдокия вздохнула.
- Не кричите вы так, весь подъезд слышит.
- А одежда? Что ты с одеждой делаешь? - продолжала тетя Аня. - Как бомж или как проститутка одеваешься, какой-то кошмар! Что ты с новенькой голубой рубашечкой сделала? Что ты за дрянь на нее нашила? Джинсы ты зачем испортила? Рисунки на них какие-то мерзкие, надписи... Хочется тебе рисовать, на бумаге рисуй, одежда не для этого предназначена.
- Куда вы дели джинсы? - спросила Евдокия, вспомнив, что не видела их несколько дней.
- Куда дела?! Рванье это? В мусоропровод отправила!
Евдокия вспыхнула: эти джинсы стоили ей большого труда, в клубе они считались одними из лучших. Чтобы прочитать все, на них написанное, рассмотреть все наброски и небольшие картины, требовалось не менее часа. Там были автографы с пожеланиями всех КРАБОВ, первый и единственный автопортрет Клюквы, незаконченная песня и записка от Сергея, которую она еще не успела прочесть (Кошка помнила, как он царапал что-то ручкой на ее колене), и многое, многое другое.
- Хоть бы вы сами в этот же мусоропровод и прыгнули! - вскрикнула Кошка, и, больше ничем не сдерживаемый, хлынул поток мата.
Тетя Аня застыла, ее рот приоткрылся.
- Дрянь! - прошептала она и всхлипнула, потом у нее откуда-то снова взялись силы, и она завизжала: - Ты почему на факультатив по истории не осталась, бессовестная?!
Кошка устало прижалась горячим лбом к холодной входной двери.
Казалось бы, какая может быть проблема в наше время в увлечении роком? Но вспомните "неизбежные атрибуты" рок-тусовок: свободные нравы, анаша, пиво, сигареты; и сопоставьте их с образом примерной ученицы в шелковом платьице. Как думаете, какого ребенка предпочли бы иметь даже самые либеральные родители?
Желание самим делать выбор, самим совершать ошибки и исправлять их в меру своих сил - неизменный спутник подростка. Но многие родители, уже прошедшие путь поиска и обретения себя, не могут понять, почему ребенок не хочет учиться на их ошибках. А ведь говорится, что "чужим умом жив не будешь".
У каждого свой путь - опасный, тернистый, может быть ведущий к счастью, а может быть к катастрофе. Пытаясь "причесать всех под одну гребенку", заставить пойти по уже проторенному пути, взрослые только мешают подростку, добавляя трудностей и душевных мучений, потому что личность достаточно сильная и активная постарается все постичь сама и откажется от легкой дорожки. И, кто знает, может быть, в конце пути ее ожидает невидимая другим вершина, достойная того, чтобы ее покорить?
"Пять углов" № 22(6508) от 13.06.1997
Слишком много всего за один раз: откровения в школе, осуждение классной руководительницы, беспричинный уход с уроков (чего за Евдокией раньше никогда не водилось), отчужденное непонимание ребят... И тут еще тетя! Кажется, не было человека, который не ударил бы по ее беззащитному "я". Произошла истерика, и Евдокия занырнула в длительный тяжелый депресняк...
ИЗ ДНЕВНИКА ЕВДОКИИ:
“1 сентября 1996, 21.45
Я стояла и прикалывалась. Она что-то истерично кричала, говорила, что и правильно мои родители мной не занимаются, а то бы они свихнулись, говорила, что надо было меня сразу сдать в детский дом, что нервы у нее не железные, чтобы выносить мои выходки. Я спросила: "Какие выходки?" Она заорала, что я – дрянь, и что хорошие девочки - это тихие девочки. То есть сказала она не совсем это, а было множество вскриков и придыханий, но по сути вышло именно так. Я сказала, что не шумела. И, действительно, она меня летом практически не видела, а ей, наверное, хотелось совсем не видеть... А потом я сказала, что если ей хочется выставиться перед Ириной, как она хорошо воспитывает бедную родственницу, которую по доброте душевной не оставила беспризорной, когда от нее сбежали родители, то пусть меня она в это не вмешивает, я завязала. Она: "Какое ты имеешь право говорить так о родителях?!" Я: "А что такого я сказала?" Она орала и орала, а я стояла и прикалывалась, и мне было все равно - пусть орет дальше. Я - дрянь? Это точно, и я знаю это.
