Дэви

devy71@bk.ru
http://devy-durga.narod.ru/

Цикл "За гранью"

СОДЕРЖАНИЕ:
1. Другая Песнь.
2. Мельдо.
3. Пепел.
4. Навсегда.
5. Тени на стене.




ДРУГАЯ ПЕСНЬ

Фэндом: Толкиен Дж.Р.Р. и последователи.
Герои: Мелькор/Гортхаур.
Рейтинг: NС-17.
Предупреждения: однополый секс, по отношению к канону - апокриф (в смысле - ересь).
Комментарий автора: а может, они были созданы друг для друга?..



Сначала была Песнь.

Его голос звучал среди множества других. Он пел, изо всех сил вторя прочим, настолько, что почти не слышал себя. Он не знал, хочет ли он петь именно так, знал лишь, что так нужно, так правильно.

«Это прекрасно!» - звучали вокруг него ликующие голоса. «Должно быть, так и есть» - соглашался он. Но, даже сливаясь с ними в единое целое, чувствовал себя бесконечно одиноким.

Так было… Пока он не услышал Другую Песнь. Голос – могучий и оглушительный – вихрем ворвался в самое сердце слаженного хора и разбил его на мелкие осколки жалобных звуков. А потом закружил эти осколки – то собирая их в горсть, то жестоко расшвыривая – подчиняя своему ритму, странному, дерзкому, ритму пульсирующей Тьмы…

И тогда, внимая этому неправильному Другому Голосу, он, наконец, услышал себя. И дух его исполнился радости и ликования. Он вплел свой голос в эту новую Песнь, и, посреди смятения и торжествующего хаоса, воскликнул: «Это прекрасно!»

* * *

Он был в отчаянии. Как же так?! Ведь он бросился в Арду, ведомый Другим Голосом, торжествующе-грозным. И вся Арда была заполнена буйной и яростной Другой Песнью.

Но потом… Грохот битвы, борьба Сил. Столкнулись старшие айнур, и он – младший – был слишком слаб, чтобы в этом участвовать. Пришлось убираться подальше, чтобы не раздавили ненароком.

«Есть валар и есть майар» - так объяснили ему потом. – «Валар командуют, майар подчиняются». Это он понял. «Кому из валар ты будешь служить?» На этот вопрос он не мог ответить. Он помнил Тот Голос, Ту Песнь… Но ни в одном из валар не слышал её. Иногда чудилось что-то похожее – в Ауле, которого он и выбрал, в конце концов, своим господином и учителем. Выбрал лишь для того, чтобы остаться в Арде и продолжать поиски Другого.

Он видел неприступные льды и беснующиеся вулканы, он догадался – это творения Другого, его Песнь. Но самого творца не находил…

Ауле дал ему имя – чужое, как и сам Ауле, - и приказал создать себе телесный облик, как у прочих айнур. Он не противился, но и фантазии особой не проявил. Решил: пусть будет, как раньше, когда он подстраивался под других. И стал он рослый, плечистый и смуглый, как все майар Ауле, с огненным отсветом в копне вьющихся тёмных волос. Но вот глаза… Он выбрал себе светло-серые, прозрачные, как кристаллы льда под неверным призрачным светом. «Другому должно понравиться» - уверенно думал он.

А вот Ауле не понравилось. «Что за прихоть – ледяные глаза. И при этом – огненные сполохи в волосах. Не могут сочетаться жар и холод. Это Песнь Врага!»

Он даже обрадовался, что Ауле рассердился. Наконец, что-то узнал о Другом. «Враг…» - с затаённой нежностью повторил он. В этом слове тоже звучала Другая Песнь, была частичка Того, Другого Валы. «Моего Валы…»

* * *

- Ты что сотворил?! – Ауле с испуганным негодованием смотрел на… на… - Что ЭТО?..

- Оружие, - пожал плечами ученик.

- Я вижу. Но это… не для честного боя, а значит – не подойдет Тулкасу и его майар. И не для охоты, а значит – не пригодится Оромэ и его ученикам…

Майа принялся объяснять.

- Это можно прятать, незаметно выхватывать и поражать противника на расстоянии, используя внезапность…

- Прятать?! Внезапность?! – Ауле схватился за голову.

Ох, предупреждала его Йаванна: «Не бери ты к себе этого майа. Уж больно странный». Ауле не послушал супругу – майа был очень способный, а силой превосходил любого из лучших учеников Ауле. Но со странностями. Нет, ничего серьезного, вроде, не было, а по мелочи – у кого из майар нет проступков? Даже самый старательный – нет-нет, да и натворит чего, ошибется где-то. Ауле их сильно не ругает, пожурит вполне добродушно – так они повинятся, поймут, что к чему, пообещают исправиться. Этот же… отмалчивается всегда, только зыркает своими глазами-льдинками…

Ауле снова посмотрел на мерзостное оружие.

- Такое мог бы сотворить… - Кузнец запнулся, разговор принимал очень неприятный оборот, Ауле страшно не любил такие разговоры.

- Враг? – с неожиданным интересом продолжил ученик. – А кто он?

Ауле помялся: с одной стороны – можно не отвечать, а с другой – кто ж ему расскажет, как не учитель?

- Это… Старший из валар. Мелькор. Он…

Ауле рассказывал, глядя, по большей части, себе под ноги. Потому и не замечал, как растопились от его рассказа, засверкали невиданными драгоценностями серые глаза-льдинки…

* * *

Майа решил, что не стоит показывать Кузнецу те штучки, с крючьями. Всё равно, не оценит. Вот Другой – Мелькор – он бы точно оценил…

«Мелькор… Мель-кор… Мель… кор…»

Имя было сладким и нежным. Как желание. И имело такую же неумолимую силу. Оно обволакивало, затягивало в себя. И оно ужасно противоречило той грозной мощи, которая пронизывала Другую Песнь. Но… ведь противоречие – это тоже часть Другой Песни, даже, наверное, одна из главных мелодий…

Майа снова поразился: как же удивителен, многогранен Другой Вала – Враг, Мелькор – сколько в нем всего… невозможного, неожиданного, сколько ярких красок и неисчислимых оттенков в его Тьме… Но остальные почему-то видят лишь тьму – непроглядно-черную.

* * *

На праздник он не пошел. Во-первых, сколько можно праздновать, они тут, в Альмарене, похоже, только этим и заняты. Во-вторых, все их праздники одинаково пустые и скучные – обмениваются любезностями и раздают друг дружке похвалы. Даже если и хвалить-то не за что… В-третьих, на этот раз ещё и Тулкас женится. Опять напьется и будет хвастать, как он расправился с Врагом, вышвырнув за Грань… Майа не любил ни Тулкаса, ни его похвальбу. И каждый раз у него от таких разговоров замирало внутри: а ну как правда, не вернется больше Враг... Мелькор?.. Но тут же одергивал себя: ээ, нет, Тулкас глуп, хоть и силен, не мог он справиться с Другой Песнью, Вала Мелькор ещё себя покажет!

Майа улыбнулся своим мыслям. Он был один в кузнице и мог спокойно, не опасаясь любопытных взглядов и осуждения Ауле, мастерить свои «неправильные вещи». Он как раз успел соорудить тяжелый шипастый шар на длинной цепи, когда…

Ему не нужно было покидать кузницу, чтобы понять - случилось н е ч т о. Альмарен внезапно замер, будто испуганно сжался, а потом по земле прошла дрожь, все потемнело… И вдруг – с грохотом и воем на прекрасный остров обрушились потоки пламени.

Заметавшиеся в панике айнур, крики ужаса и боли… Но майа не было страшно, наоборот, царившая вокруг музыка разрушения сказала ему, что свершилось то, чего он так долго ждал, на что надеялся. «Он пришел!» Ему было очень больно, когда безжалостный вихрь подхватил его, закружил, ударяя о камни, обжигая, разрывая тело, но боль странным образом только усиливала радостное исступление – от того, что вокруг гремела победной яростью Другая Песнь, и он сам теперь был её частью.

Майа счастливо улыбался, когда его обгорелую, в кровавых ошметках, плоть швырнуло, наконец, под ноги тому, кого он так жаждал увидеть.

- Властелин мой… - успел он прошептать, прежде чем сознание потухло.

* * *

- Итак?.. – услышал он сразу, как пришел в себя. Глубокий, невыразимо чувственный голос.

Майа, не решаясь поднять глаза, судорожно подбирал слова, чтоб объяснить… Он был не силен в речах и сейчас досадовал на себя - не подумал заранее, что скажет…

И тогда Мелькор вторгся в его смятенное сознание. Нетерпеливо, бесцеремонно. Ауле так не делал, никто из валар… Это оказалось… больше, гораздо больше, чем быть полностью обнаженным. И это… волновало. Проникновение в самые глубокие, тайные уголки сознания походило на прикосновения настойчивых жарких ладоней – насилие, так странно походившее на ласку…

- Ждал меня? Хотел ко мне? – в голосе прозвучал интерес и немного насмешки. А потом тонкие прохладные пальцы коснулись его подбородка. – Ты не смотришь на меня…

И тогда он посмотрел на Мелькора. Майа и сам не знал точно, что ожидал увидеть. Может, что-то мощное и грозное… Но увидел… Темный Вала был высок, но не массивный, как Тулкас, а изящный, тонкий. Кожа – как снег, длинные волосы – шелковая тьма. Контраст между глубоким черным и ослепительно-белым резал глаза. Узкое лицо было… было… Майа никак не находил подходящего слова. Такой жесткий излом бровей и такая нежная линия рта, большие черные глаза под крыльями необычайно длинных ресниц и тонкий хищный нос с небольшой горбинкой… А в движениях – одновременно и сила, и плавность… Противоречия, опять противоречия... но такие, что глаз не отвести.

Майа смотрел – пораженно, зачарованно. И вдруг понял: Мелькор же не такой, как остальные валар, и Сила его, и творения, и имя, и облик – всё иначе. Он – Другой, Другой во всём.

- Значит, тебе нравится, как я выгляжу, - довольно улыбнулся Мелькор. – Ну… тогда я, пожалуй, вылечу тебя.

И тут только вспомнил майа о своем искалеченном теле – надо же, словно одно присутствие рядом Темного Валы унесло боль куда-то далеко. Конечно, майа со временем излечился бы сам, но то, как Мелькор… Властелин касался его – хотелось, чтоб это было вечно… Вечно…

- Клянусь! – шептал майа торжественно и счастливо. - Я буду с тобой. До конца времен… и даже после… если после что-то будет… Эру создал меня, но твоя Песнь пробудила меня к жизни. Ты – мой первый вдох. И ты станешь последним, будь на то твоя воля. Клянусь…

Изящные пальцы накрывают его губы.

- Я не люблю клятв. Хотя… твоя звучит красиво. Да и сам ты красив. А твоё имя?.. Впрочем, неважно. Я буду звать тебя Гортхаур. Гор… Как сход лавины. Ты не знаешь, что такое «лавина»? Я покажу, тебе должно понравиться…

* * *

Гортхаур, оборотившись огромным черным волком, возвращался из леса в Удун. Уже у самой Твердыни майа почти с сожалением принял свой обычный облик. Ему нравилось быть волком. И Властелин восхищался, когда увидел своего Гора таким – гладил жесткую шерсть, тормошил, разглядывал так и эдак… А потом насоздавал волколаков. Переделанные волки были хороши, и майа гордился, что подал Властелину такую замечательную идею…

- В последнее время ты стараешься держаться от меня как можно дальше, - Властелин встретил Гора на широкой каменной лестнице. И, судя по всему, встреча не была случайной.

Майа потупил глаза. Так и есть, отрицать бессмысленно… И дело вовсе не в этих страшилах – орках. Хотя, тогда Властелин впервые рассердился на него…

... - Что это ещё за существа?! Я такого не творил! Почему ты хмыкаешь, Гор?..

Гортхаур совсем не хмыкает, он просто… кажется, он догадался, в чем дело. И от этого ему страшно неловко – что он понимает, а Властелин нет.

- Властелин, позволь мне… Я думаю… Наверное… Помнишь, ты переделал местность, где они появились?

- Да, было такое, - хмуро припомнил Темный Вала. – Расчудесное озеро, расчудесные полянки… Всё та же скучная картина, никакого воображения у моей родни…

Властелин устроил там зловонную трясину, окруженную темной непроходимой чащобой.

- Хочешь сказать, - Темный Вала пристально смотрел на Гортхаура, - на озере появились эльфы, а на моем болоте – эти… как они называются?.. орки?

Майа неуверенно кивнул.

Властелин принялся ходить взад-вперед, наморщив в размышлении красивый высокий лоб. И довольно быстро огласил решение:

- Раз они – моё нечаянное творение, значит, будут мне служить. Гор, ты ими займешься, создашь армию орков!

Не то, чтобы Гортхаур был не согласен, но радости у него такое поручение не вызвало. И он впервые попытался возразить:

- Но, Властелин, зачем тебе такое убожество? Тупые, как майар Тулкаса. Огненный народ – валараукар - конечно, тоже умом не блещет, но они хотя бы могучие и красивые. А эти образины…

Внезапно воздух вокруг стал тяжелым.

- Будешь спорить со мной?! – черные глаза полыхнули, и невидимые огненные плети хлестнули майа…

... Гортхаур поежился, вспомнив об этом. Тогда ему впервые стало страшно – ведь никогда раньше грозная Сила Темного Валы не обращалась против Гора… А потом он испытал стыд – за то, что прогневал своего Властелина. И кончилась эта история тем, что Гортхаур бросился исполнять поручение с утроенным усердием. Со временем орки даже стали ему нравиться, не так, конечно, как волки…

Нет, у того, что Гор стал сторониться Темного Валы, была иная причина. Облик Властелина… Кроме необычной, особенной красоты, было ещё нечто – неуловимое, завлекающее, зовущее, что впитывалось в кожу, заставляя её гореть, сбивало дыхание… Такие желания следовало испытывать только к валиэ или майэ – это нормально, правильно, это по Замыслу Эру. Но в Темном Вале, кажется, всё противоречило Замыслу, и облик… особенно облик… Наверное, поэтому плоть Гортхаура упрямо испытывала влечение к плоти Мелькора… И теперь майа пришлось в этом признаться.

А Властелин совсем не рассердился. Наоборот, ему стало весело.

- Это же тело, Гор. Чтобы только лишь любоваться, есть всякие вещички, которые Ауле мастерит. Чаши, украшения… А у тела есть и другие назначения. Вот, посмотри, на кэлвар…

Так-то оно так, но…

- Но у кэлвар есть самцы и самки. Согласно Замыслу…

Тут незадачливый майа спохватился: давно следовало усвоить, что любое упоминание о Едином приводит Властелина в бешенство. Но здравомыслие безнадежно опоздало – веселье Мелькора в один миг сменилось гневом.

- Ещё раз заикнешься о Замысле, - голос Темного Валы воткнулся иглами боли в виски Гортхаура. – Даже мысленно…

Кольца Силы скрутили майа и сдавили так, что он услышал хруст собственных костей. Гортхаур неотрывно смотрел на Властелина, чувствуя ужас и… восхищение. Прекрасен. Как сотворенные им вулканы. Как грозы и смерчи. Красота Силы во всей её полноте – яростная, неистовая, разрушительная и жаркая – она проникала внутрь, заполняя Гортхаура целиком…

- Что это? Что такое? – гнев Мелькора начал стремительно вытесняться любопытством. Продолжая удерживать майа в тисках своей Силы, Властелин подошел к нему вплотную, так, что Гортхаур чувствовал его тело, его дыхание… - Я хочу знать, что ты испытываешь?

Гортхаур не мог противиться. Да и не хотел. Мелькор беспрепятственно вошел в его разум. Гор был открыт. Предельно обнаженное сознание целиком принадлежало Властелину – распахнут, беззащитен, доступен, весь в его власти. И чем сильнее было чувство стыда от такой принудительной откровенности, тем острее реагировало тело – мучительным, болезненным напряжением внизу живота.

- Это потрясающе, Гор! – изумленно произнес Темный Вала и… стремительно скрылся в одном из подвалов, где проводил свои опыты.

А Гор чувствовал себя опустошенным и покинутым. Это было почти отчаяние…

Он поднялся на башню, где, слушая ветер и вдыхая запахи леса и гор, снова и снова возвращался мыслями к тому, что произошло. Картина, запечатлевшаяся в памяти майа, была ослепляюще яркой, а тело всё ещё хранило боль от наказания и возбуждение от близости Властелина. И воображение… Воображение Гортхаура, легко преодолев немногочисленные и непрочные барьеры, разыгралось настолько, что сделало объятия Силы ещё теснее, тело Мелькора – ещё ближе, так, что Гор чувствовал движение мышц под разгоряченной гладкой кожей…

Кровь снова прилила к паху, Гортхаур начал поглаживать себя, сначала легонько прикасаясь, потом обхватывая туже… Воображение снова сослужило службу: прикрыв глаза, майа представил, что это пальцы Властелина, лаская, сжали его плоть… И в тот же момент тьма взорвалась под веками Гора, огненные петли захлестнули тело и… На штанах расплылось мокрое пятно.

* * *

«Гор!» - зов Властелина был нетерпеливым и требовательным. Но недовольства Гортхаур не уловил… кажется… Впрочем, даже если майа опять в чем-то провинился и его собираются наказать… Главное, Властелин, наконец-то, вспомнил о нем и хочет видеть.

Вопреки ожиданию Гортхаура, Темный Вала ждал его не в Удуне, а на уютной поляне посреди соснового бора. Черные глаза сияли, Мелькор улыбался, чуть прихватив зубами нижнюю губу, – так он делал, когда бывал очень доволен собой.

- Вот… Погляди-ка, - прошептал он Гортхауру и указал взглядом…

На ковре из мягкого моха резвились две рыси. Красивые, с густым блестящим мехом. Кэлвар были увлечены любовной игрой: прыгали, валялись, тормошили друг дружку – ничего необычного… То есть – нет, как это ничего необычного?!

- Но ведь они же… - майа ошеломленно переводил взгляд с рысей на Мелькора и обратно. – Они же… самцы. Оба.

Гортхаур даже глаза протер на всякий случай – всё точно, два кота.

- Вот именно! – с гордостью подтвердил Темный Вала.

- Но это же бесполезно, - майа искренне не понимал смысла затеи. – Потомства-то у них не будет.

- Ну и что? – пожал плечами Властелин. – Это мои скучные братики-сестрички всё о пользе да о пользе… Почему бы не делать что-то просто ради удовольствия? Кстати, им очень даже нравится…

Мелькор снова посмотрел на рысей. Как раз в этот момент более крупный и сильный кот подмял под себя второго. Накрыл его сзади, сильно прихватил зубами за загривок и выпустил когти, мощными толчками входя в совершенно не предназначенное для этого отверстие. А второй кот выгнулся, издавая утробные звуки. Ему явно нравилось. Им обоим… Гортхаура бросило в жар.

- Эй, что с тобой, Гор? Я сделал нечто особенное, мог бы и восхищение высказать. А ты… Да ты на себя не похож!

- Потому, что ты только и думаешь, что о своих опытах! – плевать, что неслыханная дерзость, пусть накажет, как угодно! Только мочи нет больше терпеть это зрелище, эти звуки… чужого удовольствия…

Властелин приблизился к нему, он не разгневался ни капли, а говорил… ласково?!

- Когда я переделывал их, я думал о тебе. Разве ты не понял?

Властелин протянул руку, и майа весь подался ему навстречу, он затаил дыхание, он боялся… единственное, чего боялся Гор – сделать что-нибудь не так, тогда Мелькор передумает, и всё закончится, не успев начаться…

Изящные длинные пальцы коснулись лица Гортхаура, провели по губам, по шее... ниже был ворот рубашки, но для рук Мелькора это не стало преградой – разорванная рубашка распахнулась, открыв грудь майа. Пальцы Темного Валы тут же завладели одним из сосков Гора, пощекотали, ущипнули… Гортхаур, поняв желание Властелина, принялся нетерпеливо срывать с себя остатки одежды, ему хотелось как можно быстрее открыть, подставить этим рукам всё своё тело. Властелин же ограничился тем, что лишь сбросил плащ, и, как только увидел своего майа полностью обнаженным, обнял его и повалил вместе с собой на землю, в мох, который, кстати, оказался не таким уж мягким. Сухие веточки, сосновые иглы царапали кожу Гора, но не больно, а совсем даже наоборот – усиливали невероятно волнующее ощущение от того, как Мелькор легонько покусывал шею майа, нежную кожу за ухом. Черные шелковые пряди Властелина щекотали грудь Гортхаура, майа так хотелось коснуться, погладить, но он никак не мог осмелиться…

- Ты тоже можешь трогать меня, Гор, – шепнул Властелин, видимо, почувствовав нерешительность Гортхаура.

И пальцы майа тут же зарылись в волосах Мелькора, а губы принялись жадно покрывать поцелуями шею и лицо Властелина. Пока не встретились с такими же жадными губами в глубоком поцелуе. Язык Мелькора был требователен и настойчив, язык Гора отвечал ему пылким согласием… Тела их при этом вжимались друг в друга, и Гортхаур жаждал соединиться ещё крепче, теснее, и чувствовал, что Властелин хочет того же.

Мелькор приподнялся над ним, посмотрел в лицо.

- Будем как они, - он улыбнулся, кивнув на кэлвар.

