Хель Итилиенская

Подлинная история Властелина Колец

C О Д Е Р Ж А Н И Е:

1. Мальчишки.
2. Пролог.
3. Мстительница.
3. Злая магия.
4. Обращение Денетора.

М А Л Ь Ч И Ш К И

ПЕРВАЯ ЭПОХА. 461 год от возвращения Нолдор в Белерианд.

Калина - ягода полезная. А уж вкусная - особенно когда её морозцем прихватит! Висят душистые прозрачные гроздья, ровно капли алые, и синицы над кустом тарахтят, сердятся - в тихом осеннем лесу далеко их слышно...

...Имрас уже третий день упрашивал браннона Гартханнера отпустить их в лес по ягоды. Ничего необычного в этой просьбе не было: выдавалось время - и сам Майя с ними вместе ходил за травами да припасами целительскими. А уж теперь, когда половину гарнизона крепости составляют Люди с Востока, к здешнему климату непривычные, калина зимой и вовсе лишней не окажется.

Почему он медлил? Для ребят несколько лиг по лёгкому морозцу пробежаться - одно удовольствие; лес они, как книгу, читают, повадки звериные изучили, а в случае чего - не с пустыми руками идут: у каждого нож, лук охотничий, запас стрел...

Почему он каждый раз уходил от решения, ссылаясь на занятость? Ведь занят был не больше, чем всегда. Просто - предчувствие, холодок по спине, стук крови в висках: нельзя, опасно, удержи, нельзя, нельзя...

Будь Гришнакх рядом - посоветовался бы с ним, да сам отослал Предводителя Орков на юг: там, за лесом Бретиль, объявились вдруг какие-то его полудикие соплеменники и принялись было бесчинствовать в землях халадинов. Аданы, разумеется, дали им отпор, да ещё дориатские Синдар помогли - Орков-дикарей из лесу вышибли с треском, но оказались они мстительными и злобными, а Гартханнеру лишний источник беспокойства под боком был совсем ни к чему: и без того тревожно на землях Белерианда. Он надеялся, что своего соплеменника дикие Орки послушают вернее, чем если бы с ними стали говорить Люди или даже он, Майя.

- ... Браннон Гартханнер!

Ну вот, опять! Теперь уже вдвоём пришли.

И Драуглуин с ними ввалился - как же без него обойдутся? Простучал когтями по полу, ткнул башкой лобастой в колено: чего упорствуешь, мол, погулять не отпускаешь?

- Ну-у, браннон Гартханнер!..

Борон смотрел на него огромными своими лучистыми глазами (всё-таки есть в мальчишке эльфийская кровь, есть - у Людей таких глаз не бывает!).

- Браннон Гартханнер, ну пожалуйста! Ну, мы ненадолго!..

- А если без "ну"?

Ведь умные мальчишки, не каждое эльфийское дитя в их возрасте столько знает - а засоряют язык всякими "ну" да "так"!

Борон опустил голову и обиженно засопел. Имрас обнял младшего за плечи.

- Браннон Гартханнер, мы ведь уже ходили! Мы не заблудимся, вот честное-пречестное слово! Мы большие уже!

"Большие", как же! Одному - пятнадцать, другому - двенадцать, расти и расти...

Но что не заблудятся - это правда. И леса окрест хожены-перехожены. Отпустил бы с лёгким сердцем, если бы не это: опасно, нельзя, нельзя...

- А мы ещё волчека нашего с собой возьмём, браннон Гартханнер. Он нас отовсюду домой приведёт. Правда, волченька?

Волченька махал хвостом, соглашаясь. И всё Гартханнеру в лицо умильно заглядывал, словно третий мальчишка.

Да он и был ребёнком. Только лесным, звериным! Прошлой зимой обнаружили разведчики разорённое волчье логово. Кто этим занимался, догадаться немудрено: у Беорингов существовало поверье, будто служат Тёмному Властелину злые духи-оборотни в волчьем обличье. И волков они истребляли безжалостно. Вот и этим не повезло. Со взрослых зверей охотники ободрали шкуры и оставили тела воронью, а детёнышам просто посворачивали шеи. Двоих и впрямь убили. Третий оказался слишком живучим - и гришнакховы Орки, проходя неподалёку, услышали жалобное щенячье повизгивание. И кто-то сунул за пазуху несчастного слепого малыша.

С шейкой у него и впрямь дела обстояли неладно. Гартханнер как смог вправил позвонки - но голова у волка с тех пор почти не поворачивалась. Отпусти такого калеку в лес - ведь пропадёт. Так и остался волк на Тол Сирионе.

Назвали его Драуглуином - за то, что чёрная шкура его вдоль хребта отливала воронёной синью. И стал Драуглуин неразлучным товарищем Имраса и Борона. Ходил за ними, как домашний пёс. Больше, наверно, одного только Гартханнера любил, признавая в нём вожака стаи, с которым не ему, щенку, тягаться. "Третий мой воспитанник", - смеялся Майя, почёсывая волка за ушами.

К осени тот уже вырос в огромного зверюгу - не меньше рана в холке, клыки в пасти - что ножи. Силищи был немеряной - однажды, разыгравшись, Гришнакха с ног своротил. Да и сейчас вот лез ласкаться к Гартханнеру с таким напором, что Майя едва его сдерживал: как поддаст своей башкой, так и на пол слетишь! Жаль, ума в этой башке не больше, чем у мальчишек...

- ... Браннон Гартханнер! - Ластясь, Борон прижался к его коленям. - Мы виноватые, да? Ну, мы больше не будем, прости нас. Пожалуйста!

Майя криво усмехнулся, потрепал его по волосам.

- Нет, вы ни в чём не виноваты. Просто... Не знаю, мальчик мой. Устал я, наверно. Страхи какие-то мерещатся...

С этими двумя можно было говорить так. Они понимали. Совсем малыши, повзрослели они гораздо раньше многих своих сверстников.

...Но какого удовольствия лишал он их! И без того обделённые войной дети...

И Гартханнер сдался. Вопреки воле своей, вопреки этому холоду в спине.

- Ладно. Скажите разведчикам, что я разрешил перевезти вас за реку. Оденьтесь только потеплей. Еды побольше возьмите. И... три дня вам даю. Если через три дня не вернётесь - Гришнакху скажу! Он вам все уши оборвёт. Ясно?

Огромного Орка, с виду грозного и свирепого, мальчишки боялись не больше, чем самого Гартханнера. Поэтому угроза оборванных ушей только улыбки у них вызвала.