3 сентября 1996, 17.10
Они взялись меня перевоспитывать: учителя второй день цепляются к каждой мелочи (не тем способом задачу решила - неправильно, что ни скажу - выпендривание). Алла от меня нос воротит, дома тетка на мозги капает да еще муженька своего подключила. И этот тоже воспитывает! Я ему сегодня сказала, что он мне никто. А, вообще, вспоминать не хочется.
4 сентября 1996, 03.52
Вот-вот, именно столько на часах. Я не сплю. Точнее, спала, но проснулась. Ночные размышления о смысле жизни... Смех!
Нет, они меня, конечно, все любят: и тетя, и дядя, родители тем более, в школе, наверное, ко мне ребята неплохо относятся. Ну а мне на них плевать... с высокой трубы... если доплюну.
Вот сижу я и прикалываюсь, мне весело. Мучаются философы сколько веков! Смысл жизни? Ха! Смысл жизни - смерть.
Просто, коротко и... смачно! Хотя, конечно, все познается в сравнении...
Завтра пятница? Закошу. Но спать все равно надо.”
В августе Сергея отправили на Украину, к родственникам, и к началу учебного года он опоздал вернуться. Приехал в субботу, когда первую неделю все уже отучились. Вечером, пересказав родителям все новости, какие были, и созвонившись кое с кем из друзей, он пошел к Кошке.
Они вдвоем пили чай за столом у нее на кухне, как не один раз за это лето. Только не клеился разговор, Евдокия была словно в какой-то прострации, она вымученно улыбалась и смотрела сквозь него пустыми зеленовато-серыми глазами.
Потом он заметил, что длинный рукав ее пуловера намок в районе запястья и прилипает к нему. Темное пятно медленно расползалось на темной же материи.
- Кошка, - потянувшись через стол, он осторожно взял ее руку.
Она засмеялась и попыталась отобрать руку. Он не пустил. Задрал рукав: пуловер намок от крови, а вены были грубо взрезаны.
Кошка снова засмеялась, сказала:
- А любезная тетушка и за все время завтрака не заметила.
- Ты с ума сошла! Что произошло, Кошка?
- Ничего. Ничего абсолютно.
Он поднялся и побежал в коридор, к телефону. Она пришла за ним почти тотчас же.
- Куда ты звонишь?
- В "скорую".
Она хлопнула ладошкой здоровой руки по кнопкам.
- Не вздумай!
Она стояла у косяка спокойная, отстраненная, и Сергей не знал, как возразить ей, но и молчать не мог.
- Я позвоню.
- Серега, не надо. Ты же сам убеждал меня, что жизнь имеет смысл, только если ты являешься самим собой...
Что-то было в этой сцене ненастоящее, какая-то "мыльная" мелодраматичность. Сергею казалось, что он в первом ряду партера, и Кошка вдохновенно играет роль, веря в возможность собственной смерти ровно настолько, насколько верит актер. Она ждала от зрителей эффекта: страха, сожаления, раскаяния.
- Быть самим собой - это не значит поддаваться на глупые провокации! А кончать с собой из-за каких-то козлов - это еще глупее, чем играть для них роль, которая только им и нравится!
Кошка медленно сползла по дверному косяку.
Сергей бросился к ней.
- Ну, Майк, удачи!
Темноволосый парень в неизменной майке "NIRVANA" залпом опрокидывает бутылку 0,33 пива и пустой ее возвращает Сергею.
- Порядок, - говорит он и бежит на сцену.
Маленький зал рок-клуба забит до отказа, но в яму сегодня никого не пустили: идет не концерт, а прослушивание. Группам, выдержавшим конкурсный отбор, обещали запись на телевидении.