Это, и вправду, было забавно: могущественные айнур берут пример с низших сотворенных. Только Темный Вала мог придумать такое. «Другой во всём!» - снова с восхищением подумал Гортхаур и резво перевернулся, встав на колени и локти…

Жгучая боль сотрясла тело, когда Мелькор начал входить в него. Гортхаур, низко опустив голову, зарылся лицом в мох, едва сдерживая рвущийся наружу крик, борясь с подступающей паникой. «Но как же… тот кот… ему было хорошо…» Не в силах больше терпеть, он завертелся под Властелином, пытаясь хотя бы немного уменьшить боль. Но от его трепыханий проникновение становилось сильнее и глубже. И при очередном движении – будто молния ударила в поясницу, в голове полыхнула ослепительная вспышка… и точно бич балрога обжигающе вытянул вдоль позвоночника… И вот тогда Гортхаур закричал - уже не от одной только боли. Изогнулся, подавшись назад, навстречу тому непереносимому ощущению, которое скрыло от него всё, весь сущий мир. И это невыносимое, запредельное… когда оно достигло своего пика, Гортхауру показалось - он понял, что такое смерть…

Когда он снова начал чувствовать – прохладный воздух, влажную траву под собой, руки Властелина на своем теле – он подумал: «Боль и удовольствие... Наслаждение и мука… Он снова соединил несоединимое».

* * *

Гортхаур докладывал об успехах в обучении волколаков и дрессировке орков. Настроение у Властелина – а значит, и у Гортхаура тоже – было преотличнейшее. К тому же, доклад происходил в личных покоях Мелькора, и майа со своим Властелином пили вино, недавно сотворенное Темным Валой, - крепкое, от одного глотка обжигало горло и мысли путались…

Наверное, поэтому Гортхаур, как-то незаметно и для себя, и для Властелина, перешел от орков и прочих хозяйственных вопросов к пересказу свежайших аманских сплетен.

- Майар Йаванны шлялись по одному из наших лесов… уж не знаю, зачем, может, искали очередной повод для возмущения… Ну, и нашли, как водится, - заметили переделанных самцов. На этот раз оленей… то есть, этих ты даже не переделывал… представляешь, они как-то сами…

Мелькор довольно рассмеялся:

- Я же говорил, такое поведение может передаваться другим особям. Правда, это редко случается, и трудно предсказать, но… если уделить этому вопросу побольше внимания… Да, так что же майар Йаванны?

Гортхаур, которого тоже с некоторых пор очень интересовал «этот вопрос», весело продолжил:

- Когда доложили Йаванне, говорят, она чуть в обморок не хлопнулась. А потом побежала к Оромэ – жаловаться на тебя. И Оромэ со своими майар отправился ловить «искаженных» кэлвар. Почему, кстати, ловить, а не истреблять?

Властелин скривил губы в презрительной усмешке:

- Ну… Должно быть, чтобы весь Аман мог слюнки пускать, любуясь моим творением, а потом дружно возмущаться. А дальше, Гор?..

- Оромэ нашел одну «неправильную» парочку, поглядел… Долго и громко изрыгал проклятья в твой адрес, мол: «Ты за это ответишь, Отступник! Надо же было такую мерзость придумать!» А потом ещё поглядел… и ещё… и говорит: «Интересно, как это у них получается?» И уединился в шатре с самым смазливым майа…

Тут Гортхаур умолк, заметив, что Властелин потемнел лицом и сдвинул брови. Ох, не надо было про Оромэ… и те два последних бокала вина пить не надо было…

Майа поспешно объяснил:

- Это мне волки-разведчики рассказали, они…

Договорить не получилось, потому что Властелин ударил его ладонью по лицу, разбил губы…

- Замолчи, мне неинтересно, кто рассказал! Как ты можешь над этим смеяться?! Они… Они вовсю пользуются моими познаниями, моими творениями… И меня же при этом называют Врагом, Отступником! Лицемеры!

Гортхаур терпеливо молчал. Он уже догадывался, что будет в следующий момент. И не обманулся в своих ожиданиях. Властелин, будто очнувшись, снова посмотрел на своего майа, и во взгляде черных глаз появилось что-то, отдаленно напоминающее сожаление.

- О, Гор… У тебя кровь! Возможно… наверное… иногда я бываю излишне суров с тобой… Иди ко мне, сейчас я залечу твою рану!

И Властелин притянул его к себе, обнял, поцеловал в разбитые губы – очень нежно, осторожно. И ранка затянулась, и боль прошла… А потом… Властелин был таким страстным, таким неутомимым – бессчетное количество раз Гор погибал и воскресал в объятиях сильных изящных рук…

* * *

«Хорошему клинку необходим огонь. И удары тяжелого молота» - сказал ему как-то Ауле. И Гор запомнил.

«Я – клинок. Он – пламя. Я – ничто без него, лишь безжизненная заготовка. А с ним…» А с Властелином он становился острым, звенящим, сияющим – огненный клинок Мелькора, надежный и прочный. Верный.

«Его нежность - оборотная сторона его гнева, а без ярости не было бы и страсти. Лёд и пламень. Другая Песнь, сотканная из противоречий и крайностей». Песнь Мелькора он принимал полностью, до последнего звука, погружаясь в неё всё глубже, соединяясь всё неразрывнее. И чувствовал при этом радость – от обретения себя, своего места в мире, от того, что теперь его собственная мелодия звучит так, как должна, как ему всегда хотелось…

…Тёмный майа Гортхаур тронул языком губы – нет, они уже не были разбиты, от ранки и следа не осталось. Но отчего-то, произнося слово «люблю», он ощущал вкус крови…

МЕЛЬДО

Фэндом: Толкиен Дж.Р.Р. и последователи.
Герои: Мелькор/Феанор, Мелькор/...многие.
Рейтинг: NС-17.
Жанр: ангст.
Предупреждения: однополый секс, жестокость, насилие (в т.ч. сексуальное), смерть одного из персонажей.
Содержание: Тяжко приходится Темному Властелину в плену. Единственный, кто может помочь ему не пасть духом окончательно, - это...
Комментарии автора: 1) Сие есть мой дебют в качестве слэшера. Написано, по большей части, под впечатлением от прочтения Профессорских Лостов. 2) Если у читателя будет иногда возникать ощущение, что это - стёб, то ощущение, скорее всего, не обманчиво. Несмотря на заявленный ангстовый жанр, в некоторых местах автор таки скатывался в жестокий стёб.



Потом пойдут пересуды да перешептывания: мол, чего ему не хватало? Величайший Мастер – это все признавали, даже Валар, - мудрая и любящая жена, сыновья-красавцы, дом – полная чаша. Так будут говорить. Потом. А сейчас… Он увидел Его и понял, что прежняя любовь его к семье и к мастерству своему – и не любовь совсем, а лишь бледная тень её. Он увидел Его и почувствовал, что падает в бездну. Точнее, две бездны открылись перед ним, бездны черных, как беззвездная ночь, глаз. Понял, что тонет, что проваливается в этот омут. И не было сил сопротивляться, да и не хотелось. Как жил до этого? Может, и не жил вовсе? Или жил лишь для того, чтобы увидеть – и ринуться в это безумие, как хрупкий мотылек в гибельное пламя…

* * *

Тот, кто некогда звался Восставшим В Мощи, неприязненно смотрел в зеркало. Когда-то собственное отражение вызывало удовольствие, он любовался и гордился им, как одним из самых удачных своих творений. Теперь оно вызывало отвращение. Он так долго, любовно подбирал облик, шлифовал каждую деталь. Кожа – холодный мрамор, черный шелк длинных волос, рельеф мышц – соединение силы и изящества. И лицо… Прекрасное, как у всех Валар, но с легким, едва уловимым несовершенством, которое и делало его невероятно привлекательным. Узкое лицо с высокими скулами, тонкий нос с небольшой горбинкой, довольно резкий изгиб бровей, и длинные линии больших глаз, оттененных пушистыми ресницами. Странная красота, влекущая, будоражащая воображение… И теперь он стал заложником собственного облика, а его красота сделалась его злейшим врагом, причиной страданий.

Он не думал, что с ним поступят ТАК. Хотя, почему нет? Ведь он сам всегда поступал, как хотел, брал, что нравилось. По праву сильного. Но теперь это право принадлежало его врагам. Победителям. На что он надеялся? На родственные чувства? Глупец! Тяжелая цепь, сковавшая его силу, уже должна была насторожить его. И цепь была только началом. Впервые он испытал страх, когда увидел глумливые усмешки Воителя и Охотника.

- Эй, Охотник, а наш братец красив, прямо, как девка!

- Так, может, и использовать его, как девку, а?

Треск разрываемой шелковой рубашки, грубые прикосновения, ощупывания, сопровождаемые издевательскими смешками. И – растерянность, смешанная с животным страхом: нет, нет, не надо! Он тогда даже обрадовался появлению Манвэ (дважды глупец!). Сиятельный Король немедля прекратил творившееся безобразие и потребовал оставить его наедине с пленником. Как оказалось, вовсе не из сострадания…

- А ведь они правы, - лазурные очи быстро и почти без выражения оглядели закованную в цепи фигуру, - Действительно, красив…

- Чего ты хочешь? – подозрение пополам с нарастающим гневом. Да что же это такое? КАК ОНИ СМЕЮТ?!

- Не «чего», дорогой брат, - «кого», - лучезарная улыбка, прекрасная и безмятежная. И беспощадная. – Это и будет полной победой.

Он с трудом подавил страх, ответил с вызовом, презрительно:

- Ну, давай, зови этих псов! Получишь свой трофей!

Манвэ рассмеялся снисходительно:

- Трофей я получу, да. Но… Видишь ли, я не хочу силой. Нет, ты согласишься сам, будешь с готовностью исполнять любое моё желание. Будешь покорным и покладистым… Вот тот трофей, который мне нужен.

Черные глаза полыхнули огнем:

- Ну, уж нет! Не дождешься!

В ответ – снова смех:

- Дождусь. Я терпеливый. Это сейчас ты такой несговорчивый, а потом будешь умолять, чтобы я снизошел до внимания к твоей персоне. – Взгляд внезапно становится жестким, - А псов я, пожалуй, позову. Заждались уже. Было бы несправедливо лишать доблестных охотников заслуженной добычи.

То, что было потом… Если бы Творец слушал его просьбы, то единственное, о чем бы он попросил – забвение…

Когда-то, в другой жизни, где он был могущественным Темным Властелином, ему пришлось наблюдать растерзанного орками эльфа, израненного, но ещё живого. Тогда он, помнится, с жадным любопытством следил за последними муками умирающего, силясь понять, что чувствует это существо. Ему самому его Сила давала возможность не ощущать страданий плоти. Но сейчас Силы не было – её сковала проклятущая цепь. Были боль, стыд и осознание полного бессилия, невозможности сопротивления грубому и жестокому насилию.

Там был ещё Ауле… Но он не принимал участия и даже пытался урезонить своих братьев-насильников. Да, только кто его послушает, если сам Король разрешил! В конце-концов, Кузнец сокрушенно махнул рукой и отвернулся – за эту каплю сочувствия он готов был простить сердобольному Ауле даже цепь.

А потом была эта комедия под названием «Суд». И он сам, сломленный, с потухшим взором, признающий всё, в чем его обвиняли. Хотя, чего уж там! Обвинения, и вправду, были справедливы: чужого ему не приписывали – тут не придерешься…

И был выжидательный взгляд Короля: «Ну, что? Осознал? Тогда проси!» Но он был упрям. И понимал, к тому же: если дотянется сейчас мысленной мольбой до сознания Манвэ, тогда – всё, он потерял себя окончательно. Но братец тоже был упрям, это у них общее. И на твердое «Нет!» в их мысленном диалоге последовало: «Ты думаешь, это всё? Ошибаешься, это было только начало!»

А вслух – странный приговор: «Три века в Мандосе. А там – посмотрим.» Подмигнул Намо: «Хорошенько позаботься о нем». В ответ хозяин Мандоса понимающе кивнул.

Воспоминание – застывшая реальность: восседая в кресле в одном из своих залов, Владыка Судеб задумчиво смотрит на стоящего перед ним обнаженного пленника. Среди серых стен – белый мрамор кожи и черный шелк волос. Но Намо нет дела до красоты узника. Он смотрит в сознание, сейчас открытое и незащищенное, дотошно отыскивая затаенные страхи. Хозяин Мандоса ничего не придумывал, он обернул против пленника его же собственный опыт и его же собственные страхи. Когда-то Темному Властелину было интересно, что причиняет наибольшие страдания плоти, он экспериментировал с воплощенными (орки, эльфы, звери – всё шло в ход). Были и просто мысли, фантазии – то, до чего руки так и не дошли. И сейчас его тюремщик и палач скрупулезно воплощал в реальность все эти муки. Для него. Огонь и лед, плеть и раскаленное железо, иглы и крючья – все это было. Иногда мучитель залечивал его раны сразу, иногда оставлял на несколько дней. Иногда он получал долгую передышку, а бывало – его мучили по нескольку дней кряду. Несколько раз Намо всё же брал его, насилуя, как правило, уже изрядно израненное тело. Это не была похоть, скорее, любопытство – хозяину Мандоса были интересны его чувства и ощущения. И это было ещё хуже, чем тогда, с Оромэ и Тулкасом: они насиловали только плоть, а Намо – ещё и сознание.

Но вот, наконец, закончилась пытка длиной в три века.

Снова суд. И снова насмешливо-вопрошающий взгляд: «Ну, как? Понравилось? Не хочешь меня ни о чем попросить?» Мысль, усталая, отрешенная: «А может, правда, попросить?» Но тут же, выплеском гнева: «Нет! Не будет этого!»

Фальшивая улыбка: «Ну, как знаешь…»

И новый приговор. Голос, выражение лица – само милосердие. «Запрещается покидать Валмар…» Ха, этого стоило ожидать. Цепь? Цепь сняли, но оставили кандалы на запястьях и лодыжках – заклятые железки сковывали его Силу и без цепи. Практично, нечего сказать! Но это ещё не всё. «Во искупление давней вражды… Передается на служение в дом Тулкаса…» Да, в изощренной фантазии братцу не откажешь! Пыток было мало, теперь Манвэ принародно низвел его до рабского положения.

И потянулись тоскливые дни… На смену стыду, бессильной ярости и отчаянью пришли равнодушие и апатия. Тут уже и Тулкас потерял к нему интерес: невелика радость терзать пленника, которому уже всё равно. Только иногда, обычно, после шумного застолья и изрядных возлияний, Доблестный всё же вспоминал о своем «подопечном».

- Эй, ты! Ну-ка, подойди… Да, не сюда, а к столу… Одежду скинь… И наклоняйся пониже… Вот так! Да раздвинь ты ноги пошире, самому же легче будет…

А ещё Воитель развлекался, отдавая его в качестве приза своим майар. За победу в турнирах.

Разные существа, вторгавшиеся в его тело, разные позы… И – всегда одно и то же. Он не чувствовал ничего, кроме боли и унижения, ставших уже привычными. Думал иногда отстраненно: а ведь Гору нравилось, когда он сам делал это с ним. Помощник был ненасытен, просил, требовал: «Еще!» Гор… Нежные, робкие прикосновения чутких пальцев и мягких губ. И взгляд, полный обожания. Гор… Если они когда-нибудь снова будут вместе, станет ли он смотреть так же на свое поруганное божество?

Его уже не трогали ни презрительные усмешки валар и майар, ни брезгливые взгляды валиэр. Из всех Валар только трое относились по-иному. Ниенна, но с ней он предпочитал не сталкиваться: жалостливое участие ещё больше подчеркивало его унижение. Вторым был Ирмо, совершенно не похожий на своего холодного и безжалостного брата. Целитель иногда чуть ли не силой утаскивал его в Лориэн, давал отдохнуть на какой-нибудь из своих чудесных полян, навевая сладкие грезы. А третьим, разумеется, был Ауле. Он выражал сочувствие по-своему: старался отвлечь его, водил по своим кузницам, показывал свои работы, своих учеников, потом непременно доставал кувшин с вином… И можно было напиться до беспамятства…

С поселившимися в Амане эльфами он не общался. К чему? Да и сами эльфы, по его разумению, вряд ли могли быть о нем сколько-нибудь приличного мнения – слухи-то в Амане быстро распространяются. Погруженный в свои невеселые думы, он и не заметил, КАК смотрит на него один из учеников Ауле, тот самый, которого Кузнец назвал величайшим Мастером. Как не замечал и того, что этот Мастер (даже имя его он сразу же позабыл) стал что-то слишком часто попадаться ему в Валмаре, как бы случайно сталкиваясь с ним в самых неожиданных местах.

* * *

Мир для него перевернулся в тот миг, когда Владыка Ауле привел гостя в свою кузницу. Он почти не бывал в Валмаре, а местные слухи и сплетни его не интересовали. Ну, да, Врага выпустили… И что с того? И теперь Кователь привел в кузницу того, кого все называли Врагом. Он раньше не видел его, даже не представлял… А когда увидел… Первая мысль: «Нет, это не может быть тот самый Враг! А, если даже и он… О, Эру Всемогущий, до чего же прекрасен!» Он смотрел, не моргая, словно, боясь спугнуть это чудо. Боясь, что, стоит только отвести взгляд или просто вздохнуть, - прекрасное видение исчезнет, растворится, и ему снова придется вернуться в свой мир, ставший в один миг серым и скучным.

С тех пор величайший Мастер лишился покоя. К изумлению своей родни, он стал всё чаще бывать в Валмаре. Бродил среди парков и фонтанов, подстерегал с затаенной надеждой у дома Тулкаса. Вдруг, удастся увидеть… А может, он когда-нибудь наберется смелости заговорить с Ним… Или, даже, - о, величайшее счастье! – прикоснуться к Нему, потрогать прядь шелковистых волос. Но заговорить не получалось. Все, на что он решался, – просто смотреть, с глупой и счастливой улыбкой. Но и это одно уже было для него невероятной удачей, он возвращался домой, отрешенный в своей тайной радости, не замечая недоуменных взглядов близких. А на следующий день ноги снова несли его в Валмар. В надежде увидеть, заговорить, прикоснуться…

Но однажды (а это должно было случиться, рано или поздно) нелепая случайность прервала его странную «охоту».

- О, братец, а я и не знал, что тебе нравится бывать в Валмаре!

Этот насмешливый голос нельзя было не узнать. Голос его сводного брата. «Принесла же нелегкая!»

Он рассеянно отвечал на вопросы Финголфина. Да, он бывает в Валмаре… Нет, никакой определенной цели, просто прогуливался… Семья? Всё в порядке, все – живы, здоровы…

И, - надо ж такому случиться! – именно в этот момент появился Он. Прошел совсем рядом, даже не взглянул, словно, и не заметил. И – разом пропали для него и Валмар, и продолжавший что-то говорить брат… Как зачарованный, он смотрел на Него, удаляющегося плавной и грациозной походкой. Отметил только, что не подходят Ему красные с золотом одежды дома Тулкаса. Вот черное – было бы в самый раз… Из оцепенения его вывел голос Финголфина, язвительный и ехидный:

- Просто прогуливался, значит? Э-э, братец, вижу я цель твоих прогулок… - Внезапно голос брата изменился, став тихим и злым, - Только не на того ты запал. Нашел, на кого пялиться – на подстилку валарскую!

- ЧТО?! – его глаза зажглись гневом.

Тут бы Финголфину прикусить язык, но его уже понесло.

- А что? Ах, да, ты ж у нас – отшельником живешь, не знаешь ничего. Ну, да я тебя просвещу на этот счет. Весь Валмар знает, что твой объект поклонения уже и Тулкас с Оромэ пробовали, и Намо… И не по разу. И, добро бы, только Валар. Мне тут недавно один из майар Доблестного рассказывал, как Тулкас наградил его за усердие, выдав на пару деньков твое «сокровище». Майа тот славно поразвлекся. Хочешь, может и с тобой поделиться впечатлениями?

Ответом был удар могучего кулака, от которого второй принц нолдор полетел на мостовую. Стирая кровь с разбитого лица, Финголфин растерянно и обиженно смотрел на брата, который, не разбирая дороги, быстрым шагом, почти бегом, уносился прочь из Валмара.

…Он больше не приходил в Валмар. Пытался забыться в работе, но не получалось, всё валилось из рук, и он мрачнел день ото дня. А потом он стал ненавидеть… Оромэ, Намо, Тулкаса и его майар – всех, чьи руки касались Его тела, всех, кто посмел быть с Ним и не оценить выпавшего им счастья. Он не ходил на праздники, чтобы не видеть никого из Валар, понимал, что не выдержит, набросится на кого-нибудь из них с кулаками. И с Ним он тоже встречаться не хотел. Было невыносимо видеть Его и представлять Его в чужих объятьях – распаленное воображение тут же рисовало самые откровенные сцены…

Так он мучился долго. Осунулся, почти не общался с близкими. А потом… Он вдруг понял, что должен делать.

Украшение вышло - что надо. Аметисты в серебряной оправе сияли, как звезды. Он вложил в это ожерелье все свое мастерство и теперь точно знал, что Королеве оно понравится. Не может не понравится.

- Воистину, ты – величайший из эльфийских Мастеров. – Прекрасная Варда восторженно смотрела на его работу. – Благодарю тебя за этот подарок.

Сиятельный Манвэ смотрел на него благосклонно.

- Я хотел бы отблагодарить тебя по достоинству, Мастер. Какой награды ты желаешь?

Нет, он не колебался, он всё давно решил, ещё до того, как принялся за работу. И, всё же, было как-то не по себе. Словно он делает что-то постыдное. Но, наконец, он решился, иначе – зачем вся эта затея с украшением?