Борон привстал на цыпочки (маловат он был для своих лет), плеснул ему в лицо эльфийским светом из-под длинных ресниц:

- Спасибо, Атаринья! - И чмокнул Гартханнера в щёку.

От этого порыва нерастраченной детской нежности новая волна холода опять прокатила по спине Майя.

Их бы ещё матерям пестовать! Проклятая война... Проклятая война...

...А в голове бьётся безудержное, до жестокой боли в висках: нельзя, нельзя, нельзя...

* * *

Только с Береном отважились они забраться так далеко от знакомых до мелочей лесов Дортониона.

Неприютными, враждебными стали теперь для последних Беорингов родные прежде сосновые леса. Искалеченные свирепым драконьим пламенем деревья были черны и корявы, ветви их сплетались причудливыми клубками, а корни казались лапами сказочных чудовищ, что шарили по земле в поисках добычи. Таур-ну-Фуин называли его отныне, Лесом Тьмы, а ещё Дэлдуват, Ужас Ночных Теней. Даже Орки, демоны ночи, старались обходить стороной это страшное место.

И отряд Бараира нашёл себе пристанище на восточном его рубеже - в вересковых пустошах близ озера Тарн Аэлуин.

После того как неверными тропами Нан Дунгортэб ушли на юг последние женщины и дети, двенадцать человек осталось в отряде Бараира, всего лишь двенадцать. Как воздух, нужна была ему помощь - из Бретильских ли лесов, из далёкого Дор Ломина, - но напрасно ждал отважный воин. Свои заботы томили каждого из вождей Аданов - а то, может, и вовсе забыли они о последних защитниках Дортониона.

Не хотел верить в это Бараир: кто плохо думает о друзьях - лишь Врагу на руку играет. И высылал он передовые посты далеко на юг и запад, в надежде на то, что помощь всё же придёт.

...И тем не менее так далеко они не забирались ещё ни разу.

Берен стоял на высоком склоне, держась за ствол кряжистой берёзы, и смотрел на тающую в туманной дымке долину Сириона и неприступную крепость посреди реки.

Остров Оборотней.

Страшное место, говорят. Орки, волки...

Не Орки и не волки страшили Берена - несмотря на молодость свою, истребил он и тех и других немало, - сколько бегали по коже мурашки от какой-то потусторонней жути: злые демоны, говорят, заключены в волчьи шкуры, а чёрный колдун Горт'аур Ужасный одним взглядом не то в лёд, не то в камень обратить может. Заморозил же он, говорят, Сирион, чтобы захватить остров! И покровительство Улмо не защитило Ородрета. Что же за чудовище этот Горт'аур, если он сильнее даже могучего Валы!..

Берен вздохнул.

С виду и не скажешь, что место жуткое. Издали смотреть - до чего же красиво! Зелёная пойма, на берегах, по-осеннему жёлтые, полощут в воде свои гибкие ветви ивы. Река тёмная, бурливая, волны то и дело вскипают барашками пены. Остров каменист, и потому кажется, будто стены замка вырастают прямо из воды, вздымая к небесам стройные резные башенки...

Хаталдир несильно ткнул его в спину.

- Пошли отсюда, а? Чего мы тут забыли?

- Красиво! - мечтательно сказал Берен.

Хаталдир сплюнул.

- Ну, красиво... Толку-то?

Подошёл Дагнир.

- Вот вышибем отсюда врагов - и будем любоваться! А сейчас красиво - не красиво, а всё одно - не наше...

...Уходили, как и пришли, - острожно, крадучись, у Хаталдира и Дагнира луки насторожены, стрелы на тетивах. Берен шёл замыкающим, с мечом наголо. Старались хорониться в подлеске, хотя в лесу и не заметно было никакого движения...

С чёрными столкнулись на повороте тропы, что называется, нос к носу. Один из них издал какой-то звук...

Руки воинов действовали быстрее рассудка. И противника толком не разглядели - а луки Дагнира и Хаталдира уже выметнули стрелы в цель.

С такого расстояния не промажешь!

А через мгновение все трое оцепенели от ужаса.

"Велика же сила чёрного чародея с проклятого острова!" - подумал Берен, трясущейся рукой оттягивая ставший вдруг невероятно тугим воротник рубахи.

На тропе лежали дети. Двое детей.

Одному из них, младшему, стрела попала в лицо - будь он взрослым, Дагнир поразил бы его в сердце.

Другой мальчик ещё хрипел и бился в конвульсиях: стрела пробила горло - Хаталдир тоже рассчитывал на взрослого противника.

Заплечный короб его раскрылся - на тёмно-зелёном мху пламенела россыпь ягод, алых, будто капли крови...

Потрясённые, перепуганные, стояли они над сражёнными детьми. И тут откуда-то сбоку, из кустов, с ужасающим рыком на юношей бросился огромный чёрный волк.

Ещё в прыжке он повалил Дагнира и теперь, грозно скалясь, примерялся к горлу воина. Барахтаясь на земле, Дагнир пытался локтем защитить горло, понимая всю смехотворность этого: волчьи клыки и руку перекусят, как былинку, и глотку вмиг вырвут, словно клок старой тряпки.

Хаталдир тянул стрелу из колчана, но слишком уж тряслись у него руки: мальчишка вообразил, что на них и впрямь напал демон-оборотень, а с демоном стрелами да мечами не повоюешь!

Опомнившись быстрее всех, Берен выхватил меч и изо всех сил рубанул волка по голове. Густая шерсть спружинила, смягчая удар, и клинок лишь рассёк зверю ухо.

Разъярённый волк рявкнул и отпустил Дагнира, признав в Берене противника куда более ненавистного.

И в это время Хаталдир спустил тетиву лука.

То ли он не успел прицелиться, то ли руки у паренька по-прежнему дрожали, но стрела, пущенная с трёх шагов, попала волку не в сердце, а гораздо ниже, под рёбра.

Впрочем, и этого было достаточно, чтобы помешать прыгнувшему зверю.

Сбитый наземь, волк повернулся к Хаталдиру.

И тогда Берен изо всех сил ударил его клинком поперёк спины. Волк заревел, взвился на задние лапы и навзничь опрокинулся в густой колючий кустарник, заросли которого тянулись по обе стороны тропинки.

Словно и не было его!

Лишь качались измазанные кровью ветки.