Сейчас на сцене КРАБЫ. Первые аккорды дает вокалист группы...
- Они что, сдурели? - шепчет Сергей Клюкве. - Да кто их с этой песней пропустит?!
- А чё? - удивляется Клюква. - Нормальная песня.
В отличие от Сергея, он не готов к тому, чтобы поставить себя на место членов жюри. В песне нет мата, нет похабщины, но достаточно другого, что телевизионная цензура вряд ли пропустит.
- И тысячи лиц, и кровавый оскал!..
Здорово поет Майк, страстно и почти профессионально. Но Сереже вспоминается этот текст, исполненный другим голосом - камерным, чуть фальшивящим, то и дело эмоционально взлетающим вверх и падающим, когда нет сил дотянуть ноту - в авторском исполнении было что-то болезненно искреннее. Сергею кажется, что чего-то не хватает добротно аранжированной песне. Кажется... до тех пор, пока за гитарными аккордами не вырастает возмущенное, отчаянное, вопящее барабанное соло...
Тишина. Такая спрессованная тишина, что она зажала Майку горло. В этой тишине нет сил петь, но он все же подводит итог:
- Это измена себе!
Роняет пальцы на струны.
Когда затихает последний аккорд, люди в зале начинают шевелиться.
Кошка с трудом вылезает из-за ударных. Майк говорит ей:
- Похоже, мы завалились.
Сергей слышит, как на ряд впереди него переговариваются взрослые:
- Да бросьте вы, безобидная песня!
- Безобидная для кого? Вы забываете, что поют школьники.
- А вы предпочитаете, чтобы в роке никого, кроме старого underground’а, не было?
- У солиста сильный голос...
Кто-то замечает иронически:
- Как раз для переходов метро!
Кошка сзади подходит к Сергею. У нее вид выпотрошенной рыбы. Мокрые волосы липнут ко лбу.
- Как я играла?
Он обнимает ее за плечи. Один из членов комиссии поднимается с места.
- Внимание! - призывает к тишине. - Прошу внимания! Сейчас я назову группы, чьи выступления, по нашему мнению, оказались лучшими. - Он замолкает, ожидая, пока окончательно затихнет зал. - МОТЫГА ИЗ МЕДИ, FOR LOVE, КРАБЫ...
Кошка завизжала и вцепилась в Сергея. Он попытался отцепить ее пальцы от своей куртки, но безуспешно.
Мужчина из жюри недовольно нахмурился, он еще не дочитал список.
- Кто это? Кто кричал? - спрашивали тут и там.
КРАБЫ с группой поддержки вырвались в холл, подальше от любопытных, пусть и дружеских, взглядов.
- Ребят, стукните меня чем-нибудь, я не верю! - умолял Майк.
Браслет из бисера закрывал шрам на левом Кошкином запястье.
Други,
восславим песнею нашей
Свободу,
данную от рожденья до смерти,
Воспоем красоту
многоликой богини...
С нами она -
и мы в счастье ликуем,
Взор отведет -
мы обижены жизнью.
Меру свободы
дарует нам выбор:
Быть ли собою,
с толпою ли слиться...
Стремление к свободе - причина чуть ли не всех революций и бунтов в истории. Так что это ого-го какая проблема!
В 13 - 16 лет недостаток свободы мы ощущаем особенно остро. Взрослые все-таки сильно перебарщивают порой со своей заботой и "мерами безопасности". Ох, не знают, видно, они о "Декларации прав ребенка" знаменитого педагога Корчака. А там есть замечательные пункты. Например, "Право ребенка быть тем, что он есть" (т.е. право иметь собственные, возможно, отличные от родительских, взгляды, интересы и привычки, право самому выбирать себе друзей). Или "Право ребенка на сегодняшний день" - это право не приносить радости сегодняшнего дня в жертву мифическим будущим достижениям: учиться, учиться и учиться, лишая себя отдыха и развлечений для того, чтобы стать каким-то "большим человеком". Жизнь идет сейчас. Вот они утекают, ее мгновенья...
"Пять углов" № 23(6509) от 20.06.1997