- Я хотел бы получить в награду… - он приблизился вплотную к трону Манвэ. И прошептал. Одно только слово. Точнее, имя.

Манвэ рассмеялся благодушно.

- А ты не продешевил, принц нолдор? Впрочем, как пожелаешь. До следующего праздника он – твой. Если, конечно, раньше тебе не надоест.

* * *

Тулкас, ухмыляясь, передал ему приказ Короля. Новая пощечина от братца Манвэ. Иначе это и расценивать было невозможно: мало того, что сделали игрушкой для майар, так теперь ещё и среди эльфов решили по рукам пустить. А, впрочем, какая разница… Если Манвэ ждет, что он взмолится и запросит пощады, то его ожидания напрасны.

Он вспомнил его сразу, как вошел. Да, конечно, в кузнице Ауле… «Величайший из Мастеров»… Просторные, но скромно обставленные покои. Почти без украшений. Так похоже на его прежнее жилище…

- Ну, здравствуй, что ли.

- Здравствуй… - Нолдо ответил тихо. Не было на его лице той победно-наглой усмешки, как у майар Воителя. Робкий и одновременно восторженный взгляд прозрачных серых глаз вдруг напомнил ему Гора… Нет, лучше не вспоминать! Что толку мучить себя самому, если мучителей вокруг – более, чем достаточно.

Он молча скинул плащ и принялся расстегивать рубашку…

Нолдо приблизился осторожно, так, словно это не он был здесь хозяином, так же осторожно коснулся его руки.

- Нет, не надо так…

- Не так? – ответил он с неожиданно накатившей злостью. – А как надо? Ты прикажи – все сделаю надлежащим образом!

- Зачем ты… - В глазах Мастера стояли слезы.

Это немного смягчило его. И правда – зачем? Зачем платить этому нолдо за обиды, нанесенные другими? Тем более, он, кажется, вовсе не собирался его унижать. Если, конечно, не считать того, что выпросил его себе в подарок.

- Хорошо, чего ты хочешь?

- Я… - Эльф растерялся. – Я думал, мы выпьем вина, поговорим… Я бы мог показать тебе свои работы…

Он пожал плечами: поговорим, так поговорим. И вино было бы очень кстати. И работы – глядишь, время быстрее пройдет.

…Они говорили долго, точнее, говорил, в основном, нолдо. Все более воодушевляясь, Мастер рассказывал, как он создал то или это, как учился у Ауле, что бы ещё хотел постичь. И Темный Вала постепенно оттаивал. Сначала он просто внимательно слушал, потом стал спрашивать заинтересованно, потом обсуждать его идеи, потом – подсказывать что-то. И вино было чудесным. И ему впервые за все время пребывания в Амане не хотелось напиться. Только, когда дошли, наконец, до ожерелья с аметистами, Мастер запнулся, смутившись.

- Ну же, говори, - он пытливо смотрел на эльфа, - Зачем тебе понадобилось просить ТАКОЙ подарок у Манвэ?

Принц нолдор покраснел до ушей, помолчал. А потом слова полились нескончаемым потоком. Он поведал всё, что тяготило его исстрадавшуюся душу. И о том, что лишился спокойной жизни с тех пор, как увидел его в кузнице Ауле, и как выслеживал его в Валмаре. И то, что, если бы не решился на этот шаг, наверное, сгорел бы дотла, как свеча…

Он слушал, ошеломленный таким бурным и искренним проявлением чувств. А нолдо, закончив говорить, упал перед ним, сидящим в кресле, на колени, бережно взял его за руки и нежно поцеловал его ладони. «Мельдо…» - прошептал эльф, преданно глядя ему в глаза. Как странно… «мельдо»… это значит…

Он поднял эльфа за плечи, приблизил к себе, прикоснулся губами к его губам. В тот же момент, нолдо, словно получив знак, разрешение, страстно обнял его, принялся целовать его губы, глаза, волосы…

Когда они, наконец, оказались на просторном ложе, эльф нерешительно посмотрел на него. Что ж, похоже, первый ход оставляли за ним. Он аккуратно перевернул нолдо на живот. Гору нравились жесткость и напор, даже грубость, но с этим эльфом он будет нежным и аккуратным. Тем более, что он, похоже, у него первый. Он ласково предупредил: «Сначала будет больно.» Мастер закивал поспешно: «Да, да, пусть…»

Взяв за бедра, он приподнял эльфа на колени. Вошел осторожно, не делая резких движений, давая нолдо привыкнуть к новым ощущениям, поглаживая спину и ягодицы. Потом стал двигаться быстрее, когда заметил, что прежде напряженная спина партнера расслабилась, и эльф стал подаваться ему навстречу… Они кончили одновременно, два долгих стона слились в один…

- Так хорошо… Я не знал, что бывает так хорошо… Мельдо… - счастливо шептал его… Хозяин? Партнер? Любовник?

Эльф лежал рядом, откровенно любуясь им, поглаживая кончиками пальцев рельефные мышцы его живота, другая рука играла прядями его волос. Нолдо что-то хотел спросить, но не решался…

- Да? Что ты хочешь сказать? – он решил прийти на помощь трогательно-нерешительному эльфу.

- Я хотел бы… А можно… Ну, если я…

- Что? Хочешь быть сверху? Что ж, было бы нечестно тебе не позволить…

Он перевернулся, ожидая от нетерпеливого эльфа немедленного и неловкого вторжения, привычно прикусив губу. Он потерпит и в благодарность даже сделает вид, что ему приятно… То, что произошло дальше, стало для него неожиданностью. Нолдо откинул в сторону его длинные волосы и принялся ласкать губами и руками его шею… Когда его плечи, спина и ягодицы уже горели от поцелуев и ласк, возбуждение стало таким сильным, что он сам был готов просить нолдо о большем. Он САМ простонал нетерпеливо, приподнявшись на колени и локти… Боли он почти не почувствовал: то ли любовник был очень осторожен, то ли его собственное желание настолько велико… Движения эльфа были плавными и неторопливыми, руки мягко гладили его бедра… Он едва не задохнулся, когда почувствовал внутри себя прикосновение к тому самому месту… «Так вот как оно должно быть!» - едва успел подумать он, прежде, чем сознание взорвалось разноцветными искрами.

…Они лежали, утомленные, лицом друг к другу, сильные руки эльфа крепко обнимали его за талию, словно, не желая ни на миг отпускать. «Феанор» - вдруг вспомнил он имя Мастера, глядя в сияющие серые глаза и ощущая на своей коже горячее дыхание. «Огненный Дух»… Ему подходит…

* * *

Всё хорошее когда-нибудь кончается.

День за днем они наслаждались друг другом, почти не чувствуя усталости, забывая обо всем и всех, отдавшись полностью на волю волн захватившей их страсти. Мир сладких грез, ставший для них единственной реальностью. Мир двоих…

Но реальность ворвалась к ним голосом королевского глашатая, возвестившим о приближении очередного празднества.

- Мне нужно будет уйти, - тихо сказал Темный Вала, неохотно отстраняясь от настойчивых губ своего любовника и прерывая долгий поцелуй. – Я должен вернуться в Валмар к празднику.

Взгляд горячих черных глаз потух. Он снова становился бесправным пленником.

- Нет! – В серых глазах заиграло пламя, Феанор стиснул своего «мельдо» в объятьях, прижал к себе. – Нет! Ты не можешь уйти! Я не отпущу тебя! Я…

Он осекся. Величайший из Мастеров, принц нолдор. И что он мог противопоставить воле Короля? В отчаянье он опустил руки, взгляд стал растерянным.

- Но ты… Мог бы приходить ко мне… - проговорил нолдо с робкой надеждой

Темный Вала смотрел на него печально и безнадежно.

- Мне нельзя покидать Валмар, ты ведь знаешь.

- Но, тогда мы могли бы встречаться в Валмаре, - возразил Феанор.

Ответом ему была горькая усмешка.

- Боюсь, Владыка Тулкас не одобрит таких встреч.

Лицо нолдо вспыхнуло от негодования.

- Владыка Тулкас? Конечно! – бушевавшая в нем ревность, наконец, вырвалась наружу. – Тебе ведь нужно его одобрение! А Я кто для тебя? Каковы твои собственные желания на мой счет?

- Мои желания?! – теперь Мелькор уже и сам начал злиться. – А ты спрашивал о моих желаниях, когда назвал меня Манвэ в качестве цены за свою работу?

Несколько мгновений нолдо смотрел на него непонимающе, потом закрыл лицо руками и упал, словно подкошенный, в кресло. Понимание происходящего обрушилось на него внезапно, навалившись на плечи нестерпимой тяжестью.

Мелькор отвернулся от него, накинул на плечи плащ и молча направился к выходу. Пусть его… А то, вдруг ещё, чего доброго, жалеть начнет – этого он уж точно не вынесет.

- Нет! – Феанор догнал его у самой двери, схватил за руки, развернув к себе лицом. – Прости. Я не знал, что всё настолько…

Он не находил нужных слов.

- А ты, значит, думал, что мне очень нравится ложиться под Тулкаса и его майар… и всех остальных? – голос Темного Валы был жестким и злым, - Что мне доставляет удовольствие быть поощрительным призом? Что мне греет душу слава «валинорской шлюхи»?

Феанор не отпускал его рук, только шептал беспорядочно: «Прости… Прости… Прости…» Потом, словно спохватившись, снова обнял, притянул к себе – Мелькор не сопротивлялся – и горячо зашептал, касаясь губами его уха: «Мне нет дела до того, что говорят. Я люблю тебя. Навсегда люблю. Ты – мое божество. Ты – единственный для меня в этом мире. Мельдо мой…»

Потом, отстранившись, произнес решительно:

- Я что-нибудь придумаю. Вот увидишь. И мы будем вместе. Только мы. Вдвоем.

Теперь Мелькор смотрел на эльфа с нежностью. Пылкое признание и решимость бороться растопили его злость. Так хотелось поверить, что у них есть будущее, что у их странной и красивой сказки будет счастливый конец…

* * *

Праздники он ненавидел. Уже за одну только обязанность присутствовать на них. За вынужденность быть любезным с теми, кого, не колеблясь, уничтожил бы, будь у него такая возможность. Только с возможностями у него сейчас было туго.

Всё шло, как обычно: торжественно-надменные Валар, суетливые майар. Ваньяр эти, вечно радостно-довольные… Он вздрогнул, услышав о прибытии короля нолдор с семейством… Нет, Феанора с ними не было. Что ж, может, и к лучшему… Оставалось только забиться куда-нибудь в угол и переждать это действо. Тем более, что на него, к его большой радости, сегодня никто не обращал внимания. Разве что Ауле подошел похвастаться успехами своих учеников. Да ещё Оромэ, проходя мимо, хлопнул его пониже спины и отпустил грязную шуточку в своей всегдашней манере.

Он уже вздохнул с облегчением, когда понял, что праздник подходит к концу, но в этот момент братец Манвэ решил, все-таки, преподнести ему очередной сюрприз. Вежливо улыбаясь, Король поинтересовался у него, хорошо ли он справился с поручением скрасить отдых Великого Мастера, остался ли принц нолдор доволен им? Естественно, сказано это было громко, так, чтобы услышали все присутствующие. Стоявшая рядом девчонка-майэ в открытую захихикала. «Какая ж ты сволочь, братец!» - подумал он, но быстро взял себя в руки и с равнодушным видом ответил, что об этом Королю стоит понтересоваться у самого Мастера… Он заметил, как второй принц нолдор что-то тихо зашептал отцу, и лицо Финвэ помрачнело.

…Он не пошел сразу к дому Тулкаса, задержался намеренно: Воитель сегодня здорово перебрал, а значит, ожидать можно всего. Он вошел в дом только, когда стихли пьяные песни, которые Доблестный горланил вместе со своими майар, рассчитывал прокрасться незамеченным в свои покои. Не тут-то было! Тулкас развалился в большом кресле у камина, прихлебывая вино из золоченого кубка. Разумеется, услышал, как он вошел, повернулся к нему всем своим огромным телом.

- Ты где шлялся? Я тут соскучиться успел, пока ты у этого нолдо гостил, - Воитель пьяно захохотал, - Понравилось? Хорошо было?

Он не отвечал. Стоял молча, сумрачно глядя на играющее в камине пламя.

- Не хочешь удостоить меня ответом? Ну, и не надо. У меня для твоего рта есть занятие получше.

Тулкас повелительным жестом указал ему место у своих ног и принялся развязывать тесемки штанов.

- Давай, исполняй!

Он продолжай стоять в оцепенении. Невыносимо… Невыносимо вернуться в этот кошмар после счастливых дней, проведенных с Феанором…

- Я долго ждать буду? – голос Воителя стал угрожающим, - Или тебе врезать? Ты ведь знаешь, я могу…

«Знаю» - подумал он, - «Знаю… Лучше уж не сопротивляться, чем быть избитым до полусмерти. И ведь потом всё равно заставит. А то ещё слуг позовет, да по кругу пустит – обещал же как-то…» И он опустился на колени между ног Тулкаса…

Когда его мучитель, наконец, получил разрядку, он хотел было отстраниться, но Воитель не позволил, крепко держа его за намотанные на кулак волосы. Пришлось глотать. Его чуть не стошнило… Мелькнула надежда, что после этого Доблестный отстанет от него, но тот, словно прочитав его мысли, снова захохотал:

- Да ладно тебе! Я только во вкус вошел.

И приказал ему раздеться и встать на четвереньки… И снова – боль, раздирающая внутренности, снова стыд и омерзение – к Тулкасу, к Манвэ, обрекшему его на все это, к самому себе. «Глупец! Поверил в счастливую любовь с со своим эльфом? Расчувствовался? Вот она – твоя единственная реальность… Получай свою любовь полной мерой!»

* * *

Он работал. Время словно остановилось для него. Он забыл о семье, забыл о еде и отдыхе. Мир замкнулся для него в стенах его кузницы.

Он хорошо знал, что хотел сделать. Идея возникла давно. Он только не знал, как её осуществить. Это знал Темный Вала… его мельдо… Он был единственным, кому открыл Мастер свои сокровенные помыслы. И Он сказал, как можно их воплотить в жизнь, поделился знанием. Мастер запомнил каждое Его слово.

Это будет их общее творение. Во имя их любви.

Он работал… И создавалось умелыми руками чудо из чудес – свет, заключенный в камнях. Вся красота мира и вся сила любви – в трех сверкающих бриллиантах. Никто до него не творил такого и никто никогда не сотворит…

Закончив работу, он вытер усталой рукой пот со лба. Вот теперь он, по-настоящему, - Величайший из Мастеров. И сам Король Манвэ не сможет отказать ему.

…Он стоял перед тронами Манвэ и Варды. Позади – толпа майар и эльфов: возгласы удивления, восхищенные взгляды, кое-где – затаенная зависть. А в руках его сияли колдовским светом рукотворные звезды. Он ждал. И, когда сказаны были все слова о его необычайном мастерстве, о величии и особом значении его творения, он заговорил:

- Не я один сотворил эти камни. Всё моё мастерство было бы бессильно без советов Валы Мелькора. Моими руками и его знаниями создано то, что ныне вызывает ваше восхищение и одобрение. Поэтому прошу вас, Великие: позвольте Вале Мелькору быть свободным в Амане и жить там, где он пожелает. Другой награды я не приму.

Собравшаяся толпа принялась тут же громко обсуждать его дерзость и его более чем странную просьбу. Но его это не волновало. Он смотрел выжидающе на Короля и Королеву. От его внимательного взгляда не укрылась тень, пробежавшая по лицу Манвэ… Но прекрасная Варда дотронулась до руки супруга, проговорив тихо:

- Что за тревога, если он останется в Амане? Ведь он, по-прежнему, будет в нашей власти.

И Манвэ кивнул сдержанно, процедив сквозь зубы:

- Пусть будет так.

* * *

- А ты не верил, да? Скажи, не верил?

Феанор запустил руки в его черную гриву, принялся дразняще покусывать мочку уха.

- Если честно, не очень, - он перехватил руки нолдо, поочередно прикоснулся губами к широким запястьям, расцеловал длинные сильные пальцы. Руки мастера. Руки любовника. Руки, освободившие его от бесконечной череды унижений. – Но, самое удивительное, - как тебе удалось уломать Манвэ?

- Ну, не мог же он отказать Величайшему из Мастеров, - эльф рассмеялся, счастливо и беззаботно.

- Ты, действительно, Величайший, - восхищенно проговорил Темный Вала, - Сотворить такое чудо…

- Это ты – чудо, - нолдо, оставил, наконец, в покое ухо Мелькора и посмотрел ему прямо в глаза, - А творили мы вместе. У меня бы не получилось без тебя. Помнишь наш первый разговор? А я запомнил всё, что ты сказал. И вот – ты теперь свободен!

Он снова стиснул Мелькора в объятьях и, не давая своему мельдо опомниться, повалил на кровать…

…«Свободен…» - думал он, слушая спокойное дыхание спящего рядом Феанора. «Свободен? Нет, милый мой Огненный Дух, это не так. Мы теперь вместе, и мне больше нет нужды выносить издевательства Тулкаса, но это – не свобода. Достаточно посмотреть на стальные «украшения», окольцовывающие мои руки и ноги, чтобы вспомнить, кто я здесь и понять всю призрачность такой «свободы». И братец Манвэ не отступится... Я всё ещё в его власти, и в любой момент он может напомнить мне об этом…»

* * *

Финвэ молчал. Он не проронил ни слова с самого начала разговора. Казалось, он даже не слушает, о чем говорит ему его второй сын. Только болезненная гримаса всё чаще искажала лицо короля нолдор.

- Он позорит нас. Всех нас, отец. Он делит ложе с Врагом – весь Аман об этом знает. Этот… Эта тварь живет в его доме, в то время, как супруга покинула его.

Финголфин опустил тот факт, что жена оставила Феанора давно, после того, как он, Финголфин решил открыть ей глаза на отношения мужа и Мелькора.

- Его сыновья избегают появляться в обществе, чтобы не выслушивать насмешек в адрес отца.

Второй принц нолдор скромно умолчал о том, что инициатором этих насмешек является он сам.

- Он решил, что может вытворять всё, что ему заблагорассудится, раз его назвали Величайшим из Мастеров. Гордыня затмила моему брату разум. Гордыня и этот… Он опутал его своими лживыми, льстивыми речами так, что Феанаро считает эту мерзость, да простит меня Эру, любовью…

При этих словах Финвэ гневно сдвинул брови и вскочил так, что опрокинул стул. Но Финголфин и не думал останавливаться.

- Ты не только отец, ты – король нолдор. Его нужно призвать к ответу, нужно заставить прекратить всё это, пока не поздно. Иначе…

Договорить он не успел. В дверях стоял Феанор.

- Иначе что? - Он тяжело дышал, серые глаза потемнели от гнева. – Договаривай, братец…

- Феанаро… - начал было Финвэ, но старший сын, как будто, не слышал его.

Он молча двинулся к Финголфину, казалось, его взгляд способен был сейчас испепелить брата.

- Кто дал тебе право судить меня?! Решил, что можешь всюду совать свой нос и указывать мне?!

В ярости Феанор выхватил меч, и, прежде, чем Финвэ успел что-то сделать, чтобы разнять сыновей, лезвие клинка уже было у горла Финголфина.

- Запомни, братец: будешь и дальше распускать свой грязный язык, я его тебе отрежу.

* * *

Он был даже рад этому. Здесь, в горах на севере Амана, дышалось легче, чем в родном Тирионе. Здесь не было молвы и сплетен. Здесь, в своей крепости, он был сам себе хозяин. И здесь, с ним, были все, кого он любил: его сыновья, его отец… И Мелькор. Правда, с отцом он избегал разговаривать. Нет, Финвэ не ругал его, не читал нотаций, но его укоризненный взгляд тяжело было выносить. Но, если бы только это…

Мелькор мрачнел день ото дня.

- Что тебя тревожит? Эта ссылка? Но, знаешь, я даже был готов благодарить за неё Манвэ. Мне и самому хотелось сбежать куда-нибудь… С тобой…

Он ласково перебирал шелковистые пряди любимого, гладил напряженную спину и плечи.

- Здесь ведь хорошо. И ты сам говорил, что тебе нравятся горы?

- Горы? – Мелькор рассеянно посмотрел на него. – А ты, правда, хотел бы сбежать со мной?

Взгляд испытующий, но на дне сумрачных черных глаз – затаенная надежда.

- Да, хотел бы, - ответил он. – Но разве мы не… Или ты говоришь о чем-то другом? Он, кажется, начал понимать, что имел в виду Мелькор.

- Да, о другом, - Мелькор убрал с его лба волнистую прядь, падавшую на глаза, - Я говорю об Эндорэ. Ты бы хотел сбежать туда со мной?

Он смутился. Эндорэ… Он не думал об этом.

- Я не знаю, мельдо… Разве тебе здесь плохо? К тому же, это ненадолго. Король Манвэ обещал разобраться и найти истинного виновника.

Мелькор рассмеялся. Но смех этот был невеселым. И злым.

- Вот именно – «найти истинного виновника». И как ты думаешь, кто им окажется?

Он совсем растерялся.

- Но, мельдо, при чем здесь ты? Это между мною и братом…

- Нет! – жестко оборвал его Мелькор. – Нет! Это между МНОЮ и братом. Братцем Манвэ. Ты и впрямь так наивен, Огненный Дух? Хотя, да, ты же из кузницы редко вылезаешь… Раскрой глаза – чей приговор отправил меня в Мандос? Кто отдал меня на растерзание Тулкасу? По-твоему, наш милостивый Король не знал, что вытворял со мной Доблестный?