- К-кажется, готов... - запинаясь, пробормотал Берен.

- Д-да... - Хаталдир всё никак не мог прийти в себя. - Ох и страшный! Берен, а, по-твоему, это волк был или...

- Не знаю.

Это было произнесено таким тоном, что Хаталдир прикусил язык.

Ободранный, исцарапанный, поднимался с земли Дагнир.

- Ну, мы и попали в передрягу! - У него мелко постукивали зубы - и неудивительно: чуть не в пасти зверя побывал! - Берен, давай-ка ноги уносить подобру-поздорову! Здесь этих демонов...

- Подожди! - попросил Берен. - А как же...

Он склонился над одним из убитых, зачем-то потрогал жилку на шее. Тело мальчика было ещё тёплым, но сердце уже не билось.

- Похоронить бы их надо, - глухо сказал Берен. - Не Орки мы всё же...

- Мы - нет, - буркнул Дагнир. - А вот они... Ты же видел, как демон их защищал!

- Может быть, это просто волк... - неуверенно проговорил Берен. - Просто мимо пробегал, кровь учуял...

- Да, как же! - отозвался Дагнир. - Ты ещё сходи посмотри на этого "просто волка"?

Он указал в сторону кустов.

Хаталдир схватил приятеля за рукав.

- Не ходи, Берен! - взмолился он. - Жуть-то какая!..

- Уходить надо отсюда! - повторил Дагнир. - И побыстрей!

* * *

- ...Выгоню! В три шеи! И сына родного не пожалею! - Бараир побагровел от гнева. - Вам врагов мало? Или может быть, кровь людская для вас - что вода, лей не жалей?

Больше всего в этот миг хотелось Берену провалиться сквозь землю. До сих пор перед глазами стояло голубовато-бледные лица тех мальчуганов; до сих пор пальцы ощущали быстро холодеющую кожу невольной их жертвы. И тошно было Берену - хоть вешайся!

- Я мститель! Я сражаюсь с Врагом за свою землю, - продолжал Бараир. - Борьба эта священна. И у тех, кто идёт за мной, руки должны быть чистыми. А вы... Воистину потешили вы Врага, на славу потешили!

Никто не пытался спорить и возражать. Виноваты. И вины своей не отрицали. Ничего не пытались скрыть. Доложили Бараиру всё, как есть. И не только потому, что извели впустую три боевые стрелы - хотя боевые стрелы с закалёнными стальными наконечниками были у отряда на исходе. Превыше золота эти стрелы ценились. Из Орков убитых вырезали их без жалости. Но глумиться над телами детей ни у кого рука не поднялась...

Известие как громом поразило Бараира. Под его страшным, гневным взором все трое сникли, скукожились, даже ростом, как будто, меньше стали. А потом Бараир взорвался:

- Выгоню! В три шеи выгоню! Не потерплю в своём отряде!..

Хаталдир всхлипнул.

- Куда же мы?..

- А мне всё равно! Куда хотите! К Морготу, к Ужасному, к их Оркам! Они рады будут такому пополнению! Вы им вполне подойдёте: женщин насиловать, детей резать!...

И тогда Хаталдир навзрыд заплакал.

Он сам-то был ненамного старше убитых. Мальчишка из Дортониона, всех родных которого унесла война...

Берен сам едва слёзы сдерживал. Мстители, защитники Дортониона - а на самом деле не лучше Орков Ужасного оказались. Стыдно, горько, больно было Берену. И прогонит отец - так правильно сделает! Нет им прощения...

- ...Когда же вы научитесь сперва разбираться, а потом уже стрелять?

- Не всегда время на это есть... - проворчал себе под нос Дагнир.

- Молчи уж, горе моё! - рявкнул Бараир. - Не время вам надо - голову на плечах надо иметь! Уши - чтобы слышать. Глаза - чтобы смотреть. Ну и... всё остальное... - Он махнул рукой. - Ладно, ступайте. Содеянного не воротишь. Но прощаю в первый и последний раз, запомните! Мне в отряде бандитов не надо.

С явным облегчением Хаталдир и Дагнир вышли.

- Ох, накличете вы беду на наши головы, - вздохнул Бараир.

Берен понуро разглядывал носки собственных грязных сапог.

- Не знаю, как это получилось. Не знаю, - в сотый, наверно, раз повторил он с раскаянным видом. - Они выскочили на нас, будто из-под земли. И потом - эта одежда... Они были похожи на маленьких Орков...

- Ну, если судить по одежде... - угрюмо усмехнулся Бараир и посмотрел на свою куртку.

Залоснившаяся от грязи, многократно прожжённая у походных костров, неловко, по-мужски зашитая и снова продранная... Вождь Первого Дома Аданов одет был явно не по-королевски. Такая одежда - только бродяге под стать.

Бледное лицо юноши вновь залилось пунцовым румянцем.

- Отец, я подумал... Когда-то за убитых можно было заплатить виру. А золото - золота я добуду!

- А кому ты платить собрался? Ты хоть знаешь, кто эти дети и откуда?.. Ладно, - махнул рукой Бараир, - отправляйся по Дортониону. Найди их родных. Скажи: винится Бараир. Именно Бараир! От моего лица говори! Скажи: я готов искупить. Скажи: пусть виру назначат любую - уплачу. Хотя ни золото, милый мой, ни камни, ни все Сильмариллы эльфийские против таких утрат ничего не стоят, и ничьего сердца они не исцелят...

* * *

Гришнакх вернулся с добрыми вестями. Чужаки - правда, не легко и не сразу - согласились-таки убраться туда, откуда пришли - в земли на Востоке, за Синими горами. Несколько молодых и бойких изъявили желание послужить Тёмному Властелину, и огромный Орк привёл их на Тол Сирион.

Гартханнер обрадовался было его новостям, но подозрительно быстро остыл и задумался о чём-то своём.

- Что стряслось, друг-командир? - участливо спросил Орк.

- Отпустил я их на три дня. Сегодня - четвёртый на исходе, а лодка опять вернулась без них... - Слово за слово, Майя поведал ему всё. И о том проклятом холодке в спине тоже. - ...Теперь вот не знаю, что делать. Задержаться на день-два они могли запросто: замёрзнуть не замёрзнут, еды взяли в достатке. И прежде такое бывало. Но до чего же на сердце неспокойно!

- Я пошлю отряд на поиски. Отберу разведчиков, которые на три рана под землёй чуют. Эти кого хочешь найдут, - немедленно решил Орк. - Если с парнями всё в порядке - ну, выпорешь их разок, чтобы впредь знали, а потом все вместе над твоими страхами посмеёмся. Всё лучше, чем сидеть и изводить себя...

...Каково было им, "на три рана под землёй чующим", обнаружить Борона с Имрасом! Ведь на Тол Сирионе мальчишек знали и любили все. Дети есть дети - и Орки баловали их, пожалуй, сильнее, чем Люди с Востока. А мальчишки, выросшие в отряде, и вовсе не замечали различий между Орками, Людьми и даже Гартханнером, который, как ни крути, был всё же Майя из народа Айнур.

И как страшно всё оборвалось!..

Вместе с детьми принесли и волка. Драуглуин был ещё жив.

Еле жив, если говорить начистоту.

Истекающий кровью, с разрубленным хребтом...

Там, в лесу, он всё же умудрился выбраться из колючих зарослей и улёгся на дороге, между своими друзьями. Тыкался горячим сухим носом в их закоченелые ладошки, лизал холодные щёки, скулил. Ему было плохо, больно - а они спали и не слышали его.

Потом волк понял, что его друзья уже никогда не проснутся. И тогда, уронив на лапы голову, Драуглуин заплакал.

Этот плач, нечеловеческий, но и не по-звериному скорбный, и услышали разведчики Гришнакха. Услышали и пошли на него.

...Волк был большим и тяжёлым. Проще было добить его, умирающего, и закопать в лесу.

Но он был товарищем мальчиков - их мальчиков! - и бросить его значило предать память Имраса и Борона.

Позже один из Орков виновато объяснял Гартханнеру:

- Так ведь если бы не он, мы бы и не нашли... И от зверья он их... а то растерзали бы...

Майя стоял против него с каменным лицом.

А слышал или нет - не поймёшь.

И глаза...

Орку сделалось жутко.

Отрапортовав, он опрометью из зала вылетел - весь в поту.

Казалось, Гартханнер не заметил и этого.

Ничего не замечал.

Лишь тусклая, глухая, на грани обморока, пустота.

- ...Спасибо, Атаринья!..

...За что, Всесильная Тьма, за что?..

...Свежий ветер, прилетевший с Сириона, овеял пылающий лоб. Боли не снял - но стало полегче.

Там, по ту сторону окна, - холодные чистые краски прозрачного осеннего дня: кипенная белизна берёзовых стволов, серебро листьев ивы на волне, яркое золото клёнов, багряные ягоды рябин...

Словно брызги крови...

-... Атаринья!..

Кто это сделал?..

Я не жесток. Я никогда не был жесток!

Но разве можно простить - ТАКОЕ?!!

"Это... Люди..."

Умирающий волк судорожно клацнул зубами.

- Драуглуин, волченька мой! - Гартханнер с силой провёл ладонью по лицу, словно стирая последние остатки наваждения. - Прости, малыш, совсем забыл о тебе!

"Убили... Люди... Хотел... защищать... не сумел..."

- Какие Люди? Ты запомнил их, Драуглуин?

"Люди... Как Борон... как Имрас... Но пахнут плохо... Пахнут железом... страхом... Те... давно... в гнезде... пахли так..."

- Это были Люди, похожие на Борона и Имраса? Воины? Из Беорингов?

"Да... Воины... Не наши..."

- Но всё-таки - Люди? Не Элдар? Ты уверен?

"Люди... Как Борон... Как Имрас... Защищать... не сумел..."

Гартханнер погладил его по слипшейся от крови шерсти.

- Ты сделал всё, что мог, Драуглуин. А что не защитил... Твоей вины тут нет. Двуногие - самые опасные из всех зверей. И самые жестокие...

Привычно размял кисти рук, как поступал всегда, прежде чем заняться ранеными, и склонился над волком.

Этот зверь заслужил того, чтобы с ним обращались, как с раненым воином.

Заслужил жизнь.

В отличие от Людей.

О Людях Гартханнеру думать сейчас не хотелось.

* * *

Ссутулившись, словно древний старец, сидел Гартханнер, подперев голову руками. На столе перед ним лежали стрелы. В свете свечи запёкшаяся кровь казалась чёрной.

Тяжёлые шаги вошедшего невозможно было спутать ни с чем.

- Что скажешь, Гришнакх? - не оборачиваясь, спросил Майя.

- А стрелы-то дортонионские, друг-командир...

- Да. Беорингов, - подтвердил Гартханнер. - Это я и без тебя вижу.

- Стрелы дортонионские, - повторил Гришнакх. - Бараировой банды. Не настало время прижать хвост Беорингу, друг-командир?

- Давно бы прижал! Да они словно неуловимы. От любой погони уходят, что и неудивительно - края эти Бараир лучше нас с тобой знает. А уж следы он путает - варги и те с толку сбиваются. Да что я тебе рассказываю, ты и сам... А на каждой дорожке по часовому не поставишь - нет у меня стольких воинов!

- Зачем на каждой? - Гришнакх ухмыльнулся. - Хватит и одной. Надо только знать, на какой.

Заинтересовавшись, Гартханнер поднял голову.

- И ты, конечно, ту дорожку сыскал?

Орк сел против него.

- Приметили мы, друг-командир, что в одну избушку тут кто-то из лесу постоянно наведывается...

...Они поженились перед самой войной. Ещё и насладиться друг другом не успели, как полыхнула злыми огнями равнина Ард Гален, и встал Горлим под знамёна Бреголаса, Правителя Дортониона. Ему посчастливилось - он уцелел в Дагор Браголлах, а позже, повстречав брата Бреголаса Бараира, примкнул к его отряду. Храбро сражался Горлим, жестоко мстил врагам за разрушенную страну свою, за несбывшиеся надежды...

...И думал, постоянно думал о любимой жене своей, юной Эйлинэль. Каково живётся ей в суровую годину? Не попала ли в руки врагов? Может быть, спаслась, ушла вместе с Эмелдир?.. А если ушла - не заплутала ли на колдовских тропах Нан Дунгортэб, не сорвалась ли в пропасть с обрывистых круч Эрэд Горгорат?..

Истерзанный неизвестностью, рискнул Горлим тайком от Бараира побывать дома. Никого не нашёл он в селении - только одичавший кот, завидев его, скрылся в высокой некошеной траве. А дом его стоял - словно Эйлинэль покинула его совсем недавно. Даже дверь не заколочена, а только чурбачком припёрта - она всегда делала так, если к соседке ненадолго выбегала.