Он смотрел на перекошенное яростью лицо любимого так, словно видел его в первый раз. - Манвэ… Король… Но почему?

- А ты попробуй, догадайся? – вспышка ярости Мелькора прошла так же внезапно, как и возникла. Теперь он заговорил тихо, горько, - Он хочет сломать меня, Огненный Дух. Всегда хотел. Может, завидовал… Моей силе, моей независимости. И теперь у него есть повод снова отправить меня в Мандос, и он им воспользуется. Только я не намерен сидеть и ждать, пока за мной придут. Я не вернусь в Мандос. Лучше сражаться, лучше за Грань, лучше навсегда остаться бесплотным духом… Но сражаться с ними я могу только дома, в Эндорэ. Здесь – они сильнее и могут сделать со мной, что захотят – ты это знаешь.

Темный Вала помолчал, посмотрел выжидающе, затем проговорил решительно:

- Я намерен сбежать из Амана. Ты со мной?

«Да! Да! Как же я могу оставить тебя?» - хотел было воскликнуть он. Но вспомнил укоризненный взгляд отца… Вспомнил сыновей…

- Я не могу, - сказал тихо, но твердо. – Они не пойдут со мной. Я не могу оставить их. Не могу стать им врагом. Не могу обречь их на страдания.

- А меня – можешь? – каким-то чужим голосом проговорил Мелькор.

Он хотел обнять его, сказать, что никому его не отдаст, что будет защищать его… Мелькор отстранился холодно, сбросил его руки со своих плеч. Презрительная усмешка исказила лицо.

- Оставайся, Величайший из Мастеров. Я ошибся в тебе.

В оцепенении он смотрел, как Мелькор уходит. Быстро, решительно, не оглядываясь. И надо бы догнать, остановить, да ноги словно к полу приросли. Сколько он так стоял? А потом навалилось внезапно ощущение непоправимой беды…

* * *

Ауле был один в своей кузнице. Ученики-нолдор сейчас редко у него появлялись. И причиной тому была ссора между сыновьями Финвэ, из-за которой весь Аман гудел, как потревоженный улей. Одни обвиняли Феанора – зазнался, дескать, считает, что никто ему не указ. Другие – Финголфина, мол, завидует брату, сам-то никогда таким мастером не станет, вот и плетет интриги. А были и третьи… Те, кто считал, что непокой нолдор – не что иное, как коварные происки Врага, у которого (а это всем известно) ни чести, ни совести. И говоривших так становилось всё больше, как будто расходились круги по воде от брошенного камня. И, говорят, именно к их словам всё больше прислушивался Король Манвэ…

Ауле всё это не нравилось страшно. Он-то знал, откуда ветер дует. Но с разумной осторожностью полагал, что его дело – сторона. У него есть его кузница. И теперь он усердно трудился, выполняя заказ всё того же Манвэ, - большое зеркало для королевских покоев, украшенное самоцветами. Красивая выходила работа. И Ауле жалел, что нет сейчас рядом лучшего из его учеников, Феанора, – уж он бы оценил.

- Да, ему бы понравилось…

Тихий голос, раздавшийся за спиной, заставил Ауле вздрогнуть от неожиданности. Ему не было нужды поворачиваться, чтобы узнать того, кто сейчас так точно угадал его мысли. Но он повернулся, отложив работу. И встретил взгляд Мелькора… В черных глазах плясали огоньки – отраженное пламя факелов.

- Мелькор, - выдохнул Кузнец, - Зачем ты здесь? Ты же…

Ауле хотел спросить про Форменос и Феанора, но как-то язык не поворачивался. Кузнец стеснялся вслух произнести то, о чем судачил весь Аман.

- Нам с Феанором пришлось расстаться, - снова угадал его мысли Темный Вала, - Не сошлись характерами. Да, и интересы у нас, как выяснилось, разные.

Последовал тихий, нервный смешок.

- Мне негде жить, Ауле. Некуда пойти. Ты ведь знаешь, как здесь ко мне относятся? А ты всегда был добр ко мне… Не приютишь несчастного скитальца? Ненадолго…

Ауле смутился. Он, конечно, хотел помочь, но вмешиваться во всю эту заваруху… Это могло грозить Кузнецу большими неприятностями.

- Мелько, я бы с радостью… Но Йаванна… Да, и как на это посмотрят? Понимаешь, не то, чтобы я боялся. Но могут пойти всякие слухи. Ты и я… В общем…

Тут Ауле смутился ещё больше. Потому, что Мелькор приблизился вплотную к нему, так, что Ауле чувствовал его дыхание на своем лице.

- Ты и я? Ах, да, у меня ведь такая репутация… Но ты же не боишься всех этих глупых сплетен? Да, и нечего тебе бояться: никто не узнает, если ты не скажешь. А ты ведь не скажешь, мой добрый Ауле?

Мелькор положил руки ему на плечи. Ауле хотел отстраниться, хотел оттолкнуть нежданного и опасного гостя, хотел немедля бежать от него подальше. Но не мог даже отвести взгляд. Заворожили, заполнили собой всё вокруг эти искорки пламени в черном мраке глаз… Узкая ладонь заползла за отворот его рубахи, длинные изящные пальцы скользили по могучей груди…

- Мелько, что ты делаешь? - сдавленно прохрипел Кузнец.

- То, что тебе нравится… - Мелькор прошептал это, подавшись вперед и касаясь губами его щеки.

Кузнец тяжело дышал, лицо покрылось испариной, словно воздух в кузнице внезапно стал раскаленным. Этого не могло быть. И это было. Его тайное желание, его сладкий кошмар, который он долго и безуспешно гнал прочь, и который не уходил, мучил его все эти годы. Тогда, после победы, когда Тулкас и Оромэ… Он ведь не сразу отвернулся. И, даже тогда, когда отвернулся, он мог слышать. И представлять все, что происходило. И с тех пор видения не покидали его, откровенные до неприличия, искаженные лишь его собственными фантазиями. И в этих видениях уже не руки Тулкаса и Оромэ, а его собственные могучие руки касались белоснежной кожи, крепко удерживая добычу, и Мелькор не был жертвой, и крики боли превращались в сладострастные стоны.

И вот теперь наваждение становилось явью. Мелькор… Мелько… сполз на колени, ловко развязал штаны Кузнеца. Ауле уже и не думал протестовать. Да и к чему, если его плоть так явно выдавала желание. Он простонал, когда губы и язык Мелькора начали ласкать его, ладонь Кузнеца опустилась на черноволосую голову, пальцы зарылись в густой шевелюре… Его прекрасный мучитель медленно, старательно доводил его до того состояния, когда в сознании Ауле осталась только одна мысль: «Пусть небо рухнет на землю, пусть вся Арда летит в тартарары, только бы он не прекращал ЭТО!» И тут Мелькор остановился. Как бы нехотя освободил из плена своих губ жаждущее разрядки естество Кузнеца, посмотрел снизу вверх:

- Ты ведь не выдашь меня, брат? Если ты узнаешь, что задумал Манвэ, скажешь мне?

Где-то, на задворках сознания Ауле, сквозь пелену тумана, пробилось понимание, чего хочет от него это черноглазое чудовище, такое красивое, такое желанное… Но он уже не мог и не хотел сопротивляться. Будь, что будет, он согласен на все.

- Да, да! Я не выдам… Я скажу, - и, почти умоляюще, - Ты не мог бы…

Чудовище кротко улыбалось:

- Какой ты добрый, Ауле. Конечно, я могу. Все, что захочешь. И как захочешь… А кстати, как ты меня хочешь?

При этих словах у Кузнеца словно плотину внутри прорвало. Рывком он поднял Мелькора с колен, развернул к себе спиной, повалил на каменный стол, попутно сорвав с него одежду…

…«В общем-то, не так плохо.» - устало подумал Мелькор, когда все закончилось – «И даже не слишком больно было, учитывая его размеры. Только стол очень холодный…»

* * *

На этот раз Кузнец пришел взволнованный сверх всякой меры. «Вот оно! Значит, братец Манвэ решился.»

- Ты не можешь больше здесь оставаться, Мелько. Манвэ отдал приказ схватить тебя. Тулкас и Оромэ направились в Форменос, думая, что ты там.

«В Форменос, значит… Вот и хорошо. Не найдя меня там, они будут обыскивать Север. И я смогу уйти. Только вот…» Мелькор тоскливо осмотрел свои «украшения» - с ними далеко не уйдешь. А что, если…

- Да, ты прав, - легко согласился он с Ауле. И едва не сплюнул презрительно, увидев, как тот вздохнул с облегчением.

- Но прежде, мой добрый Ауле, ты сделаешь для меня кое-что. Вот, - Мелькор указал на стальные кольца на руках и ногах, - Ты надел, тебе и снимать!

Кузнец возмутился:

- Мелько, нет! Ты в своем уме? Я не предатель. Я не буду!

- Ты это сделаешь, Ауле, - слова Темного Валы падали тяжело, как молот на наковальню. – А не то… Когда они схватят меня, им будет интересно узнать, у кого я скрывался, и кто меня предупредил.

Непривычно и забавно было видеть могучего Кузнеца трясущимся от страха, как осиновый лист.

- Ты не сможешь… - начал было он и осекся. Достаточно было посмотреть сейчас на Мелькора, чтобы понять, что выхода у Ауле нет.

«Да, я такой, мой добрый и мягкий брат. И таким меня сделал ваш благословенный Аман и ваш милостивый Король.»

…Вот теперь была свобода. Настоящая. И Сила, которая вернулась к нему, едва он сбросил ненавистные оковы. Черным вихрем он проносился над горами. Было темно, и только звезды сияли над ним. Первым делом он уничтожил эти светоносные Древа – в темноте им будет труднее его искать, да и опомнятся не скоро.

Он летел, а под ним лежал Форменос…

Сожаление тяжестью легло на душу, отравив радость полета и обретенной свободы. Вспомнилось нежное и страстное «Мельдо!», сильные руки, ласкающие его тело, взгляд серых глаз, одновременно пылкий и робкий. «Огненный Дух, моя странная сказка…» Подумалось: не было бы без Феанора ни полета этого, ни Силы, ни свободы. А что было бы? Может, и сломался бы он в конце-концов, валялся бы сейчас в ногах у братца Манвэ, целовал бы ему руки и… да кто его знает, что этому гаденышу ещё его фантазия подскажет…

Мучительно хотелось увидеть Феанора. Тогда в нем обида говорила, но теперь… Теперь он обязательно найдет нужные слова, сумеет уговорить, убедить…

Финвэ увидел, как пронесся к воротам крепости черный вихрь, как обратился он в высокую фигуру в черном плаще. Финвэ знал, кто это. И вышел навстречу Врагу – королю нолдор не пристало прятаться и дрожать от страха. Увидел – и изумился. Не было давешнего пленника с затравленным взглядом. Гордо расправлены плечи и вскинута голова, темное пламя бьется в глазах. Перед ним стоял могущественный Темный Властелин.

- Я знаю, зачем ты пришел, - с вызовом сказал ему Финвэ, - Но ты не получишь моего сына. Он уехал в Валмар, чтобы помириться с братом и вновь заслужить благосклонность Валар.

Гнев исказил красивое гордое лицо Мелькора.

- Ты лжешь! – прорычал он.

- Нет, не лгу, - просто ответил Финвэ, - Ты здесь единственный лжец и судишь по себе. Ты опутал Феанаро своей лестью и своими чарами, но он нашел в себе силы избавиться от этой нечестивой связи. Ты больше не имеешь над ним власти. Ты не нужен ему.

У Мелькора потемнело в глазах. То, что говорил Финвэ… Этого не могло быть! Феанор не мог предать его! А если мог?.. Зачем Финвэ лгать? Феанора нет в крепости, иначе он бы вышел, хотя бы, для того, чтобы сказать всё это ему в глаза… Значит, он, и правда, в Валмаре. Значит…

- Замолчи… - Мелькор сказал это тихо, но его рука потянулась к мечу на поясе.

Финвэ заметил это движение, заметил угрозу в голосе Темного Властелина, но лишь рассмеялся:

- Да, сейчас ты заговорил по-другому. И выглядишь не так, как раньше. Но для меня ты – все та же валинорская шлюха, отдающаяся любому, по первому требованию. Хорошо, что мой сын, наконец, понял, что…

Он не договорил. Смех короля перешел в булькающие звуки, кровь хлынула изо рта. Потому, что меч Мелькора пронзил его насквозь, выйдя из спины…

Молча смотрел Темный Властелин, как смерть заволокла мутной пеленой глаза короля нолдор, смотрел на выдернутый из тела Финвэ окровавленный меч… «Ты предал меня, Феанор. Сначала заставил полюбить… Меня, никого никогда не любившего, заставил поверить в любовь… А потом предал. За что, Огненный Дух? Почему? Неужели слава Величайшего из Мастеров оказалась для тебя важнее любви?»

Ни до, ни после этого никто и никогда не видел слез Темного Властелина Мелькора…

А потом он прошел в хранилище крепости. «Ты сам говорил, что эти камни - наше общее творение. Так я заберу их. Они мои по праву. Я заберу их, если уж не могу забрать тебя. А ты будешь страдать. Как я страдаю сейчас… Но как невыносимо жжет руки!» Творение, созданное силой любви и во имя любви, сжигало руки того, в чьем сердце сейчас была лишь ненависть…

* * *

Он обещал отцу помириться с братом. Обещал покаяться перед Валар, смирить гордыню. Он обещал… Но пришел он в Валмар с одной-единственной целью: узнать о Нем. Где Он? Что с Ним? Если случилось самое худшее, он забудет о гордости, он будет умолять, упрашивать, отдаст им эти камни, которые Валар так желают получить. Он на всё пойдет, сделает все, что в его силах, и даже больше…

Но он ничего не узнал. Вместо этого смотрел на фальшивые улыбки Валар, выслушивал не менее фальшивые слова примирения от Финголфина. А потом было известие из Форменоса…

…Мертвое тело отца. Взгляд его мертвых глаз, казавшийся укоризненным… И пропавшие камни… «Зачем ты так поступил со мной, мельдо? За что?!» И пустота в душе.

Кто-то подходил к нему, ему что-то говорили… Но он не слушал. Из оцепенения его вывел голос Финголфина:

- Феанаро… Теперь ты понял, что ему нельзя было верить. Все, что о нем говорили, было правдой. Он никогда тебя не любил, только использовал в своих целях. Но у тебя есть я. Я пойду за тобой. Мы сумеем отомстить.

Он рассеянно, непонимающе уставился на сводного брата. О чем он? Отомстить?

- Да, мы отомстим ему. Ты и я. Вместе. – голос Финголфина понизился до шепота. – Я люблю тебя, Феанаро. Все, что я делал, это из любви к тебе. Я хотел быть рядом, хотел заслужить твое внимание. И я… не мог отдать тебя ему. Не мог потерять тебя, Феанаро, брат мой… мельдо…

Он посмотрел Финголфину прямо в глаза, тяжелым страшным взглядом. Он сказал только одно слово:

- Прочь!

И Финголфину стало страшно. Страшно ему было и тогда, когда клинок разъяренного брата касался его шеи. Но это – это было ещё страшнее. Он попятился. Потом побежал. Всё, чего он сейчас хотел, - быть как можно дальше от ТАКОГО Феанора.

…«Ты использовал меня. Этот ублюдок прав – все твои слова были ложью. Ты играл со мной, а я попался, как глупый мальчишка!»

Он стоял на палубе корабля. И, в который уже раз, вытирал руки об одежду. Словно на них всё ещё была кровь. Кровь невинных, пролитая им в ярости. Кровь, от которой – он знал – ему уже никогда не отмыться.

«Нет больше Величайшего из Мастеров. Ты уничтожил его, Мелькор. Но и тебя для меня больше нет. Есть Моргот, мой Враг. Ты многому меня научил. Теперь вот научил и ненависти. Я хорошо усвоил этот урок. И всё, что мне теперь нужно – это месть. Я найду тебя. Я доберусь до тебя, чего бы мне это не стоило. Никто меня не остановит. Я ненавижу тебя. Я сумею расквитаться с тобой, Моргот, Враг…» И, вопреки всему, поднялся вопль со дна израненной души: «Только бы увидеть тебя ещё хоть раз, МЕЛЬДО!»

* * *

«Я вернулся, Гор!»

Ангбанд. Его крепость. Или уже не его?

Гор вышел ему навстречу. Не такой, как раньше. Суровый, уверенный в себе. Как-то он встретит своего вернувшегося Властелина? Да, и нужен ли ему теперь Властелин?

Помощник преклонил колено.

- Добро пожаловать, Властелин, - прикоснулся губами к обожженной руке, - Я ждал тебя.

Гор посмотрел на него снизу вверх. И в серых прозрачных глазах заплясали искорки, так хорошо знакомые Мелькору. Гор… По-прежнему верен и предан. Единственный, кто предан. «Прости, малыш, что раньше я не ценил этого. Но теперь мы вместе. Теперь я понял, что нет у меня никого, ближе и дороже тебя. Твой Властелин вернулся к тебе.»

Он ласково коснулся плеча помощника. И вздрогнул. Потому, что взгляд серых глаз, одновременно пылкий и робкий, против воли напомнил ему… Напомнил того, о ком он уже никогда не сможет забыть.

ПЕПЕЛ

Фэндом: Толкиен Дж.Р.Р. и последователи.
Герои - Мелькор/Намо, упоминания: Мелькор/Тулкас, Мелькор/Оромэ, Мелькор/Гортхаур, Мелькор/Феанор.
Рейтинг: NС-17.
Жанр мне даже обозначить трудновато.
Предупреждения: однополый секс, очень много насилия (в т.ч. сексуального) и жестокости. В общем, ужОс, не для слабонервных.
Комментарий автора: можно сказать, составная часть "Мельдо", описание пребывания Мелькора в Мандосе. Стёба тут нет ни капли."Чернуха" полнейшая. Примерно так я представляю себе ад...
Благодарность автора: солнышке Элли. За то, что вдохновляла, вселяла уверенность и за то, что подгоняла постоянно: "Ну, когда же? Ну, где же?"



"Если страдание столь велико, что смерть становится надеждой,
то отчаяние есть отсутствие надежды на смерть".
С.Кьеркегор

"Дай мне вздрогнуть в тяжких лапах,
Пасть и не подняться вновь,
Дай услышать страшный запах,
Темный, пьяный, как любовь".
Н.Гумилев "Невеста льва"

- Что с ним происходит, Гор?

- Полагаю, он умирает, Властелин.

- Эльфы делают это иначе, чем кэлвар. Такие яркие эмоции!

- Это от боли…

- Так странно… И так интересно! Посмотрим, нельзя ли продлить это состояние… Ах, увы! Его дух, кажется, уже покинул тело. Жаль! Надо будет как-нибудь повторить это, мне хотелось бы посмотреть ещё.

- Да, Властелин, я понял. Я сделаю всё необходимое. У тебя будет материал, который тебе нужен.

…Холодно…

Серые плиты пола, серые каменные стены. Серебристо-серый рассеянный свет струится отовсюду и ниоткуда. Владыка Мандоса восседает в темно-сером кресле, неотрывный взгляд его больших фиолетовых глаз устремлен на скованного цепями узника. Ничего, кроме цепей, на Мелькоре нет – одежду с него сорвали в самом начале, по приказу Намо.

- Зачем?! – выкрикнул пленник.

- Она тебе больше не понадобится здесь, - спокойно ответил Намо. И поморщился: слишком громко. Ничто не должно нарушать тишины Покоев Мандоса. Одно движение рук, легкое и плавное, - и Мелькор лишился голоса быстрее, чем лишился одежды.

Холодно…

Холодный пол, холодный свет, фиолетово-холодный взгляд, чужой холодный разум, бесцеремонно вторгшийся в сознание. Ищущий. Нашедший. И выбравший соответствующее наказание. И правда, зачем ему голос, если Намо и так может видеть каждую его мысль, каждый уголок сознания, памяти? Даже то, что Мелькор отчаянно надеялся скрыть. Надеялся напрасно. Теперь надежды его корчатся в агонии, захваченные серым холодом отчаяния и страха.

«Холодно…» - мысленно взывает он к Намо.

«Нет, Мелькор, это ещё не холод. Настоящий холод ты сейчас почувствуешь».

Щелчок тонких нервных пальцев, оглушительный в этой всеобъемлющей тишине, - и появляются майар Намо, серые и бесшумные, как часть Покоев Мандоса. Мелькора прижимают к стене, его руки и ноги закрепляют стальными кольцами. Стена постепенно становится ледяной.

…Он творил свои льды на просторах Севера. Не почуявшие вовремя опасность кэлвар Йаванны застывали ледяными статуями. Так красиво!

Оказывается, лёд может обжигать… Обнаженное тело сотрясала дрожь. Кожа примерзала к ледяной стене, кольца держали цепко – не отстраниться, не отодвинуться. Дрогнули покрывшиеся инеем длинные ресницы, черные глаза встретились с фиолетовыми.

«Чего ты хочешь, Намо?!»

«Твой пытливый ум, Мелькор, жаждал познания. Теперь ты сможешь удовлетворить эту жажду в полной мере. А заодно и я получу возможность прикоснуться к этому знанию».

Дыхание словно разрывает промерзшие внутренности. Мелькор всё понял, и взгляд его стал умоляющим.

«Но зачем так?! Если ты хочешь… Я бы мог… Прекрати, пожалуйста!»

«Не унижайся понапрасну, Мелькор, - у тебя ещё будет масса возможностей для этого. А всё, что мне нужно, я возьму сам».

Холодно и спокойно наблюдает Владыка Мандоса, как заживо вмерзает в лёд его узник. Он не отослал своих майар, и те, стоя рядом с креслом своего Владыки, так же бесстрастно взирают на муки пленника.

А Мелькор уже не чувствует ничего, кроме возрастающего ужаса. И присутствия Намо в своем сознании. Тот оценивает силу его эмоций.

«Думаю, для первого раза холод ты познал в достаточной степени. Теперь – время пламени».

Обледеневшее тело постепенно оттаивает. Стена становится теплой, затем горячей, затем раскаленной.

Новый вулкан, сотворенный им, извергся кипящей лавой. Обитатели леса в предгорье отчаянно вопили, на бегу превращаясь в живые факелы. Тоже красиво…

Кровь закипала от нестерпимого жара, кожа вздувалась волдырями и лопалась, вспыхнули длинные роскошные волосы… Сладковатый запах горелого мяса заполнил зал… Мелькор зашелся немым криком.

Пламя опало внезапно. Майар по знаку своего Владыки отцепили Мелькора от стены, и, скорчившись, он упал к ногам подошедшего Намо – обугленный кусок плоти. Сознание узника, вытесняемое нестерпимой болью, начало уплывать куда-то, в прохладную спасительную темноту, но Владыка Мандоса удержал его, грубым рывком вернув на место.

«Нет, Мелькор, этого я тебе тоже не позволю!»

Намо провел рукой по его обожженной коже – и она снова напоминала белый мрамор. Ещё движение – и волосы тяжелым черным плащом упали на плечи. Только в черных глазах продолжали плескаться ужас и боль.

«Пока отдохни, Мелькор. Я дам тебе время насладиться полученным знанием. Потом, когда твои ощущения притупятся, мы начнем снова. Кажется, в твоем сознании я найду ещё много интересных идей».

* * *

Когда тело эльфа, подвешенное на крючьях, обмякло, Мелькор ударил кулаком по стене от досады.

- Почему их плоть такая непрочная? Я же толком не успел ничего понять!

- Не сердись, Властелин, - усмехнулся верный Гор. – Я доставлю тебе столько воплощенных, сколько нужно для твоих опытов. Какие тебе больше нравятся: орки, эльфы? Эльфы забавнее…

Когда к его телу прикасались раскаленным железом, он дергался, и тогда железные крюки, на которых он был подвешен, разрывали кожу. Одна пытка неизбежно влекла за собой другую – ещё более страшную.

«Что скажешь, Мелькор? Твое тело идеально подходит для опытов, не так ли?»

Ничего он уже не мог сказать. Мыслей не было. Была только боль. Воплощенные находили спасение в смерти, но для него этот выход был закрыт. Каждая новая дверь, которую открывал перед ним Намо, вела в новую боль. Мир боли был внутри него и вокруг него. Во всем его многообразии. И всегда одинаковый.

Когда он не чувствовал боли, он думал о ней. Если, конечно, состояние позволяло ему думать. Намо иногда уходил, не залечивая его раны. И тогда на каменных плитах оставалось лежать измученное, истерзанное существо, ногти судорожно скребли по холодному серому камню, а тело содрогалось в беззвучных стонах. Когда же ран на теле не оставалось, единственными его чувствами были животный страх и ожидание новой муки. И ожидание это было настолько невыносимым, что он сам уже готов был звать Намо.

Иногда он всё же находил в себе силы обращаться к своему палачу. Намо говорил с ним всегда спокойно и снисходительно. Но от этого ему становилось ещё страшнее. Потому, что он уже понимал – пощады не будет.

«И ты не оставишь меня в покое? Это будет продолжаться все три века?»

«Да, Мелькор. Так и будет».

«Но ты даже не пытаешься узнать, зачем…»

«Я уже знаю».

- Ты узнал то, что хотел, Властелин?

- Да, Гор. Боль – это власть. Боль заставляет выполнять приказы, ломает сопротивление, подчиняет даже самых упрямых и гордых. Ожидание боли – орудие власти. Как…

…Как плеть, которая с некоторых пор появилась в руках Гора. Ему вовсе не обязательно было пускать её в ход. Орки видели плеть в руках своего командира – и слушались беспрекословно.

«Похожа на ту, что была у твоего помощника?»

Плеть, которую держал в руках Намо, была не просто похожа – она была точной копией. Кожаная, освинцованная. Узник сжался, чувствуя, как начинает дрожать, но почему-то не мог отвести взгляд от этого совершенного орудия пытки.

Намо кивнул своим майар, и в зале появилась каменная скамья. Узника положили на неё вниз лицом, снова закрепив его руки и ноги так, чтобы он не смог пошевелиться.

… Намо оттягивал удар так, что плеть разрезала кожу подобно острому лезвию. Очень скоро к размеренным звукам хлестких ударов прибавились звуки капающей на пол крови. Мелькор бесполезно и бессмысленно вжимался в скамью, словно пытаясь укрыться от жалящих «ласк» плети. Особенно мучительно было, когда удар приходился на свежую рану, и тогда он вытягивался струной на своем окровавленном ложе, ловя ртом воздух, точно рыба, выброшенная на сушу.

Когда тело узника от лопаток до бедер превратилось в одну сплошную рану, Намо прекратил экзекуцию, быстро восстановил целостность поврежденных тканей и… начал по новой. Так продолжалось несколько раз… Много раз. Очень много. Владыка Мандоса цепко держал его сознание, с ходу пресекая попытки Мелькора ускользнуть, провалиться в беспамятство. У пленника промелькнула вдруг жуткая мысль, что Намо и не собирается давать ему передышку, что это будет продолжаться весь остаток его заключения в Мандосе. И тогда Мелькор с отчаянным немым криком рванулся из своих оков так, что лопнула кожа на запястьях и лодыжках.

«Зачем ты это делаешь, Мелькор?» - укоризненно обратился к нему его мучитель. «Знаешь же, что ничего этим не добьешься».

И всё же он приостановил пытку, намереваясь залечить раны на руках и ногах, и только после этого продолжить. Майар Намо освободили его. Воспользовавшись этим, Мелькор сполз со скамьи, упал в ноги своему палачу, прижавшись щекой к его сапогам.

«Милосердия, Намо! Дай мне отдохнуть, хоть немного… Умоляю!»

Владыка Мандоса не оттолкнул его, с любопытством изучая сознание Мелькора: там появилось что-то новое, достойное внимания.

- Эй, Охотник, а наш братец красив, прямо, как девка!

- Так, может, и использовать его, как девку, а?

Холодная ладонь коснулась исполосованного плетью тела… Нет! Не-е-ет!!! Нельзя! Загнать поглубже, утаить, спрятать… Поздно. Его палач уже ухватился за эту нить памяти, потянул настойчиво, требовательно: «Дальше!»

…Они смеялись. Им казались забавными его попытки оказать сопротивление. А потом им надоела эта игра, и Тулкас просто пару раз сильно и жестоко ударил его по лицу.

- Хватит рыпаться! Нагни-ка его, брат!

Оромэ за цепь подтянул его к себе, прихватил мощным захватом за шею и заставил пригнуться. Он снова попытался вырваться, но Охотник так сдавил его шею, что в глазах потемнело. Тулкас, находившийся сзади, деловито задрал на нем рубашку и рывком стянул штаны. Похлопал по обнаженным ягодицам, коротко хохотнув.

- Дерется наш братец так себе, но зад у него – что надо. Попробуем, каков он в деле.

Он догадывался, что будет больно, но настолько дикой, пронзительной боли он не ожидал. И он не выдержал, закричал. И кричал до хрипоты, пока здоровенное орудие Воителя прокладывало себе путь внутри его тела, в клочья разрывая ткани…

Когда Тулкас кончил, боль не исчезла, только притупилась немного. Оромэ поинтересовался:

- Ну, и как оно?

- Тесновато, - усмехнулся Воитель. – Но у тебя должно легче пойти.

И они поменялись местами. Может, Охотнику и было легче, но его добыче – точно нет. Он уже не мог кричать, только хрипло стонал. Оромэ, закончив, проворчал недовольно:

- Крови-то сколько! Я себе все штаны измазал.

Да, кровь… Липкие струйки стекали по его ногам…

Намо схватил узника за волосы и резко потянул, запрокинув ему голову: «Смотри на меня!»

И, посмотрев ему в лицо, Мелькор прочел очередную главу своего приговора.

«Не надо,» - попросил он. «Почему нет? По-моему, это интересно,» - Намо задумчиво провел пальцами по его лицу. – «А потом ты отдохнешь. Обещаю».

Мелькор покорно встал на колени, как ему велели. Так же покорно лег грудью на скользкую от крови скамью и развел ноги. Он думал о желанной награде – обещанном Намо отдыхе. Ледяные ладони, меж тем, прошлись неторопливо по спине узника, чуть похлопали по пояснице, сжали израненные плетью ягодицы. Мелькор пытался расслабиться, понимая, что в противном случае сам себе добавит мучений, но от прикосновений Намо мышцы пленника сжались, не пуская мучителя внутрь.

«Мелькор…» - с упреком обратился к нему Владыка Мандоса.

«Не могу!» - безмолвно простонал он в ответ.

«Как знаешь! Тебе же хуже».

Намо покрепче обхватил его за бока и рванул на себя. И боль ворвалась в тело, острым клинком пропорола внутренности. Пойманный в сеть невыносимой боли, Мелькор забился на окровавленной скамье, но руки Намо снова и снова возвращали его в эту сеть. Одновременно разум Намо хозяйничал в его сознании, жадно ловил все оттенки чувств и ощущений, стараясь ничего не пропустить. И майар Намо никуда не делись. Они стояли рядом, и Мелькор чувствовал их взгляды, полные холодного любопытства, как у их Владыки. В какой-то момент, когда боль стала особенно нестерпимой, узник ощутил, как что-то взорвалось в нем, рассыпалось острыми осколками, и сознание его, на этот раз беспрепятственно, провалилось в темноту. Намо не стал его удерживать, он был слишком занят в этот момент – он кончал.

* * *

Первое, что он ощутил, когда очнулся – боли не было. Значит, Намо выполнил обещание и дал ему передышку.

Мелькор лежал на той самой скамье, где его били плетью, правда, теперь её уже очистили от крови. Кто-то сидел рядом с ним, положив ладони ему на лоб. Мелькор открыл глаза: те же фиолетовые очи, те же серебристые волосы, те же серые одежды. Только взгляд спокойный и умиротворяющий, а не холодный и бесстрастный, а прикосновение ладоней прохладное и приятное. И выражение лица печальное и понимающее, без тени жесткой отстраненности. Братья Фэантури – такие похожие и такие разные.

«Ирмо… Зачем ты здесь?»

«Мой брат попросил меня… хм… оценить твое состояние».

«И как, по-твоему, я в порядке?» - ситуация была настолько необычна, что Мелькор даже нашел в себе силы поиронизировать.

Ирмо лишь печально улыбнулся в ответ.

«Скажи, Ирмо, может ли Вала сойти с ума? Я видел, как сходят с ума воплощенные. Я…» - тут Мелькор запнулся.

«Ты сам их доводил до этого, так? Теперь боишься, что Намо добивается от тебя того же?»

«Раньше боялся. Теперь – хочу этого. Я даже…»

«Хочешь попросить меня как-нибудь приблизить этот момент?»

Надо же, а ведь Мелькор даже не успел додумать эту мысль, было всего лишь смутное желание. Воистину, Владыка Грез читает в душах…

Ирмо вздохнул.

«Нет, Мелькор. Я не знаю, существует ли такая возможность. Но, даже если и существует, я на это не пойду – это противно моей природе».

«Ты не пойдешь. А он?..»

«Мне кажется, у моего брата другая цель» - уклончиво ответил Владыка Грез.

«Цель… Но ведь вы победили – это было вашей целью. Почему со мной так?! Зачем им всё это?!»

Ирмо понял, что имеет в виду пленник. Но ответил вопросом на вопрос.

«Почему ты выбрал себе такой облик, Мелькор? Облик ведь отражение внутренней сути. Варда – словно сияние звезд, прекрасных, но неприступно-холодных. Тулкас – воплощение силы и могущества. Правда, силы без разума…» - Ирмо чуть усмехнулся и продолжал, - «А если сила, но разумная и созидающая, - это Ауле. Мой облик – сам видишь… А о чем думал ты, когда творил свою внешность? Чего ждал от тех, кто будет смотреть на тебя? Какие мысли, какие желания хотел пробудить в них?»

Мелькор задумался. Красота Валар услаждала взоры, вызывала восхищение своим ослепительным совершенством. Красота же Мелькора была иного рода. И она полностью соответствовала его натуре – красота, вызывающая вожделение и жажду обладания.

Снова испытав омерзение, Мелькор вспомнил всё, что произошло с ним после его поражения. Тулкас находил удовольствие в насилии, ему нравилось раз за разом преодолевать сопротивление противника, с помощью силы и унижения. Манвэ нужна была власть. У Арды может быть только один Властелин. Поэтому старший брат должен быть не просто побежден, нужно уничтожить, стереть в прах его знаменитую гордость, чтобы упал без малейшей надежды на возможность подняться. Намо… Намо, похоже, решил совместить наказание с собственной жаждой познания.

Так получалось, что желания его мучителей выходили далеко за пределы обычного удовлетворения желаний плоти. Но путь все они выбирали одинаковый. Он сам подсказал им этот путь, создав себе такой облик.

Ирмо молчал, не прерывая его размышлений. Он не ждал ответа на свой вопрос. Мелькор должен был ответить себе сам.

«Пусть так, Ирмо. Пусть и в этом я сам виноват. Но что мне делать? Я не могу так больше!»

«Если не можешь изменить ситуацию, измени свое отношение к ней».

«Легко тебе говорить, Ирмо! Изменить отношение… Как я к этому должен относиться? Воителя и Охотника, кажется, возбуждало сопротивление, которое нужно сломить. Намо нужна покорность. Король, по-моему, вообще хочет, чтобы во мне от меня ничего не осталось, чтобы я отказался от себя и принял ту унизительную участь, которую он мне уготовил. Причем, принял чуть ли не с благодарностью… Тогда уж лучше Намо. Он, по крайней мере, ни на миг не дает мне забыть, кто я. Даже снизошел до объяснения, почему он так со мной поступает. Он считает это справедливым… А ты, Ирмо?

Владыка Грез хранил молчание.

«Что ж, понятно…» - Мелькор отвернулся.

Ирмо взял в ладони его лицо, мягко повернул к себе.

«Вот что, Мелькор… Намо ещё не скоро вновь займется тобой. А пока… Он разрешил мне погрузить тебя в грезы. Что бы ты хотел увидеть?»

Мелькор хотел бы снова увидеть свой Удун. И Гора… Но он понял, что возвращение в реальность после этого будет совсем тяжким.

«Спасибо, Ирмо. Не надо грез. Пусть будет просто темно и тихо».

«У меня есть идея получше» - улыбнулся Ирмо.

…Он парил над горными вершинами, покрытыми снегом, вдыхал запах высоких сосен и поросших ковылем степей, смотрел, как охотится снежный барс… Его мир, порождение его дум и его Силы, снова был с ним.

* * *

Приближался очередной визит Намо. Мелькор научился чувствовать его, как звери Эндорэ научились чувствовать приближающееся извержение вулкана или сокрушительный ураган. «Я ошибался, Гор. Не боль заставляет подчиняться, дает власть. Страх – вот что сильнее. Страх боли, страх унижения, страх изматывающего ожидания, страх тишины, сопровождающей мучения… Я – единственный из Валар, кто познал этот страх. Спасибо за науку, Намо».

А ещё он помнил слова Ирмо: «Изменить своё отношение…» Значит, он должен справиться со страхом. Но как?

- Ты уверен, что хочешь именно так, Гор? Но… Ведь тебе же больно.

- Да, больно. Но и хорошо. Боль усиливает наслаждение, обостряет чувства… Ооуу! Властелин, ну, продолжай же! Умоляю, ещё!

Может, единственный способ справиться с болью – это сделать её ещё сильнее? Довести до предела… Ведь есть же у боли предел? «Тогда, Владыка Мертвых, давай поищем его вместе!»

…И боль вернулась. Но теперь он принимал её, растворялся в ней, полностью отдавшись на волю волн безбрежного океана страданий, в ожидании самой сильной, самой мощной волны, которая вознесет его на гребне, а затем утащит на дно.

Когда Намо снова овладел его израненным телом, Мелькор, не дожидаясь рывков, сам заскользил по залитой кровью скамье навстречу своему мучителю, навстречу острому лезвию, полосующему его изнутри. Боль стала ослепительно-яркой. Намо остановился на мгновение, в сознании Мелькора раздалось нечто, похожее на возглас удивления, и тут же Владыка Мандоса ускорил темп и усилил напор. Они двигались в едином ритме, палач и жертва, приближая взрыв. «Да, Намо, давай ещё! Сильнее!»

- Ещё, Властелин!

«Но это же чудовищно, Гор! Неужели для тебя это тоже было ТАК?!» Это стало последней мыслью перед тем, как сознание взорвалось от яростной боли – столкновением льда и пламени, и рассыпалось… нет, уже не острыми осколками, а невесомым серым пеплом. Этот пепел поглотил его, укутал мягким покрывалом, скрыв от него реальность…

…После этого Намо надолго оставил его в покое. В награду, наверное…

* * *

Когда, после трёхвекового заключения, он предстал перед Валар в Круге Судеб, сжалились даже некоторые из тех, кто ранее требовал для него самого сурового наказания. Настолько сломленным он выглядел. Впрочем, в каком-то смысле он и был сломлен – Намо постарался на славу, не оставив даже тени от его прежней гордости. Но он продолжал оставаться собой, и под слоем серого пепла жили снежные вершины Эндорэ, дикие леса Эндорэ, грациозные и опасные хищники Эндорэ. Его творения, его Сила, его суть были надежно спрятаны в этот пепел. Может, Манвэ и догадался – пленник ведь не сдался окончательно, поэтому и отдал его Тулкасу. Но Воитель был слишком глуп, чтобы заставить его сдаться. Тулкас мог издеваться над ним, сколько угодно, но разве можно сломить пепел?

Но вскоре произошло то, чего Мелькор никак не мог ожидать. Феанор, Огненный Дух… Он пустил его в свою душу, и любовь нолдо разметала, развеяла покрывавший эту душу пепел, сделав Мелькора беззащитным и ранимым. Он понял это, когда после дней любви, проведенных с Феанором, снова вернулся в дом Тулкаса. Насилие Воителя, грубое и жестокое, снова возродило в нем ужас перед нестерпимой болью и унижением. И это привело Мелькора в отчаяние. Он должен был восстановить свою защиту и знал только один способ, как добиться этого.

…Серые плиты пола, серые каменные стены, струится отовсюду и ниоткуда холодный серебристо-серый свет…

- Владыка Намо…

Мелькор не стал ничего объяснять, лишь привычно распахнул сознание. Намо не был удивлен, взгляд фиолетовых глаз оставался холоден и бесстрастен. Он только коротко спросил:

- Как?

Намо понял, зачем он пришел. А Мелькор понял его вопрос.

- Так же, как и раньше. А разве можно по-другому? – усмехнулся пленник.

- Теперь ты знаешь, что бывает по-другому…

Что ж, он сам раскрыл сознание перед Владыкой Мандоса. И Намо увидел то, что сам Мелькор ещё не успел осознать.

- Знаю… Но не с тобой?..

Намо кивнул.

- Ты получишь то, зачем пришел.

…Бесшумными тенями появились майар Мандоса. Они принесли скамью и плеть. Мелькор сам сбросил одежду и лег на каменное ложе любви и боли. И снова свистела плеть, разрывая кожу, и капала кровь на серые плиты. Мелькор отдавался этим ударам, словно нежным ласкам любящих рук, боль и восторг вплетались в причудливое кружево чувств единым пронзительным узором. А потом Намо взял его, и покрытое кровавыми рубцами тело было отзывчивым и податливым. Мелькор извивался на окровавленном ложе, плотнее насаживаясь на острый клинок, беспощадно терзающий его плоть. И снова был взрыв, и он снова упал, окунулся в мягкий спасительный пепел.

…Когда он, наконец, пришел в себя, Намо молча залечил его раны. Мелькор так же молча оделся. К нему вернулось его равнодушное спокойствие обреченного. Владыка Мандоса снова сдержал слово – Мелькор получил именно то, что ему было нужно. Всё так же храня молчание, он поцеловал Намо руку. Ту, в которой он держал плеть.

А глубоко в душе Мелькора, надежно укрытое серым пеплом, теперь бережно хранилось его чувство к Феанору.

НАВСЕГДА

Фэндом: Толкиен Дж.Р.Р. и последователи.
Герои: Мелькор/Гортхаур, Мелькор/Маэдрос, Маэдрос/Финарфин, Гортхаур/Эонвэ.
Рейтинг: NС-17.
Жанр ангст.
Предупреждения: однополый секс, жестокость, насилие (в т.ч. сексуальное).
Комментарий автора: продолжение «Мельдо». Гортхаур любит Мелькора и страдает от недостатка взаимности. Мелькор любит Гортхаура, но продолжает страдать по Феанору. Есть ещё Маэдрос, и он тоже страдает – по разным причинам. В общем, страдают все. Всем плакать!