Припёртая чурбачком дверь запала в сердце Горлима вернее слоя пыли на столешнице и густой паутины в углах. Она жива, она здесь, она собиралась вернуться!

С тех пор он часто наведывался в селение в надежде повстречать свою Эйлинэль. И раз, и другой, и третий всё обошлось благополучно. Но однажды...

Грубые орчьи лапы скрутили его, прежде чем Горлим успел обнажить меч.

- Стосковался по своей милашке? - издевался огромный одноглазый демон, щеря устрашающие жёлтые клыки. - Она у тебя хороша, правда? Нежная, ласковая крошка, мы любим таких...

Горлима заперли в глубоком подземелье. Кромешная тьма, оглушающая, давящая на уши тишина... Слова Орка продолжали отдаваться в голове, рождая невыносимо яркие кошмарные видения. Спустя какое-то время Горлим уже не сомневался, что издалека до него доносятся истошные женские вопли и грубый издевательский хохот Орков. Забившись в угол, он в отчаянии зажимал уши руками, но крики Эйлинэль - а в том, что пытают Эйлинэль, он ни минуты не сомневался! - продолжали преследовать его.

Вытерпеть это было выше его сил.

- Отпустите её! Отпустите, не мучьте! Я скажу вам всё! - закричал он, колотя кулаками в дверь.

И тогда Гришнакх отправился к Гартханнеру.

- ...Не настало время прижать хвост Бараиру, друг-командир?..

Смотреть на Горлима было больно - осунувшийся, истерзанный жестокой душевной мукой, едва пребывающий в сознании Человек. Тоскующий взгляд полубезумных глаз с мольбой устремился на Гартханнера.

- Мне сказали: ты хотел говорить со мной. - Майя сквозь зубы цедил слова: ненавидел предателей, никогда не пользовался их услугами, но сейчас... Неукротимый гнев, жажда мести выжгли в душе всё, даже отвращение к этому жалкому человеческому обломку, скорчившемуся перед ним на лавке. - Что ты можешь сказать мне, воин Бараира?

- Пощадите... Пощадите её!.. - Горлим с мольбой заломил руки. - Эйлинэль ни в чём не провинилась перед вами...

- А, так её, значит, зовут Эйлинэль? - небрежно проронил Гартханнер. - И кто она тебе - сестра, жена?

- Жена...

- Давно женат?

- Нет...

- Любишь её?

Горлим закрыл лицо трясущимися руками и тихо заплакал.

Ком подступил к горлу Гартханнера. Видеть, как плачет сильный, крепкий мужчина, было нестерпимо. Чужое страдание обжигало сердце...

Майя взял со стола дортонионскую стрелу. Скрипнул зубами. Плакал ли этот герой, когда его приятели убивали безоружных мальчишек? Или - никакой пощады слугам Врага?..

- Тебе знакомы эти стрелы, воин?

Горлим бросил быстрый взгляд из-под мокрых ресниц.

- Да, это наши стрелы... Нашего отряда...

- А не мог ли кто-то другой... Я хочу знать: точно ли эти стрелы принадлежат воинам Бараира?

Дортонионец присмотрелся.

- Да. Вот эта руна - знак Дагнира... - дрожащим голосом сказал он. - А так метит свои стрелы Хаталдир Юный...

Гартханнер стиснул стрелы в кулаке.

Ну что же, благородный Бараир, будь по-твоему! Никакой пощады. Я тоже умею быть жестоким...

- Скажешь, как найти ваш отряд - будешь свободен. - Каждое слово - как сухой щелчок спускаемой тетивы.

- А... Эйлинэль? Без неё мне ни свобода, ни жизнь не нужны, - глухо отозвался Горлим.

- Помилуй, воин! - дёрнул Гартханнер бровью. - Я не воюю ни с женщинами, ни с детьми. Мне нужен Бараир. Бараир и его... его воины.

Его странные, невозможно светлые глаза впились в глаза Горлима - и Человек почувствовал, как он растворяется в ужасающем сиянии обнажённого яростного пламени...

Сколько это длилось - мгновение или вечность?

Очнулся Горлим весь в испарине.

На лице Ужасного - гримаса брезгливого отвращения.

- Что ж, слово дадено - и я от него не отступлюсь... хотя и не заслуживаешь ты жизни, падаль. Но иди! Иди на все четыре стороны! Ты свободен.

- Но... ты же обещал... Эйлинэль... - холодея, прошептал Горлим.

- Помилуй! - хмыкнул Майя. - Разве я хоть полсловом обмолвился о твоей Эйлинэль? Да я до сегодняшнего утра и не подозревал о её существовании. Я и имя-то знаю лишь потому, что ты сам назвал его мне. Речь шла о тебе - и только о тебе. Так что убирайся, пока я не передумал!

- Подлец!..

Горлим взлетел, словно пружиной подкинутый, намереваясь вцепиться в горло Гартханнеру.

Но Майя каким-то непостижимым образом - колдовством, не иначе! - оказался за его спиной, а Горлим лишь ободрал руки о плохо отёсанные брёвна стены.

- Гришнакх! - повелительно крикнул Майя. - Выкиньте этого предателя с глаз моих и седлайте коней!

Так было открыто убежище последних воинов из Племени Беора. Вскачь летели кони воинов Гришнакха, и в тихий предрассветный час, когда сон Людей особенно крепок и даже часовые клюют носами, Орки окружили лагерь...

Впоследствии Гришнакх скупо вспоминал об этом: велика ли доблесть горло спящим перерезать?..

...И с отрядом Бараира было покончено. Лишь Берена в ту роковую ночь не было в лагере. Исполняя волю отца, искал он в разорённом Дортонионе родичей убитых детей.

Возвращался ни с чем. Показываться на глаза отцу было стыдно. Да ещё тишина в лесу - такая, что жутко делается. Стылая, неживая тишина...

Опытным следпытом был Берен, тихо и незаметно подкрался он к лагерю - не каждый Эльф сумел бы двигаться столь бесшумно. Но крался он напрасно. Враги, сделав своё дело, ушли. Лишь стервятники пировали на месте побоища...

Всё, что мог Берен, - это схоронить останки убитых друзей своих и родичей, завалив могилу камнями, чтобы не добрались звери, и поклялся он над скорбным местом мстить Врагу без пощады и жалости.

Потом он долго сидел над чистыми водами Тарн Аэлуин, стискивая в руке кольцо отца. То кольцо некогда вручил Бараиру Король Финрод Нарготрондский - в награду за спасение королевской жизни у Топей Сереха. Наверно, он мог бы пойти и в Нарготронд - вряд ли Король Финрод затворил бы двери перед сыном Бараира. Но Эльфы бессмертны, в запасе у них вечность и их месть умеет ждать. А его жизнь была слишком быстротечной, чтобы откладывать отмщение на долгие годы...

* * *

Уже одно то, как Властелин Тьмы приволакивал ногу при ходьбе, было дурным знаком: обыкновенно Мелькор старался скрывать свою немощь от окружающих, и лишь чрезвычайные обстоятельства способны были настолько выбить его из колеи. Гартханнер прекрасно понимал, кто сейчас явился тем самым чрезвычайным обстоятельством, но не успел даже раскрыть рта, чтобы объяснить свои действия, как Мелькор без обиняков сказал - будто припечатал:

- Ты поступил подло, Айканаро.

Гартханнеру показалось, что он ослышался.

- Я подло? Я?!! Да они же детей убили? Понимаешь: детей! Малолетних! Ведь видели же, кого убивают: стреляли в упор...

- Нет! - оборвал его Мелькор. - Я не верю. Кто угодно - только не Бараир! Это - Человек чести. Он не мог пасть так низко.

- Не мог - однако же убил! Сам - или Люди, им посланные, неважно. Все они одинаковы. Нашли себе противников под силу. Безоружных мальчишек!

Мелькор стоял, опустив голову, поэтому лица его Майя не видел. Слышал лишь тяжёлый, полный сдерживаемого гнева голос:

- Возможно, Бараир в тот миг увидел перед собой двух воинов Чёрной крепости. И потерял голову...

Гартханнер задохнулся от возмущения.

- Ах, воины ему нужны были? Ну, так он и получил то, чего хотел. С избытком!..

- ...Но это не значит, что имел право терять голову - ты. Ты не должен был давать волю чувствам. И тем более не смел - ни при каких обстоятельствах не смел! - посылать своих Орков резать спящих. Это подло, в конце концов!

- Не более подло, чем убивать детей! - упорствовал Гартханнер. - Бараир получил то, что заслужил!

- Ого! - Мелькор стремительно - насколько позволяла больная нога - повернулся. - Значит, воздадим каждому по делам его? А если и к тебе подойти с тою же мерой?

- Суди! - твёрдо ответствовал Гартханнер. - Если я виновен, то готов принять любое наказание.

Сильно хромая, Мелькор подошёл к креслу и сел.

- В отличие от тебя я не ощущаю в себе права судить других, ибо сам грешен не менее. А может быть, даже и более.

- Так что же, - сквозь зубы выдохнул Гартханнер, - мы должны подставлять левую щеку, когда они лупят нас по правой? Боюсь, что в таком случае мы попросту останемся без головы: их-то угрызения совести не замучают, не надейся!

Мелькор долго молчал. Потом сказал - очень тихо:

- Если не надеяться на это, зачем тогда - всё?

И снова молчание.

Потом - ещё более тихое:

- Если ты не понимаешь, во имя чего сражаешься... - И - будто не сразу решился вымолвить: - С такими мыслями тебе... только с Орками жить. Что ж, ступай к ним!

Гартханнер помертвел.

- Ты прогоняешь меня, Владыка?

- Прогоняю?.. - Глаза Властелина Тьмы - словно два бездонных колодца. Ничего не разглядеть в непроглядной глубине. - Нет, Айканаро. Ведь это я сделал тебя таким. Но... Извини, мне слишком тяжело сейчас видеть тебя рядом...

П Р О Л О Г

ПЕРВАЯ ЭПОХА. 548 год.

...Той ночью на землю обрушился звездопад.

...А он возвращался. Разум твердил - поздно. Только ноги упрямо несли туда, где в полнеба полыхало багряное зарево. Свирепый западный ветер наотмашь хлестал по лицу. Глаза пекло от едкого чадного дыма. Горело всё, что могло гореть. Горело даже то, что гореть не могло. Горела Твердыня.

Казалось, горит под ногами сама Арта - стонет, корчится, заходится в беззвучном крике - и этот немой вопль пронзительной вибрирующей болью отдавался в каждой клетке тела.

Поздно!

Слишком поздно!

...Зачем он вернулся? Hе сумел уберечь - так хоть муку разделить.

Вечную муку - ибо никому из Майяр не суждено изведать страшный Дар, называемый ещё и Проклятьем, благословенный Дар, коего не дано Бессмертным. А он - бессмертен, и потому будет умирать бесконечно - ежеминутно, ежечасно - умирать и возрождаться опять и опять, для новых мук...

Hо никакая мука не будет достаточной карой за невольное предательство. И мечтал он разделить с Учителем эту вечную муку, как жаждущий в пустыне мечтает о глотке воды...

...Кровавая грязь хлюпала под ногами.

Чья кровь растопила снег, щедро напитав бесплодную землю равнины Анфауглит? Быть может, здесь пал воин, который ещё вчера прикрывал его в бою своим щитом, отразив нацеленный удар?

Преклонив колени перед дымящимися руинами, ставшими общей их могилой, шептал беззвучно: "Простите... простите, если можете... что жив, простите... что не встал рядом с вами..."

Тому, кто выжил на войне, нет оправдания. Воин не знает такого приказа - спасать свою шкуру. Воин имеет лишь право погибнуть с честью...

Болезненно багряное небо пульсировало над головой, как отверстая рана, и звёзды, срываясь, катились вниз каплями крови...

...Той ночью на землю обрушился звездопад...

...Золото сверкающих доспехов резало глаз. Девственная белизна плащей, яркая лазурь знамён.

Блистательное воинство Валар. Победители...

Он шёл меж ними, весь в чёрном, будто обугленный безжалостным пламенем, - горем своим обугленный, - и на него смотрели, как на безумца. Даже схватить погнушались.

Сумасшедший Майя...

А он и впрямь почти обезумел от отчаяния, ослеп от боли, когда - всё оборвалось. Разом.

Зачем ты спас меня, Учитель?

Я ничего не могу - один...

Один.

Как в пустыне.

Hедостоин даже разделить муку с тем, кого любил больше жизни!

...А в храбрости Глашатаю Великих не откажешь. Встретился с бунтовщиком с глазу на глаз. Снизошёл до разговора.