Они стояли на башне – Темный Властелин и его первый помощник. Задумчивый взгляд Мелькора скользил по раскинувшимся внизу землям, а свет звезд рисовал причудливые узоры на черных камнях башни.

- Зачем тебе встречаться с ним, Властелин? Он ненавидит тебя. Он постарается отомстить за отца. Он не примет от тебя мира.

- Знаю, Гор…

- Наверняка, засаду устроит…

- Да, Гор, наверняка…

- Камень ему пообещал отдать… А зачем ты их тогда притащил, эти Сильмарили? Руки, вон, болят до сих пор…

- Не сейчас, Гор… Не начинай снова…

«Всё равно, что со стеной каменной говорить. Ты хоть слышишь меня, Властелин? Понимаешь? Я боюсь… Раньше боялся только тебя. Теперь – ЗА тебя…»

Этот страх поселился в душе Гортхаура после того, как Мелькора увезли в цепях в Аман. Теперь Властелин вернулся, да… Но страх не исчез. Наоборот, стал ещё острее.

«Он изменился. Сильно изменился. Что с ним было в плену? Властелин ничего не рассказывает. И не будет, наверное… Ещё камни эти дурацкие…» Нет, идея интересная: соединить Свет и Тьму в своем железном венце. Но Гортхаур, всё-таки, подозревал, что дело не только в этом. Властелин так привязан к этим страшным алмазам. А ведь даже прикоснуться к ним не может… Когда сгинул этот дерзкий нолдо («Ишь, чего вообразил – с Властелином силой тягаться! Безумец, ясно!»), Гортхаур думал: Мелькор обрадуется. А он заперся у себя в покоях и несколько дней не выходил. И Гортхаура к себе не допускал. Когда вышел – словно тень самого себя… «Что его связывало с этим Феанором? Спросить? Нет… Нет… Потом. Может быть…» Трудно сказать, что больше пугало Гортхаура, что мешало ему спросить Мелькора напрямую: дерзость такого вопроса или возможная откровенность ответа?

«Он изменился. И любит по-другому…» Нет, Гортхауру всё нравится. Даже очень. Несмотря на обожженные ладони любимого. И Властелин старается доставить ему удовольствие, более внимательным стал, более нежным. Только… У Гортхаура, который знал своего Властелина, как никто другой, возникало иногда чувство, что Мелькор в самые сокровенные мгновения близости будто далеко где-то, не с ним. Будто не ему, Гортхауру, предназначены его ласки и его страсть. Неясные подозрения отзывались уколами обиды и ревности, отравляли получаемое удовольствие…

И вот сейчас… Зачем Мелькору эти бесполезные переговоры? Уничтожить бы разом всё потомство наглеца-нолдо, развеять их пепел по Эндорэ! Пусть отправляются в Мандос вслед за своим безумным папашей! А Мелькор хочет переговоров… «Что с тобой случилось, Властелин мой?»

* * *

Маэдрос очнулся. Он лежал на холодном каменном полу… комнаты? Или темницы? Попытался осмотреться, но не смог разглядеть даже стен. А свет факелов, казалось, не рассеивал темноту, а делал её живой и зловещей. Одно феаноринг знал точно: он в Ангбанде, в руках Врага. Глупая была затея с этой засадой, но ярость и жажда мести затмили ему рассудок. И – вот он, результат: и воинов его перебили, и сам он в плену. Как поступит с ним Враг? Ни милосердия, ни благородства от Моргота он не ждал. Но, чтобы ни сотворил с ним Властелин Ангбанда, он – феаноринг – готов был принять мужественно и с достоинством любую муку.

Маэдрос пошевелился… Всё тело изнывало от боли: эти злобные твари, орки, здорово помяли его. Но связан он не был. Приподнялся на локтях… И тут же услышал тяжелые шаги совсем рядом. Факелы осветили выросшую прямо перед ним фигуру. Это не Мелькор… Майа? Прислужник Врага? Маэдрос смотрел на подошедшего: высокий, статный. И красивый… Оливковая кожа, вьющиеся темные волосы небрежно раскинуты по плечам, острый взгляд светло-серых прозрачных глаз. «Чем-то похож на отца…» - мелькнула нечаянная мысль, но Маэдрос тут же оборвал её: не может эта темная тварь быть похожей на Феанора! Однако… Черная обтягивающая безрукавка выгодно подчеркивала мускулистый торс, открывала красивые сильные руки с крепкими запястьями и длинными чуткими пальцами. Руки мастера. Такого, как этот майа, легко было представить в кузнице Ауле. А может, он и был когда-то учеником Кузнеца? И тут же Маэдроса обожгла догадка:

- Гортхаур Жестокий!

В ответ майа рассмеялся, запрокинув голову. Потом снова посмотрел на Маэдроса, взгляд серых глаз был ледяным.

- Очухался, щенок? Да, ты правильно угадал – я Жестокий.

Трудно сказать, что больше задело гордого феаноринга: смех майа, в котором отчетливо звучало презрение, или то, что Гортхаур обозвал его щенком. Но Маэдрос поднялся на ноги, несмотря на то, что каждое движение отзывалось отчаянной болью, а голову словно сдавил раскаленный обруч, тряхнул рыжей шевелюрой и с вызовом посмотрел на Гортхаура:

- Не рановато ли веселишься, темный? Мои братья смогут отомстить вам. И за меня, и за отца.

Гортхаур снова издевательски захохотал.

- Ты ещё деда забыл упомянуть! Твои братья? Такие же глупые щенки, как и ты! Все в своего сумасшедшего отца!

Этот поток оскорблений привел Маэдроса в ярость. Сжав кулаки, он процедил сквозь зубы:

- Как мне помнится, в Амане твой хозяин не считал моего отца сумасшедшим, когда…

Тут нолдо прикусил язык. Он вовсе не собирался обсуждать с ЭТИМ отношения отца и Мелькора. Эти обсуждения вообще были запретными для всех сыновей Феанора. Сначала сам Феанор пресекал подобные разговоры, а потом… они и сами тщательно избегали говорить на эту болезненно-постыдную тему. И вот, поди ж ты, едва не вырвалось!

Жестокий подошел вплотную к Маэдросу, сильные руки вцепились в плечи нолдо, голос перешел в зловещий шепот:

- Так что было в Амане? А, нолдо? Сейчас ты мне всё расскажешь, да? – улыбка Гортхаура напоминала волчий оскал, в сузившихся глазах появился недобрый желтоватый огонь.

Маэдросу очень хотелось сейчас выкрикнуть прямо в лицо этому страшному существу, кем был в Амане его надменный Властелин, перечислить всех, кого пропустил через себя Мелькор-пленник. Но… Отец… Тогда придется и о нем тоже… Нет! Лучше молчать!

- Кто ты такой, чтобы я говорил с тобой, раб Моргота?! – и Маэдрос рывком, на который ушли все его силы, сбросил со своих плеч руки Гортхаура. И немедленно получил удар кулаком в лицо, настолько сильный, что феаноринг отлетел к стене, стукнулся головой и сполз на каменные плиты. В глазах нолдо потемнело, несмотря на это, он попытался снова подняться… Новый удар – тяжелым сапогом по ребрам – снова опрокинул его на пол.

- Ты будешь говорить, щенок! Я всё из тебя выбью!

Красивое лицо Гортхаура пылало от гнева, он снова пнул Маэдроса сапогом. И снова. И снова. Нолдо уже не пытался подняться, только обхватил руками голову, защищая от ударов.

- Хватит, Гор!

Негромкий, но властный окрик немедленно остановил град ударов. Этот голос был Маэдросу хорошо знаком.

* * *

Мелькор оглядел пленника: спутанные рыжие волосы, грязные лохмотья, оставшиеся от одежды, синяки и кровоподтеки… Жалкий вид, нечего сказать. Но взгляд! Гордый, упрямый, с вызовом…

- Пусть его приведут в порядок. Помоют, переоденут. А после – доставят в мои покои.

- Но, Властелин…

Мелькор только вскинул глаза на помощника. Этого хватило, чтобы Гортхаур понял бесполезность любых возражений.

…Маэдрос огляделся: выглядела комната довольно скромно, так сразу и не подумаешь, что это покои Темного Властелина. Из украшений – только узоры на стенах да резные светильники. Подумалось: «Гортхаура, небось, работа.» А работа была – загляденье. Поражала не только искусность мастера и красота узора, но и то, что каждая деталь была выполнена с особым чувством. Сын Величайшего Мастера знал: так работают лишь для того, кого сильно любят. «Так, значит, Гортхаур…» Маэдросу самому было не понять, что изумило его больше: то, что Жестокий мог любить своего Властелина или то, что он вообще способен на такие чувства.

- Выпьешь со мной?

Маэдрос вздрогнул от неожиданности: голос раздался прямо у него над ухом. А ведь он знал, что Темный Вала умеет двигаться бесшумно.

Мелькор держал в руках два кубка с вином. Один протянул Маэдросу, но тот резко отвел руку Мелькора, так, что рубиновые капли выплеснулись на пол.

- Я не стану пить с тобой, Моргот!

Вопреки ожиданиям Маэдроса, Мелькор не рассердился, просто поставил предназначавшийся нолдо кубок на стол. Усмехнулся, пожав плечами:

- Не хочешь – не пей! Хотя, вино отменное, - и отхлебнул из своего кубка.

Маэдрос угрюмо смотрел на хозяина Ангбанда.

- Предлагаешь выпить с тобой? Ведешь себя так, словно на дружескую беседу пригласил. После того, как разрушил нашу жизнь, убил моего отца и деда! И вино это… Какое зелье ты туда подмешал? Может, ты и отца чем-то опоил?

Враз посерьезнев, Мелькор сдвинул брови:

- Не пори чушь, Маэдрос! Уж тебе-то прекрасно известно, что никаким зельем я твоего отца не привораживал! – Мелькор помолчал, затем проговорил тихо, с затаенной грустью, – Неужели так трудно поверить, что я и Феанор… Что он мог… Просто любить…

«Любить тебя?! Невозможно!» - хотел возмущенно выкрикнуть Маэдрос, но слова застряли в горле. Он смотрел на Мелькора так, словно впервые видел его. Если забыть, что это – Моргот, Враг… Что за существо стояло сейчас перед ним, держа кубок в тонких длинных пальцах? Он был высок, выше отца и Гортхаура, но стан более тонкий, изящный. Широкий пояс с узором из серебра обхватывал стройную талию. Рубашка из тонкого черного шелка была расстегнута, открывая рельефную грудь, словно высеченную из белого мрамора, длинные черные волосы шелковым плащом падали на плечи и спину. Узкие запястья, не нуждавшиеся в украшениях, выразительный изгиб бровей и глаза… Черные, бездонные, с мерцающими в глубине искорками. Как ночь над Эндорэ. И плавная кошачья грация движений… Завораживающая красота, которой Маэдрос не встречал ни среди айнур, ни среди эльфов. Красота, которая вызывала почти непреодолимое желание – немедленно обнять это гибкое тело, коснуться губами прохладной кожи, запустить пальцы в шелковые пряди. Чувственная красота… И неприличная – мужчина не должен быть так красив.

Маэдрос отвел взгляд.

- Отец мог… Увлечься тобой. Но разве это было любовью? Любят не прекрасную оболочку, а душу. Твоя же душа черна и безобразна. Не говори о любви, Моргот, – когда ты произносишь это слово, оно будто грязью покрывается.

Не один мускул не дрогнул на прекрасном лице Мелькора. Только погасли искорки в черных глазах, словно ночное небо лишилось звезд… Темный Вала медленно поставил кубок на стол и так же медленно подошел к пленнику. Изящные пальцы подняли за подбородок лицо Маэдроса.

- Значит, ты знаешь о любви больше меня, Маэдрос? Может, поделишься своим знанием со мной?

Маэдрос не успел ответить – Мелькор запечатал его рот поцелуем. И губы сжать не успел – язык Мелькора проник внутрь. Хотел вырваться, но руки Мелькора крепко держали его в объятьях.

Маэдрос не успел опомниться, а Мелькор отстранился внезапно, глядя на феаноринга с усмешкой.

- И вправду, кое-какое знание у тебя имеется. По крайней мере, мужчина тебя уже целовал.

Маэдрос почувствовал, что предательски краснеет. «Как он догадался? Как будто в мысли проник!» Финдекано… Всего один поцелуй и был. Но он так много значил для обоих.

- Значит, ты не так уж чист и невинен, как хочешь казаться, - Мелькор явно наслаждался его смущением, - Ну, тогда посмотрим, пробовал ли ты то, что называешь грязью.

Темный Вала легко, как ребенка, швырнул его лицом вниз на ложе, накрытое мягкими шкурами. Маэдрос пытался сопротивляться, но сильные руки (надо же, а казались такими изящными, почти невесомыми!) придавили его к постели.

- Лучше лежи смирно, - голос был обманчиво мягким, - А не то я орков позову, чтоб подержали.

Маэдрос, сразу представивший глумливые морды этих мерзких тварей, затих.

Мелькор стянул с его плеч рубашку, откинул пушистые рыжие кудри и принялся ласкать языком и слегка покусывать его шею. Пленник стиснул зубы. Поначалу прикосновения Мелькора вызывали лишь отвращение, но постепенно… Словно лопались пузырьки под кожей, и разливалось по телу что-то сладостно-тягучее. Маэдрос изо всех сил пытался вернуть чувство отвращения, чтобы тело брезгливо отторгало ненавистные ласки, но не получалось. И это было самое страшное, самое унизительное… Руки Мелькора уже хозяйничали под его рубашкой, поглаживая и пощипывая живот, спину, поясницу, безошибочно находя самые чувствительные места, затем спустились вниз, проникли под ткань штанов и занялись бедрами и ягодицами Маэдроса. Эльфа трясло, словно в лихорадке. А беспощадно-умелые руки, скользнув по внутренней поверхности бедер, добрались до его паха. И тут Маэдроса накрыло горячей волной, и его тело окончательно перестало ему подчиняться.

- О! Ты уже готов! – Мелькор чуть приподнял его, чтобы посмотреть в лицо, раскрасневшееся от стыда и невольного (и нежеланного) возбуждения.

- Я не…

- Заткнись! - и Мелькор снова накрыл его рот жадным поцелуем. И снова внезапно оборвал поцелуй, при этом чувствительно прикусив эльфу губу.

- Сейчас, мой рыженький, ты получишь то, чего желает твое нежное тело.

С этими словами он стянул с Маэдроса штаны – тот даже не пытался сопротивляться, словно впал в оцепенение. Только вздрогнул всем телом, когда пальцы Мелькора оказались между его ягодиц, затем проникли внутрь…

- Ммм… Да ты, и впрямь, девственник! Но это мы сейчас исправим.

Мелькор лег сверху, раздвинул бедра пленника, развел ягодицы… Острая боль пронзила тело Маэдроса, он вскрикнул, дернулся в отчаянной попытке освободиться, но Мелькор придавил его своим телом, а руки Темного Властелина цепко держали кисти Маэдроса, прижимая их к постели. Толчок внутри – и новый приступ боли. Ещё толчок, ещё… Сильнее, глубже… И вдруг - будто потянули за натянутую до предела струну, будто полыхнуло внутри жарким костром, и боль стала сладостной, желанной. «Ооооох!» - вырвалось протяжным стоном, тело Маэдроса выгнулось дугой…

Пленник, скорее, почувствовал, чем услышал, – Мелькор тихо, довольно рассмеялся. И его движения стали сильнее, стремительнее. И Маэдрос, уже и не помышляя о том, чтобы вырваться, двигался вместе с ним, ему навстречу. И жаркие волны расходились по телу, и в приторно-сладком тумане тонули мысли, оставляя одну-единственную: «Ещё!»

Натянутая струна лопнула с оглушительным звоном, костёр полыхнул в последний раз с ослепляющей силой, оставив лишь теплую, томную слабость во всем теле…

Маэдрос даже не почувствовал, как Мелькор покинул его тело, как встал и отошел в столу. Не двигаясь, пленник лежал на постели. Обессиленный, опустошенный. Раздавленный постепенным осознанием того, что произошло. Липким ручейком вытекало из него, скользя по бедрам, семя Мелькора. И такую же липкую лужицу он чувствовал под своим животом – его собственное семя. И тогда он заплакал, горько, безысходно, уткнувшись лицом в пушистый мягкий мех…

…Мелькор молча стоял у стола, допивая вино. Он не мог смотреть на Маэдроса. А ведь вначале он хотел… Чего? Просто поговорить? Объяснить? Попытаться понять? Какая разница, чего он хотел? А вышло – вот так. Прав в чем-то Маэдрос: любовью это не было. Не любил сейчас Мелькор – мстил. Мстил братьям-валар – за желание сломить его, за унижения, за оскверненное свое тело и надломленный дух. Мстил тому, кого любил, тому, кто клялся в любви, а потом отвернулся и предал… «Грязь? Ну, и пусть! Сейчас ты барахтался в этой грязи вместе со мной, сын Феанора, и тебе это нравилось!» И, всё же, Мелькор не мог на него смотреть. Не было торжества, было – комком в горле – раздражающее чувство вины…

Вызвал орков.

- Уберите его!

- Куда, Властелин?

- Куда?.. В подземелье, в темницу.

* * *

- Ну, и зачем ты это сделал, Гор?

- Властелин… Я подумал, так будет лучше. Его братья теперь пребывают в растерянности. Они боятся: боятся тебя, боятся за своего брата. К тому же, следовало хорошенько проучить этого щенка и показать остальным, что их может ждать.

- Разумно, Гор. Только командую здесь всё ещё я.

- Я готов принять любое наказание, Властелин.

Покорно склонил голову. «Н-да… И доводы привел практичные – впору похвалить за проявленную инициативу, а не наказывать. Хитрец! Но меня не проведешь, Гор. К чему эта глупая ревность? Этот мальчишка для меня ничего не значил. Не то, что его отец… А уж ревновать своего Властелина к какому-то заурядному рыженькому эльфенку! Это уже оскорбительно, Гор.»

- Ладно, будет тебе наказание. Сегодня же ночью. В моей спальне.

«Ага, вскинулся, глазки заблестели. От радости… Ах ты, порочное создание! Впрочем, таким я тебя и люблю.»

Гортхаур уже вышел было, но обернулся на пороге:

- А как же Маэдрос?

- А что Маэдрос? Пусть висит.

* * *

Поначалу он не верил, что это происходит наяву – в последнее время действительность так тесно переплеталась с бредом. Песня, отраженная гулким горным эхом, огромный орел, лицо Финдекано прямо перед ним. Разве это могло быть явью? Он поверил, что не бредит, лишь тогда, когда почувствовал резкую боль и запах собственной крови – отрубленная кисть осталась висеть на скале. А его уносил орел. Уносил прочь от Ангбанда. И друг держал его в объятьях… Финдекано, который пустился в смертельно опасное путешествие, преодолел скалы Тангородрима. Ради него… того, кто недостоин был такого подвига, недостоин нежных слов, что шептал сейчас ему друг.

- Финдекано… Не надо… - еле слышно прошептал он. Он должен сказать, он обязан признаться. Пусть Финдекано не прикасается к нему, его тело обесчесчено, и он позволил надругаться над собой, позволил своей плоти взять верх над духом, он наслаждался той мерзостью, что творил с ним Враг. Он пустил в свою душу низменную похоть.

- Финдекано, я… Прости… - не было сил говорить, он только смотрел в глаза друга и слезы лились по осунувшемуся измученному лицу.

- Не говори ничего. – Финдекано прижимал его к себе, ласково гладил его потускневшие рыжие волосы. И тоже плакал. – Всё это позади. Это был страшный сон… А теперь он кончился. Я с тобой, я рядом. И всё теперь будет хорошо.

* * *

Мелькор расслабленно вытянулся на постели.

Как-то легче на душе стало, когда этот эльф исчез с Тангородрима. Мелькор не знал, что с ним делать. Убить не мог почему-то, отпустить – самолюбие не позволяло. Так и получилось, что всё решили за него: сначала Гор, приказавший повесить пленника на скале, потом – Фингон, освободивший своего друга. Мелькор мог помешать этому освобождению, но не захотел – пусть убирается, не мозолит глаза. Не нравилось Темному Властелину то, как он поступил с сыном Феанора, чем меньше напоминаний об этом, тем лучше.

Властелин Ангбанда блаженно запрокинул голову, черные волосы разметались по подушкам. Хорошо-о-о. Дела подождут. После такой бурной ночи ему требовался отдых. Хотя, помощник был, похоже, иного мнения… Смуглые руки Гора снова нежно заскользили по телу Мелькора, а язык щекотал кожу за ухом. Интересно, Гор когда-нибудь устаёт от ЭТОГО?

- Гор, ну… довольно тебе… Совсем измотал своего Властелина, - добродушно пожурил его Мелькор.

Гор не ответил, но его язык и руки стали ещё проворнее. Вскоре Мелькор снова был возбужден…

Когда смуглое тело под ним обмякло, перестав биться в судорогах наслаждения, Мелькор обессилено выдохнул:

- Ну, что? Доволен теперь?

Гор поднял голову. Он тяжело дышал, мокрые волосы падали на лицо, но в блестящих глазах явственно читалось – нет, ещё не доволен. Мелькор с нежностью провел пальцами по его лицу, стирая капельки пота, но на немой вопрос в глазах помощника ответил тихо и твердо:

- Нет, Гор. Хватит на сегодня.

И снова устало откинулся на подушки. Майа чуть подвинулся к нему, он лежал спокойно, больше не пытаясь пробудить в нем желание, только поглядывал искоса, с робкой затаенной надеждой.