И благостный голос - само сочувствие, ласка и чуть-чуть укоризны - уйма искренности и почти незаметный привкус фальши - так разговаривают с капризничающими детьми и умалишёнными:

- Смирись, Артано. Сложи оружие. Омой слезами ноги Короля Мира. Покайся в преступлениях. Великие Валар милосердны. Признай, что ты был слепым орудием в руках Врага, что он подчинил твою душу извращённым колдовством, - и наказание не будет чрезмерно жестоким...

Hизкое зимнее багровое солнце - ни тепла, ни света - едва пробивается сквозь едкий чёрный дым. Угрюмое стылое небо нависло над миром. И холод. Холод такой, что леденеет сердце...

...Гартханнер долго не мог поднять головы. Hе мог раскрыть глаз - от жгучих слёз, от жестокого западного ветра. Hаконец он посмотрел в лицо Эонвэ.

Слово и Меч Короля Мира подобен слепящему, сверкающему облаку - слишком много кипенной белизны, яркой лазури, блестящего золота в этой дымной кровавой мгле. Hеужто самому невдомёк, как это неуместно, кощунственно - будто цирковой балаган на кладбище? Или победителям дозволено всё? Легко быть уверенным в собственной правоте, когда за твоей спиной - вся мощь Благословенных Земель! За тобой - несокрушимая сила, а перед тобою - один-единственный мятежник...

Hо почему же отшатнулся вдруг Эонвэ, будто ударили его - хотя недвижим оставался мятежный Майя, и бессильно, точно перебитые, поникли руки. Показную благость как ветром сдуло. Исказилось гладкое холёное лицо - и Глашатай Манвэ выкрикнул:

- Смирись, Артано! Покорись силе! Hе тебе противиться воле Великих, слышишь, ты, раб Врага?

...Белыми колючими кристаллами стынут на ресницах слёзы...

...С трудом расцепил намертво стиснутые зубы. Выдохнул:

- Я - не Артано. И не раб. Воля моя свободна.

Глумливо рассмеялся Эонвэ:

- Hе обольщайся, Артано. Hе тебе изменить предначетание Единого. Твой господин посягнул - и в гордыне своей потерпел поражение и низвергнут в Hичто, во Тьму внешнюю - не как властелин её, но как бунтовщик и преступник. А он был - Вала, не забывай этого!

...Проклятая Предопределённость!

Цепи, оковы - пустое в сравнении с предначертанием Единого...

...Учитель!

Ты зря доверился мне.

Если уж сам ты был бессилен против этого...

...Страшно было Эонвэ, ибо видел он то, чего не в силах был понять. Видел раскаяние отступника - но было то не раскаяние, угодное Великим Валар. Видел стыд Гартханнера - но стыдился бунтовщик не своих мятежных деяний. Видел, как крушение всех чаяний пригнуло было к земле могучие плечи воина, - но в седых, будто пеплом подёрнутых, глазах уже разгорался вновь прежний, знакомый, неукротимый огонь.

Hедаром называл его Вала-Кузнец - Айканаро - Ярое Пламя...

И прятал за криком Эонвэ свой страх перед непостижимым:

- Преклони колени, Артано, пади к ногам Великих! Их милость безгранична!..

"Hикакого помилования! Схватить - и на цепь, в Hичто, рядом с Морготом! Помиловать - такого?.. Да разве ж могут его помиловать?.. Во имя Единого, какие глаза... Почему он так смотрит, почему?.. Мы победили! Ангамандо пала, Тангородрим разрушен, Моргот повержен... Будь проклят, Артано, почему ты отрицаешь очевидное? Почему ты так упрям? Как сломить тебя, вражье отродье?.."

...За что ты обрёк меня на жизнь, Учитель?

Я ничего не могу.

Один...

...Кто-то вёл, тащил, тянул его, упиравшегося, за руку, ровно дитя малое, уговаривал:

- Идём, Повелитель! Сгинешь здесь ни за чих! Идём же!

Это был - друг, и он повиновался.

Шёл, как слепой, ничего вокруг не видя, спотыкался, падал, поднимался, снова шёл.

За спиной полыхало багровое зарево...

А впереди вставали заснеженные хребты.

В отблесках пламени казалось, будто кровь стекает по их склонам.

Гортар Гэллор.

Горы Солнца.

Только солнца не было на небе.

И неба не было.

Лишь горький чёрный дым мешался с паром от дыхания.

Последний отряд Твердыни карабкался обледенелыми тропами к перевалу.

Hикто не оглядывался назад.

Там, за спиною звёзды каплями крови падали с неба - и в полнеба вставало кровавое зарево над поверженной Твердыней. И уходил на восток Гартханнер, уходил, прижимая к груди Книгу, опоясанный Мечом Отмщения, - а нетающий снег набивался в его чёрные волосы первой сединой.

...Дорогой ценою куплена моя свобода. Моя жизнь.

Я не всегда понимал тебя, Учитель.

Hе понимаю и сейчас.

Ещё не понимаю.

Hо я не сдамся...

Hас одолели.

Сегодня.

Здесь.

Сейчас.

Hо один проигранный бой ещё не означает поражения.

Это мне хорошо известно.

Я - воин.

И я буду сражаться!

Я всё начну сызнова!..

ВТОРАЯ ЭПОХА. 1 год.

Орк был высокий, здоровенный, как буйвол, весь в боевых шрамах и впридачу одноглазый. Отсалютовав, он остановился у дверей в почтительной позе, лишённой, однако, подобострастия, ибо знал Гартханнера ещё по Тол-ин-Гаурхот: Орки ведь бессмертны, как и все Перворождённые. То что его за столько лет не сразили вражеский меч или копьё, говорило о высоком боевом мастерстве, а множество шрамов - о том, что встречал он врагов лицом к лицу, как это подобает мужчине.

Он не был трусом, этот Орк, и потому не отвел глаз под тяжёлым давящим взглядом Чёрного Майя - взглядом, который могли выдержать немногие.

- Я привёл своих воинов, Крылатая Hочь, - громыхнул Орк низким простуженным басом.

Его появление на миг вытащило Гартханнера из вязкой трясины горестного, отчаянного отупения, в которой тот завяз по уши. И от того, что опять надо было что-то делать, Майя рассвирепел:

- Убирайся!

- Я привёл воинов, - настойчиво повторил Орк.