«Я знаю, чего ты хочешь, Гор. О чем не решаешься попросить. Я вижу это в твоих глазах. Но я не могу… Не могу отдаваться тебе и не думать при этом о нём, не вспоминать, как это было с ним, не повторять мысленно его имя. Нам с тобой хорошо вместе, но это другое. Он был первым, Гор… Да, первым! Неважно, кто до него владел моим телом, но только ему я смог отдаться и телом, и душой. Ты поймешь это, Гор, ты распознаешь фальшь и не сможешь мне этого простить. А я не хочу потерять тебя…»

Серые глаза пытливо вглядывались в лицо Мелькора, словно пытаясь проникнуть в его мысли.

- Властелин, ты не рассердишься, если я спрошу?

- Что, Гор?

- У тебя… ТАМ… был кто-то?

Конечно… Гор – умница. Он не мог не догадаться, не мог не почувствовать.

«Что ответить тебе, малыш? Рассказать, как Тулкас и Оромэ насиловали меня вдвоём? Как я безуспешно пытался отбиться (да разве с этой цепью отобьёшься!). Охотник без труда скрутил меня и держал, пока Воитель, смеясь, брал сзади. А потом они поменялись местами… Я пытался сдержать крик. Тоже безуспешно. Словно раскалённое железо вонзалось в тело, разрывая внутренности, - не кричать было невозможно… Но я не стану рассказывать тебе об этом, Гор. К чему тебе знать о позоре своего Властелина.

Или поведать, как Владыка Мандоса с холодным любопытством овладевал моим истерзанным, окровавленным телом? О, тогда я был бы рад возможности кричать! Но Намо не позволял мне этого – он не выносил шума… Нет, я не стану рассказывать тебе о том, как твой могущественный Властелин превратился в беззащитную жертву. Пусть твоя любовь ни на миг не замутнится жалостью.

Кто ещё? Снова Тулкас… И его ученики-майар… Не помню их имен. Как они выглядят – тоже не запомнил. Запомнил лишь уже привычное насилие. И изощренные издёвки – тоже ставшие привычными… Да, твой Властелин тоже может быть слабым. Но хочешь ли ты знать об этом, Гор?

Может, рассказать, как я отдавался Ауле? Как последняя шлюха. Мне с ним даже приятно иногда было. Но это не было любовью, Гор. Моё тело могло отзываться на ласки Кузнеца, но душа – никогда. Для меня это ничего не значило. Вот и тебе не стоит знать. Но есть то, что я не могу не открыть тебе. На это признание ты имеешь право.»

- Кто-то… Да, Гор. Был… один нолдо.

- Феанор.

Это прозвучало не как вопрос, а как утверждение. «Ты всегда был умницей, Гор.»

* * *

Феанор! Проклятый нолдо! Как жаль, что он в Мандосе! Вытащить бы его оттуда, да убить снова. Потом опять вытащить и опять убить. Убивать снова и снова, пока сил хватит. За то, что посмел. За то, что до сих пор крадет любовь Властелина…

«Ну, почему, Властелин мой?

Да, я хочу обладать тобой так же полно, как ты всегда обладал мной. Хочу, чтоб, хотя бы, на ложе любви ты принадлежал мне так же, как я всегда принадлежал тебе. Хочу, чтобы хоть на несколько мгновений ты был только моим. И ничьим больше.

Проклятый нолдо! Почему ты не изгонишь его из своих мыслей, не вырвешь из своего сердца? Почему он стоит между нами?

ПОЧЕМУ ЕМУ БЫЛО ПОЗВОЛЕНО ТО, ЧТО НЕ ПОЗВОЛЕНО МНЕ?»

…Ещё одна ночь. Ещё одна попытка Гора, чуть более решительная, чем раньше. Попытка, разбившаяся о его твёрдое «Нет!»

И недоумение в серых глазах: «Почему?»

В самом деле, почему? Ведь Гор уже знает о нем и Феаноре, и давно понял, что он подпустил к себе нолдо гораздо ближе и позволил гораздо больше. И именно поэтому – нет! «Я не хочу так, Гор! Не хочу твоего заочного соперничества с Феанором, твоего желания взять реванш. Не хочу снова чувствовать себя призом в поединке.»

* * *

- Лекарей сюда! Сейчас же!

«Да что же это такое?! Да как же это?.. Властелин, зачем ты вышел к нему? Почему не доверил мне? Все они безумцы! И этот был безумцем. Сам смерти искал, раз вызвал тебя… Что он там кричал о Феаноре, о мести? Ну, ясно, - одного поля ягоды, одна семья, одна порода… Тварь! Это я должен был прикончить его! Будь ты проклят, Феанор! И все твои безумные родичи! А ещё орел этот… Зачем ты вышел, Властелин?!»

Гортхаур не отходил от постели раненого Властелина ни днем, ни ночью. Бросал гневные взгляды на суетливо хлопочущих целителей, придирчиво следил за тем, как залечивают раны, сам подавал снадобья.

Потом Властелин встал. Попробовал пройтись – и прекрасное лицо исказилось болью. Целители только виновато разводили руками:

- Прости, Владыка, мы сделали всё, что могли.

Гортхаур прогнал их. Он едва сдерживал слезы. Не будет больше летящей походки, то стремительной, то плавной и грациозной, завораживавшей сильнее самого искусного танца. И шрамы на лице останутся…

Мелькор почти не выходил из своих покоев. И зеркала приказал убрать – он больше не желал смотреть на свое отражение. Зря! Эти шрамы, они его вовсе не уродовали. Даже наоборот – сейчас тонкий, вечно юный лик Властелина стал ещё более выразительным и оттого влекущим. Словно добавили недостающие штрихи, и получилось изысканное сочетание изящества и мужественности. Гортхаур сказал ему об этом, но Властелин только отвернулся, нахмурившись.

Они больше не занимались любовью, Властелин и слышать об этом не хотел. А потом и вовсе отослал его. Зачем ему нужен был этот остров и эта эльфийская крепость? Гортхаур понял, что Властелин просто не хочет больше видеть его рядом…

«Чем я провинился перед тобой, скажи? Только тем, что люблю тебя без меры? Что хочу быть рядом и доказывать тебе любовь каждым мгновением своей бессмертной жизни? За что ты со мной так поступаешь, Властелин мой?»

* * *

Он был в ярости. Как они посмели! Камни.. Все, что осталось у него от Феанора… И теперь один из них похищен. И ведь сам виноват – размяк, песенки о любви захотел послушать, повел себя, как последний дурак. Ну да, конечно, чего ему бояться в собственной крепости! А ведь этого бы не случилось, если бы Гор был с ним…

Ох, Гор! Мелькор не переставал думать о нем все последнее время. Плохо поступил, несправедливо. Не хотел выглядеть в глазах помощника жалким и слабым. И незаслуженно обидел…

И вот оно – наказание. Подлые воры воспользовались его слабостью, похитили самое дорогое. Теперь, небось радуются, насмехаются на ним. Над ним – самим Темным Властелином! Догнать, уничтожить! Он должен вернуть сильмарил. Немедленно! Он сам займется похитителями – они пожалеют, что родились на свет!

Огромная летучая мышь, разбив окно, влетела в зал и беспомощно упала на каменные плиты пола. Под ней расплывалось кровавое пятно.

- Гор?..

Мышь превратилась сначала в огромного черного волка с израненной шкурой, а ещё через мгновение на полу лежал окровавленный Гортхаур. Прозрачные серые глаза виновато смотрели на Мелькора, помощник силился что-то сказать, но из порванного горла хлестала кровь. Одного взгляда хватило, чтобы понять – лекари тут не помогут, надо самому. И Силы потребуется много. И времени…

«А как же похитители? А сильмарил?..»

Мелькор посмотрел на венец с оставшимися двумя камнями, перевел взгляд на Гора… И с силой швырнул венец об стену. Бесценное украшение с жалобным звоном покатилось по полу.

«Хватит! Хватит жить прошлым! Хватит этого нытья об утраченной любви! Да будь они прокляты, эти алмазы! Да пусть уходят, пусть забирают… Пусть подавятся этим камнем! Я же чуть не потерял самое близкое и любимое существо.»

И он склонился над израненным помощником. Всё, ушли, растаяли в призрачной дымке и Феанор, и его чудесные камни. Был только Гор, нуждавшийся в его помощи. Его Гор. Любящий и любимый.

- Сейчас, Гор. Я помогу тебе. Всё будет в порядке.

* * *

Что он мог сказать в свое оправдание? Обида и глупая ревность настолько застили ему рассудок, что его одолели жалкий пес и девчонка-полукровка. Нечего сказать, хорош первый помощник! Крепость потерял, врагов упустил. Властелин вот на ноги его поднял, столько с ним возился, а он… Что же сказать-то?

Гортхаур просто распахнул сознание: пусть Властелин сам всё увидит, пусть судит его, растяпу, за глупость, пусть выносит приговор – он заслуживает самого жестокого наказания.

Мелькор смотрел на него и… улыбался.

- Властелин?

- Не Властелин, нет. Называй меня просто Мелькор.

- Ааа… Эээ?..

- Ты всё ещё хочешь меня, Гор?

Будто пол покачнулся под ногами. И голос отказывался повиноваться. «Властелин… Мелькор… Зачем ты спрашиваешь? Моё сознание открыто перед тобой, смотри! Нет для меня в этом мире никого желаннее тебя. Потому, что ты и есть – мой мир!»

А Мелькор улыбался. Он никогда ещё не улыбался ему ТАК, и никогда ТАК не смотрел на него.

- Возьми меня, Гор.

Мелькор потянул было за ворот рубашки, собираясь снять, но Гортхаур, будто спохватившись, вдруг с жаром воскликнул:

- Нет! Позволь мне! Я так долго ждал. Я хочу сам.

Он снимал с него одежду. Медленно, наслаждаясь каждым движением, каждой мелочью. Любуясь, как сползает черный шелк с мраморных плеч, как открывается взору плоский мускулистый живот, обнажаются упругие ягодицы. Он гладил и покрывал поцелуями нежную кожу, чувствуя, как она становится горячей от его ласк, целовал его приоткрытые губы.

А потом сам, бережно, как величайшую драгоценность, отнес Мелькора на ложе. И снова целовал. Его губы не желали пропустить ни единого места на любимом теле. Его язык упоительно долго играл с сосками Мелькора, затем проделал влажную дорожку на его животе, спустился ниже…

- Ох, Гор, - только и смог выдохнуть Мелькор, когда мягкие губы и горячий язык коснулись его восставшего естества.

Не в силах больше терпеть эту сладостную пытку, Мелькор хотел перевернуться на живот, но Гор снова остановил его.

- Не надо. Я хочу смотреть на тебя, и хочу видеть, как ты на меня смотришь.

Он развел бедра Мелькора и его пальцы осторожно и нежно проскользнули между ягодиц. Он словно дразнил Мелькора, но тот не торопил, лишь мотал головой и покусывал губы в нетерпении. Наконец, он понял, что и сам больше не в силах терпеть, приподнял бедра любимого и вошел одним быстрым стремительным толчком. Мелькор издал протяжный стон и скрестил ноги на спине Гортхаура, теснее прижимаясь к нему…. И комната словно завертелась вокруг сплетенных тел. Жаркий водоворот затягивал всё быстрее, всё глубже. А на дне этой огненной воронки ждали мириады ослепительно ярких вспышек…

И в тот момент, когда их страсть достигла кульминации, Мелькор резко прогнулся, руки его обхватили Горхаура за плечи, взгляд черных глаз, устремленный на любимого, затуманился, а с губ сорвался то ли стон, то ли всхлип:

- Гор…

И не было в этот момент в Арде существа счастливее Гортхаура Жестокого.

* * *

Ну, и зачем он пришел сюда?

Маэдрос и сам себе не мог объяснить, что привело его в лагерь войск Амана. Уж точно не желание поздравить их с победой. Тогда что? Хотел посмотреть на Врага, скованного и жалкого? Того, кто лишил его всего, чем он дорожил в этой жизни. Посмотрел… Мелькор был скован, но жалким не выглядел. Смотрел надменно, держался с достоинством, даже побежденный, он вызывал у окружающих страх и ненависть. Маэдрос поймал себя на мысли, что готов сейчас поменяться с Морготом местами, потому, что на самого Маэдроса в лагере смотрели с брезгливой жалостью. Может, они и правы. Кто он теперь? Жалкий калека, осколок некогда великого и славного дома Феанаро. Чего он достиг, к чему пришел? Братьев не уберег, армию не сохранил, клятву не исполнил. Враг побежден, да. Но побежден не им, а теми, кого он и его братья считали трусами. А он свою битву Морготу проиграл. И не на поле боя… И даже того, кто спас его, кого он любил больше жизни, он не смог уберечь от гибели. Маэдрос-слабак, Маэдрос-неудачник – вот отныне звания, достойные его.

- Майтимо! – окликнул тихий голос.

Феаноринг обернулся:

- Дядя Арафинвэ?

Златокудрый король нолдор Амана, брат его отца, выглядел сейчас усталым и измученным. Не было в его глазах победного блеска, который Маэдрос наблюдал у всех окружающих. Ну, да, велика ли радость победы, если сыновей уже не вернуть… Но он не сторонился Маэдроса, как остальные, даже, вроде, обрадовался, увидев его.

- Пойдем ко мне в шатер, поговорим, - Финарфин произнес это как-то робко, словно боясь, что Маэдрос откажется.

…Уже несколько кувшинов вина опустели, а они всё продолжали говорить, вспоминали прошлое, мирную жизнь в Амане. Далекое время, жизнь, которая тогда казалась Маэдросу скучной, и которую сейчас он считал счастливой. Навсегда утраченный покой…

Финарфин был вежлив и внимателен, Маэдросу нравилось с ним общаться. Лишь одну тему из прошлого они оба, не сговариваясь, обходили стороной – они не говорили о Феаноре.

Маэдросу было хорошо здесь, и он не собирался уходить. Но Финарфин спросил его о Маглоре – единственном оставшемся в живых брате, и этот вопрос вернул Маэдроса в действительность.

- Ах, да! Макалаурэ ведь ждет меня. Жаль, но я должен покинуть тебя.

- Так скоро? – лицо Финарфина сделалось печальным. – Но ведь мы… увидимся ещё?

Маэдрос тоскливо улыбнулся.

- Боюсь, что нет, дядя Арафинвэ. Ты ведь знаешь, для меня путь в Аман закрыт навсегда. По крайней мере, пока я жив.

- Да… Пока жив… - как эхо, повторил Финарфин.

Он выглядел сейчас таким потерянным, таким слабым, что Маэдрос, который ещё совсем недавно чувствовал себя, наверное, самым несчастным существом во всей Арде, пожалел его. Феаноринг обнял своего родича, пригладил единственной рукой его золотые локоны.

- Ну, может, всё не так плохо. Как знать, может, когда-нибудь великие Валар смилостивятся, и двери Мандоса распахнутся…

Синие очи Финарфина смотрели на него с затаенной надеждой.

- Ты веришь, Майтимо? Ты, правда, веришь в это?

На самом деле, Маэдрос не очень-то в это верил, но ему так хотелось утешить того, кто в этот трудный момент был добр к нему.

- Да, я верю.

Финарфин крепко обнял его в ответ и заговорил быстро, горячо:

- Да, да… Я тоже верю, так и будет… Что мы снова будем все вместе… И он тоже вернется к нам… Феанаро, твой отец… Я, Майтимо, знаешь… Я всегда его любил… Его нельзя было не любить… Ведь он такой… необыкновенный…

Потом он посмотрел прямо в глаза онемевшему Маэдросу, одной рукой ещё крепче прижал его к себе, а другой нежно погладил по щеке.

- И ты так похож на него. Такой же гордый. И сильный. И… ты красивый… Ты очень красивый, Майтимо.

Маэдрос не отстранился. Ему было хорошо в этих жарких объятьях, ему нравились и эти нежные слова, и мягкие губы, покрывавшие его поцелуями. И так хотелось забыть обо всем, отдаться на волю ласковых рук…

Когда он проснулся, то не сразу понял, где находится. А потом увидел спящего рядом Финарфина, и воспоминания о прошедшей ночи придавили тяжким грузом.

«Что я наделал? Зачем? Воистину, жалкое я создание! Готов лечь в постель к любому, что приласкает да скажет на ушко несколько нежных слов… Финдекано, друг мой, я снова предал тебя. Нет мне прощенья! Что же теперь? Что мне остается?»

Решение пришло мгновенно: он не позволит больше жалеть и презирать себя. Он исполнит клятву. Хотя бы, часть её. Он добудет камни. Сейчас. А потом…

«А потом, Финдекано, друг мой, единственная любовь моя, я уйду вслед за тобой. И мы снова будем вместе. Уже навсегда!»

* * *

Огромный черный волк брёл по лесной чаще, оставляя за собой кровавый след. Он был ранен и слаб. Иногда он падал, обессиленный. Но и тогда самые матерые лесные хищники не решались не то что напасть, а даже приблизиться к нему. Может, потому, что даже израненный, он оставался слишком страшен и силен для них. А может, чуяли своим звериным чутьем, что и не волк это вовсе.

…Гортхаур очнулся под обломками рухнувшей крепости. Он с трудом смог подняться на ноги. Вокруг стояла пугающая тишина. Из последних сил он оборотился волком – звериный нюх давал возможность чувствовать лучше. И он почувствовал… Запах крови и боли. Запах отчаяния. Запах поражения. Только одного он не чувствовал, не находил среди этого пиршества смерти и разрушения. «Где же ты, Властелин мой?» И он понял: Мелькор снова в руках врагов. Его снова заковали в цепи и увели. Так уже было… И сейчас он опять не смог защитить того, кого любил больше жизни. «Чего я стою тогда? Слабак, неудачник…»

Кто сказал, что волки не плачут?..

А потом он долго блуждал по лесной чаще. Раны затягивались медленно – Гортхаур потерял слишком много сил в этой битве. Но он уже решил: хватит хныкать! Он найдет лагерь светлого воинства, он попытается помочь, освободить. Только бы залечить раны хоть немного…

…Сколько прошло времени? Гортхаур потерял счет дням и ночам. Восстанавливая силы, он строил планы, но все они казались ему глупыми и безнадежными. Вряд ли он сможет что-то противопоставить светлому воинству и Эонвэ сейчас, когда он так ослаблен. Да, и Властелина уже могли отправить в Аман… При этой мысли Гортхаур содрогнулся: как-то один из пленных эльфов рассказал ему, насмехаясь, о том, что было с Властелином в Амане. Умирал этот эльф особенно долго и страшно – Гортхаур оправдал данное ему прозвище «Жестокий».

И теперь – он не должен допустить, чтобы его любимого вновь подвергли ТАКОМУ. Он все сделает, на все пойдет. Даже, если придется отправиться в Аман, даже, если придется попасть в Мандос. Эонвэ?.. Если Гортхаур не может справиться с ним силой, у него есть и другое оружие. Да, и умом командир светлого войска никогда не блистал.

Распрощавшись с волчьим обликом, тёмный майа умылся в ручье. Критически осмотрел своё отражение: вид измученный, да. Взгляд какой-то затравленный, но это дело поправимое. А в целом – вполне привлекательный, в Амане, помнится, его считали красавцем. И Властелин тоже… И умений такого рода ему не занимать. Только вот… Гортхауру была отвратительна сама мысль о том, что придется соблазнять ненавистного Эонвэ. Не было у него никого, кроме Властелина, и никого он не желал.

«Ну, и что же с того? Так нужно – это главное. Если уж Властелин смог перенести такое, то и от меня не убудет.»

…Голова чуть опущена в знак покорности, так, что вьющиеся темные пряди красиво падают на смуглое лицо. В чистый взгляд светло-серых глаз добавлено немного чувственности – самую малость, ровно столько, чтобы пробудить смутные желания.

Таким увидел предводитель светлого воинства Эонвэ бывшего помощника Темного Властелина Мелькора. Как было не залюбоваться? И как не поверить таким искренним, таким проникновенным словам раскаяния (и те же несколько капель чувственности – в низком гортанном голосе)? Победитель сдался на милость побежденного.

Весь день и всю ночь Гортхаур воплощал в жизнь самые сладостные мечты Эонвэ, исполнял самые потаенные желания. И, в конце-концов, Эонвэ уже ничего не мог утаить от своего пленника-соблазнителя.

- Раз уж ты раскаялся, зачем тебе тут оставаться? Поедем в Аман вместе со мной. Я замолвлю за тебя словечко перед Манвэ, он сейчас в таком добром расположении духа, после того, как избавился, наконец, от Мелькора.

У Гортхаура перехватило дух при упоминании любимого, но он сдержался, только улыбнулся самой обаятельной из своих улыбок.

- Как? А разве Мелькор не в Амане?

- Нет, конечно. Ах, да ты не знаешь ещё: твоего бывшего хозяина отправили за Грань Мира. Хвала Эру, навечно…

Эонвэ ещё что-то говорил, рассказывал, кажется, как им будет хорошо вдвоем в Амане, ведь у него теперь особое положение среди майар, сам Король ему благоволит… Гортхаур уже не слушал. Его мир рухнул, выгорел дотла и серым пеплом навсегда застыл в некогда прозрачных глазах. «За Грань Мира! Навечно!» - пульсировало в висках острой болью. Опоздал…

…Он ничем не выдал себя. Терпеливо дождался, пока Эонвэ уснет, - все-таки, Гортхаур здорово его измотал. Потом, с трудом переборов желание перерезать ненавистному майа его светлую глотку, покинул шатер. Никто не остановил его – пусть бы только попробовали!

…Огромный черный волк мчался, не разбирая дороги. Все, кто попадались на его стремительном пути, даже не успевали испугаться и пожалеть о такой страшной встрече – их смерть была мгновенной и неотвратимой.

«И, всё же, я не сдамся! У меня ещё будет Сила, и я ещё смогу бороться. Я найду способ вернуть тебя, Властелин моей души, даже, если для этого мне придется потопить в крови всё Эндорэ! А если… Если у меня не получится… Тогда я уйду вслед за тобой, любовь моя. И мы будем вместе. Навсегда!»

ТЕНИ НА СТЕНЕ

Фэндом: Толкиен Дж.Р.Р. и последователи.
Герои: Гортхаур/Маглор.
Рейтинг: PG-13.
Жанр: ангст.
Предупреждения: однополый секс имеется, хоть и без подробностей.
Комментарии автора: "вот и встретились два одиночества"(с). ПрОклятый майа и прОклятый эльф - что будет, если их пути пересекутся?



Никто не знал его имени. А он сам никогда не называл его, никогда не рассказывал ничего о себе, сколько ни спрашивали: кто он, откуда? Он вообще не говорил. Только пел свои странные песни.

Пел он хорошо. Бесподобно хорошо. Ни один из известных людям певцов не мог сравниться с ним. Но на свадьбы и веселые пиры его не звали. Не те были песни… Стоило безымянному певцу тронуть струны лютни тонкими пальцами, стоило зазвучать его прекрасному голосу – и сжималось сердце от непонятной тоски, и тревога змеей заползала в душу… А веселых песен он не пел.

Замечали люди: капли крови оставались на струнах, когда он играл. Говорили: проклят певец, и не заживают раны на его руках. Замечали ещё: иногда губы певца шевелились беззвучно, словно вел он с кем-то разговор, глядя затуманенным взором в невидимый неведомый мир. Говорили: он безумен.

Были те, кто жалел его, кто из сострадания давал ему кров, пищу и одежду. Были те, кто боялся и сторонился его, страшась вместе с ним впустить в свой дом беду и проклятье. Были и те, кто молча внимал песням безумного эльфа-менестреля, и песни эти находили место в их душах, и навсегда оставались там – горьким дождем печали, густым туманом одиночества, неизбывной тоской по утраченному навсегда…

* * *

Это место ему нравилось.

Черный лес у подножья гор. Непролазные чащобы и смрадные болота. Мрачные пещеры зловеще разевают рты… Хорошее место. Он сделает его ещё более страшным. Так, чтобы не смел зайти никто, кроме тех, кого он сам захочет позвать. Это место будет его домом. Здесь он наберется сил, отсюда начнет свою войну…

Они так беспечны… Вот и славно! Пусть наслаждаются покоем, пусть радуются победе, пусть радуются… его горю… Недолго им осталось радоваться! Он умеет терпеть и ждать. А когда наступит время, он нанесет удар – решительный, беспощадный. Он разрушит их мир, он заставит их заплатить за всё, он вернёт… вернёт…

«Мне так плохо без тебя, Властелин…»

* * *

«Чего они хотят? Нет, я не знаю веселых песен… Знал когда-то… Но то был не я…»

Люди… Они просят спеть. О героях, о славных битвах. Ложатся пальцы на послушные струны, голос и музыка становятся единым целым. «Нет славных битв, есть грязь, боль и страх. Нет героев, есть озверелые существа, дуреющие от запаха крови, своей ли, чужой… Нет красивой смерти, есть запах разлагающихся тел и несправедливость, и вечная мука, и вечный вопрос: почему я?»

Смятение на лицах. «Что? Вы не того хотели? Но это – правда, и я умею только так».

Не уходят… Снова просят. «Спеть о доблестном короле Финголфине? Что ж, извольте». Вновь пальцы менестреля терзают струны, он поет… О ревности и мести, о торжествующей злой гордыне, о бесполезной и бессмысленной гибели. «Пусть о доблестном короле вам споет кто-нибудь другой. А я знал только такого Финголфина».

Просят спеть о прекрасном и отважном Келегорме? Менестрель поет им об отвергнутой страсти, о разрушительном безумии, о ярости и жестокости. «Прости меня, брат, но ведь и это – правда».

Маэдрос? Пусть прозвучит и эта песнь. И имя ей будет – отчаяние…

О Феаноре… Они хотят о Феаноре… Стонет лютня, струится по струнам кровь из искалеченных пальцев, но певец не обращает на это внимания. «Я спою вам о том, что любовь – это боль…» Плачет лютня кровавыми слезами, поёт безумный менестрель о Величайшем Мастере, не знавшем меры ни в творении, ни в любви…

Отводят взгляды, расходятся в молчании… А менестрель продолжает свой одинокий путь, снова глядя в никуда и беззвучно шевеля губами. Кого он видит? С кем говорит?

«Тьелкормо, ты снова охотился? Ты был в лесу? Не видел ли ты там детей? Двух маленьких мальчиков… Я слышу их плач, им холодно и страшно… Ты не нашел их?»

Нет, не дождаться ответа от красавца-Келегорма, исчезает его образ в пустоте.

«Майтимо? Да, ты всегда заботился обо мне, старший брат… Да, мои руки снова в крови, эти раны не заживают… Но, Майтимо, не тревожься, мне не больно уже… Только кажется мне иногда – не моя это кровь, а тех нолдор, которых мы с тобой… Зачем, Майтимо?»

Нет ответа, и это видение растворяется в туманной дымке, уступая место другому призраку.

«Отец… Я пел сегодня о тебе… Понравилась ли тебе моя песнь? Она была о любви… Твоя любовь была так велика, отец. Как и все, что ты делал… Ты пожертвовал всем ради своей любви… даже нами пожертвовал… А единственный дар, который преподнес тебе твой возлюбленный, - это смерть… Скажи, отец, оно того стоило?»

И на этот вопрос не будет ответа… Менестрель спотыкается, падает, поднимается и снова продолжает путь. Дорога кончается у черного леса. Люди предостерегали его от этого места, да, он помнит… Говорили: там пропадают без следа. Но он вошел в лес без страха. Чего ему бояться? Всё самое страшное уже случилось…

Не испытал он ни опасения, ни удивления, когда среди бурелома появилась перед ним тропа. Его звали. Кто? Чья воля ведет его через чащу? Какая разница… Пусть случится то, что должно.

* * *

В одной из пещер он устроил кузницу. Нужно оружие. Хорошее оружие и доспехи. Он знал в этом толк. И в искусстве кузнеца с ним мало кто мог сравниться – недаром когда-то считался лучшим среди учеников Ауле.

Он работал, не зная усталости, подбирал материалы, проверял сплавы на прочность, ковал клинки, изобретал новые смертоносные орудия. Нужно было испытывать оружие на ком-то… Что ж, в подопытном материале не было недостатка – его злая воля приводила к нему всё новые и новые жертвы.

…В темной пещере день сливался с ночью. Иногда, глядя на пляску теней на стенах, он грезил наяву. И тогда казалось ему, что из мрака возникает высокая фигура… Густая тень – как плащ черных волос, сполохи пламени – огоньки в бездонных черных глазах.

- Властелин…

Он протягивал руки – только прикоснуться, почувствовать… И тут же наваждение исчезало. Он опять оставался один, а незаживающая рана в душе снова начинала кровоточить… Рана, от которой он ни за что не захотел бы исцелиться, даже если бы мог…

- Властелин… Этот мир такой пустой и холодный… без тебя…

Всё, что у него было – крохотная искра надежды, призрачной, зыбкой, как тени на стенах… Но он знал: погаснет эта искра – угаснет и он сам…

- Пламя моё, Властелин, - лишь тень твоего костра.

…Новый клинок был хорош. И новая жертва была уже на подходе.

- Сейчас, - сказал он хищно сверкнувшему лезвию. – Будет тебе пожива.

* * *

Тропа привела к входу в пещеру. И тот, кто позвал его сюда, вышел навстречу. Вышел, чтобы забрать его жизнь. Темный майа. Гортхаур Жестокий.

Но и теперь Маглор не ощутил ни страха, ни ярости. Кто перед ним? Всего лишь тот, кто убьет его. Менестрель не боялся смерти, но и не призывал её. Он знал, что смерть не даст ему успокоения – таково проклятье. Так не всё ли равно, где страдать – на земле Эндорэ или в палатах Мандоса? И не всё ли равно, кто и когда оборвет его земной путь?

В холодном блеске лезвия клинка почудился Маглору холодный взгляд фиолетовых глаз Валы Намо. Что ж, значит, смерть его зовут Гортхаур…

…Злое торжество появилось на лице Гортхаура, когда он увидел, какая добыча попалась в его ловушку. Феаноринг! Единственный оставшийся в живых! И он, Гортхаур, прикончит его сам, своими руками! Но сначала поиграет с ним, вдоволь насладится его отчаянием, его ужасом. «Ну же, беги, спасайся! Я не желаю, чтобы всё кончилось слишком быстро».

Феаноринг почему-то никуда не побежал. Спокойно стоял перед темным майа, смотрел на него ничего не выражающим взглядом. Пустота в его глазах удивила и отчасти смутила Гортхаура, но сдаваться и отменять задуманное развлечение он не собирался. Он подошел к Маглору, провел остро заточенным лезвием по нежной коже его шеи – глубокий порез тут же заполнился кровью. Феаноринг не шелохнулся, будто и не заметил.

- Безмозглый щенок, - раздосадовано проговорил темный майа. – Ты хоть знаешь, кто я?

Феаноринг вздрогнул, словно очнулся ото сна. Посмотрел прямо в глаза Гортхауру. Но взгляд его при этом оставался безразличным.

- Я знаю. Ты – Гортхаур Жестокий.

- И ты понимаешь, что я могу с тобой сделать?

Маглор улыбнулся. Спокойной, чуть усталой и совершенно неуместной улыбкой.

- Ты можешь… всё, что угодно, ты можешь сделать. Можешь убить меня. И, полагаю, убьешь…

Гортхаур опешил. Нет, не так он себе это представлял.

- Так что же ты? Сражайся со мной! Или беги, - улыбка Гортхаура напоминала волчий оскал. – Тогда, возможно, я позволю тебе спастись.

- Не позволишь, - спокойно возразил Маглор. Выглядел он всё так же безмятежно. – Да я и не вижу в этом смысла.

Гортхаур рассвирепел. «Феанорово отродье! Он издевается надо мной!» Внезапно взгляд его упал на лютню, которую Маглор сжимал в руках. Обожженные ладони… Совсем как у… «Как он смеет… напоминать мне…» Не помня себя от гнева, Гортхаур вырвал лютню из рук феаноринга, швырнул её себе под ноги и принялся топтать, корёжить тяжелыми сапогами. Трещало, ломаясь, дерево, вскрикивали струны, словно живые… Рассеянная улыбка сползла с лица менестреля, сменившись гримасой боли.

- Зачем? За что? – простонал он. И, словно силы мгновенно покинули его, упал на землю, закрыв лицо руками и по-детски жалобно всхлипывая.

Гортхаур Жестокий остолбенело смотрел на свою жертву: чтобы так убиваться из-за старенькой лютни, когда собственная жизнь на волоске висит! Чокнутые эти феаноринги, все до одного, он всегда так думал. Он глянул ещё раз на обломки лютни, на новенький меч… сплюнул и пошел обратно в пещеру.

* * *

Оставшись один, Маглор долго смотрел на растерзанную лютню полными слез глазами. Что же, Гортхаур Жестокий сумел причинить ему боль…

- Прощай, мой единственный друг, - шептал менестрель, нежно гладя обломки. Уже не починить, не исправить. А сделать новую искалеченными руками он не сумеет. Не было у него веселых песен, теперь не будет никаких…

«Однако, почему же он не убил меня?» Маглор поднялся и побрел к пещере. Возможно, чтобы найти ответ на свой вопрос, возможно, потому, что идти ему было больше некуда.

Темный майа снова работал. Не с любовью, как трудятся эльфийские мастера, а с каким-то остервенением. Но и в этом остервенении была своя странная, пугающая притягательность. Маглор смотрел, как перекатываются мускулы под смуглой, блестящей от пота кожей, смотрел на отрешенное лицо майа, на его сосредоточенный взгляд.

Воздух в пещере был пропитан одиночеством и болью, скорбью и яростью, злой тоской, ненавистью, чувством потери и… было ещё что-то… неясное, смутно знакомое, чего Маглор пока не мог определить, но остро чувствовал… Жилище смертельно раненого зверя. Опасного и глубоко несчастного. Того, кто страдает от своей раны, но не желает прекратить мучения, вместо этого заставляя страдать других. Всех, кто попадется на пути. Всех, до кого сможет дотянуться. Сколько ещё будет длиться его агония? А сколько суждено самому Маглору бродить между жизнью и смертью, не находя приюта ни в одном из миров?

Гортхаур обернулся, хмуро глянул исподлобья.

- Чего тебе? – спросил равнодушно. Казалось, он потерял всякий интерес к своей несостоявшейся жертве.

- Позволь, я спою для тебя, - тихо проговорил менестрель. – Играть мне, правда, не на чем – лютню мою ты уничтожил. Но ничего, не беда, я спою без музыки…

- Хочешь спеть? – темный майа впился взглядом в ясные синие глаза феаноринга. Что это? Вызов? Ну, что же, тогда Гортхаур его примет. – Ладно, пой.

И Маглор запел. Песня его была об одиноком волке, пойманном в капкан. Не в силах освободиться, волк отгрызает себе лапу и, истекая кровью, тратит остаток сил на то, чтобы отыскать ещё хоть одну жертву. Чтобы последним его усилием в этой жизни было разорвать чье-то горло, чтобы умереть, лакая чужую горячую кровь. Была ли это песня только о Гортхауре? Или он пел ещё и о Маэдросе?

- Зачем, Майтимо? Они – нолдор, как и мы…

- Они – враги! Клятва, Макалаурэ, вспомни: Вечная Тьма поглотит нас, если мы не исполним…

«К чему тебе страшиться Вечной Тьмы, брат? Она уже поглотила тебя, я вижу её в твоих глазах, чувствую в твоём сердце».

… Кровь, кровь… хлещет из перерезанного горла… Кровь на руках, кровь на одежде… Кровь выстилает дорогу в Вечную Тьму…

Маглор закончил петь.

- Глупый менестрель. И песня твоя глупая. Убирайся прочь, я не хочу тебя больше слушать! Ты ничего не понял…

На последних словах голос Гортхаура дрогнул, он отвернулся. А Маглор вдруг понял… То неясное, смутно знакомое, что витало в воздухе… Да, глуп, как же он глуп! Как он мог не распознать любовь?..

* * *

Что-то мешало сосредоточиться на работе. Нолдо… Из кузницы он, конечно, вышел, иначе Гортхаур бы попросту вышвырнул его. Но не ушел, так и сидел рядом с пещерой. Ну, пусть сидит, это не причина, чтобы отвлекаться от работы… И, всё же, Гортхаур не мог сосредоточиться. Он чувствовал присутствие менестреля, и это злило его. «Почему он не уходит? Я же не держу его, не нужен он мне. Дороги обратно не знает? Ничего, поплутает немного, да, глядишь, и выйдет куда-нибудь. Я бы мешать не стал».

В конце-концов, он отбросил в сторону недоделанный ятаган и выглянул из пещеры. Сидит… Губами шевелит, будто разговаривает с кем-то… И впрямь, видать, тронулся. Такого и убивать-то неприлично. Гортхаур поморщился от досады: на нолдо, на самого себя, вернулся в пещеру и сел перед огнем, уставившись на игру теней на стене. Сейчас бы снова увидеть образ Властелина, помечтать о том, как они встретятся после долгой разлуки, что Гортхаур скажет ему, что ответит Властелин… Желанный призрак почему-то не приходил, а Гортхаур, пригревшись у огня, начал засыпать. И во сне увидел Ангбанд, и Мелькора… Властелин стоял на смотровой башне, загадочно улыбаясь чему-то, а свет звезд отражался в его черных глазах…

…Призрак, стоявший перед Маглором, задумчиво и печально смотрел на него прозрачными серыми глазами.

«Он тоже любит, отец. Разрушает, убивает, ненавидит – и всё это ради любви. Ты вот ради любви создавал… А итог, в конечном счете, один. Почему? Кто в этом повинен? Мелькор, которого вы оба любили? Или вы сами? Или кто-то ещё? А может, никто не виноват, просто так сложилось, что чувство, которое – основа жизни, которое должно приносить радость и счастье, принесло горе и боль? Или чувство это неправильное, запретное, а вы наказаны за то, что нарушили запрет? Но разве любовь может быть запретной и неправильной?..»

Призрак, разумеется, не отвечал.

«Запутался я совсем, отец. Пойду лучше, поговорю с ним… Ну, и что, что Гортхаур Жестокий. Не вижу я в нем сейчас врага. И темной твари не вижу… Он потерял, ему больно… И я понимаю его».

И Маглор пошел в пещеру.

…«Гор» - прошептал Властелин и положил руку ему на плечо. Гортхаур, счастливо улыбнувшись, потерся щекой об эту израненную руку… и проснулся. Обожженная ладонь лежала на его плече, и он касался её щекой. Только это была не рука Властелина. Счастливая улыбка сменилась растерянностью, затем злостью вперемешку с какой-то детской обидой – будто его обманули, сыграли с ним дурную шутку. Нолдо! Подобрался к нему неслышно, пока он спал…

- Ах ты… Да я тебя… Убери руки!

Но Маглор даже не думал пугаться. Он и вторую руку положил на плечо Гортхаура, погладил его плечи. Во взгляде синих глаз было… было… что-то такое… обезоруживающее, нежное… Да, нежность, светлая, чистая, пронзительно-трогательная, как ясное зимнее утро. Злость Гортхаура без следа растворилась в этой синеве глаз, он осторожно прикоснулся к одной из искалеченных рук, сначала кончиками пальцев, потом губами. Потом коснулся пальцами щеки Маглора… Теперь ему уже не хотелось, чтобы феаноринг уходил, а хотелось пить эту нежность маленькими глотками, ловить языком прозрачные звенящие капли. «Я безумен, как и он? Возможно… Но… Пусть будет!» Гортхаур притянул менестреля к себе, поцеловал в губы, сначала осторожно, потом всё настойчивей. Маглор не отстранился, наоборот – теснее прижался к темному майа, его мягкие губы раскрылись, впустили горячий язык Гортхаура, и язык нолдо ответил таким же жарким прикосновением…

Сплетались языки костра, сплетались тела в вечном танце любви, сплетались тени на стене, Свет и Тьма сплели объятья в мрачной пещере. «Я сложу для тебя свою лучшую песнь, Гортхаур Жестокий. Песнь любви. Шепот нежных слов я положу на музыку движений... Эту песню никто не услышит, кроме нас, но мир запомнит её, и одной каплей любви в соленом море страданий станет больше…»

* * *

Гортхаур бережно собрал обломки разбитой лютни и внимательно осмотрел их. Да, непривычная для него работа… Но, тем интереснее будет её выполнить.

…Когда он вручил менестрелю новую лютню, то с удовольствием отметил крайнее изумление Маглора.

- Что, не ожидал?

- Я… - феаноринг тронул струны: звуки были чистыми и певучими. – Я благодарен тебе. За лютню. За всё.

- Смешной ты! – хмыкнул Гортхаур. – Я сломал, я сделал новую. Не за что благодарить.

Он помолчал, раздумывая, потом сказал, нахмурив брови:

- А если ты думаешь, что то, что между нами было, способно изменить меня, что я перестал быть врагом…

- Нет, я так не думаю, - грустно улыбнулся менестрель. – Теперь я могу уйти.

Гортхаур просто кивнул ему и ушел обратно в свою пещеру-кузницу. К чему прощаться…

Перед менестрелем появилась тропинка, которая вывела его из леса, затем снова исчезла. Хозяин черного леса проводил его за порог и закрыл за ним дверь. Позади, где-то далеко в чаще, слышался одинокий волчий вой. Или это ветер шумел в кронах деревьев?..

…Оружие было готово. Теперь нужна армия.

Этот орк был совсем диким, неприрученным. Гортхауру потребовались определенные усилия, чтобы подчинить его своей воле. Хорошо, такие ему и были нужны – сильные, злобные.

Он кинул орку один из сработанных недавно ножей:

- Ну, как? Нравится? Хорошее оружие?

Орк осмотрел нож и довольно кивнул.

- Тогда забирай, он твой.

На морде орка появился счастливый оскал.

- Теперь ты приведешь ко мне своё племя.

- Да, Властелин, - существо согнулось в почтительном поклоне.

«Властелин...» - эхом прозвучало в горах и отозвалось острой болью в груди. Незаживающая рана, которая никогда не перестанет кровоточить…

* * *

Безумный менестрель ходил от села к селу и пел свои странные песни. Только теперь в них что-то неуловимо изменилась. Казалось, лютня в изувеченных руках жила своей собственной жизнью, обладала собственным голосом, отличным от голоса певца. И в голосе этом смешивались сила и нежность, ярость и страсть, ненависть и любовь. Казалось, певец иногда и сам с удивлением прислушивается к своему инструменту, улыбается чему-то, и начинает петь, словно подстраиваясь под звучание струн. И тогда два голоса – лютни и её хозяина – сплетаются в единую песню. Как языки костра, как тени на стене, как Свет и Тьма…



Сайт создан в системе uCoz