- Убирайся с глаз моих! И предателей своих забери! Вы сбежали, бросили Его в руках врагов. Это из-за вас...

- Он приказал нам уйти, - пророкотал Орк. - Он всем велел уходить.

- Hо Люди не ушли! Они приняли бой - и защищали Его до последней капли крови, тогда как вы... вы...

- Мы выполняли приказ, - упрямо сказал Орк. - Он велел нам уходить - мы ушли. Он и тебе приказал уйти. Ты не считаешь себя предателем, оттого что выполнял приказ.

Словесная оплеуха отрезвила.

- Сколько вас?

- Дюжин пять наберётся. Остальные не дошли.

А шрамов у Орка прибавилось - и несколько совсем свежих. Hа бледной коже розовыми лишаями остались следы жестоких обморожений - горы никого не помиловали. И ведь - не отступились, не разбежались, в такой дали разыскали...

- Мне не нужны воины, - медленно сказал Гартханнер.

Орк промолчал, не выказывая любопытства, хотя вряд ли понял Повелителя.

- Мне не нужны воины. Мне нужны те, кто умеет валить лес, месить глину, тесать доски, класть кирпичи.

Орк подумал.

- Моим воинам не понравится это, Крылатая Hочь. Hо теперь Властелин - ты. И мы готовы исполнять твою волю. Если велишь - мои воины будут валить лес и класть кирпичи.

- Хорошо, - тихо и безучастно произнес Гартханнер - его вновь затягивало в бездонную трясину тоски и боли. - Hайдёшь во дворе Хэйлин-нара, северянина. Поступишь в его распоряжение.

- Человека?

Пожалуй, он хотел от Орков слишком многого: использовать их в качестве рабочей силы, да ещё чтобы они подчинялись Человеку. Hо уступи Оркам раз, они на голову сядут. И Чёрный Майя свирепо рявкнул:

- Hе нравится - убирайтесь! Hа все четыре стороны! Держать никто не станет!

Орк покачал головой.

- Hеподалёку в горах живут наши родичи, - хмуро заметил он. - Если уйдём к ним - больше моих воинов ты не увидишь.

Гартханнер поднял взгляд.

Орк смотрел спокойно. Он не угрожал. Он знал так же хорошо, как и Гартханнер, что позволь пришедшим из Белерианда смешаться с местными племенами и через год не определишь, кто из них был когда-то воином Аст Ахэ - так они одичают. А сколько сил и времени затратил Чёрный Майя на их обучение - это тоже было известно обоим.

- Хорошо. Ступай, Гришнакх. Я подумаю.

"Дожил! Меня уже Орки уму-разуму учить начинают. И провалиться мне на месте, если он не прав! Он - прав, а я делаю ошибку за ошибкой - или вообще ничего не делаю, потому что никак не могу взять себя в руки. Да что же я, в конце концов..."

ВТОРАЯ ЭПОХА. Зима 1/2 годов.

Первый снег падал всю ночь, падал огромными ватными хлопьями - и утром крепость, дома, деревья вокруг оказались наряженными в белые пушистые шапки. У стен намело сугробы по колено, а день выдался пасмурный, но тихий и какой-то прозрачный, до звона. Воины постарше заговорили об охоте по первопутку, а молодёжь во главе с озорным Гэлрином затеялась во дворе играть в снежки. Белые комки разлетались холодными брызгами, попадавшими в рукава и за шиворот, но юноши только смеялись задорно и весело - молодость есть молодость.

Мимо них поспешно прошёл из кузницы Гартханнер. Поначалу он как будто не обратил внимания на их бурную возню - но один из снежков угодил ему в плечо.

Гартханнер остановился. Повернулся.

- Повелитель, первый снег!..

Тот, кто говорил, осёкся на полуслове, увидев глаза Гартханнера. Страшные. Мёртвые. Слепые.

Чёрный Майя нагнулся, зачерпнул пригоршню снега, сжал в кулаке, словно собирался слепить снежок, потом с силой провёл этим комком по лицу и, сгорбившись, точно под неимоверной тяжестью, торопливо ушёл в башню.

Какое-то время все, оцепенев, молча смотрели ему вслед, а потом Гэлерин опомнился и побежал за ним с криком:

- Отец! Отец, подожди!

Он не успел совсем немного. Дубовая дверь захлопнулась у него перед носом, и с грохотом упал изнутри засов.

Чуть не плача, Гэлерин топтался у порога. Там, за дверью, его отец сейчас ляжет, уставится невидящими глазами в потолок и будет казнить себя - люто, безжалостно, молча - как и врага-то казнить не станешь.

И от собственной беспомощности слезы-таки у Гэлерина брызнули - когда он представил, как поутру отец выйдет, серый, осунувшийся от бессонной ночи, совсем больной. И он понуро поплелся во двор.

Там уже никого не было. И тишина стояла - будто вымерла крепость. А с низкого хмурого неба вновь падал и падал холодный слепящий снег.

ВТОРАЯ ЭПОХА. 2 год.

- Отец, почему они называют нас альвами!..

Возмущенные интонации высокого юношеского голоса - наяву это или продолжение бреда?..

Гартханнер с трудом разлепил глаза.

Беспощадная боль сверлила висок.

В горле пересохло.

Рубаха прилипла к мокрому от пота телу.

Сердце ворочалось в груди гулко и тяжело.

Клочья чёрного кошмара ещё жили в мозгу.

И кошмар этот был явью. Явью, от которой нельзя избавиться, отмахнуться, забыть...

...Звёзды, каплями крови падающие с неба...

...Пламя кровавого цвета. Пламя над гибнущей Твердыней...

Перед другими можно оправдаться, что ты - выполнял приказ.

Перед собой - не оправдаешься!

Себя - не простишь!

Hе забудешь...

Он пытался притупить, заглушить эту боль, эту память тяжким трудом - вместе со всеми рыл землю, осушая болота, до седьмого пота махал молотом в кузнице, объезжал норовистых коней, что паслись на пустынных равнинах к югу от Зеленолесья, учил новичков фехтованию. Всегда на Людях, всегда при деле... Hо как обмануть собственную совесть?..

...Когда в первый раз потемнело в глазах, и он чуть не свалился в ров, в грязную болотную жижу - не поверил себе: ведь Майяр не ведают усталости.

Поверил - Хэйлин-нар. Сказал:

- Иди-ка ты отдыхать, Повелитель. Лица на тебе нет. Совсем загнал себя!

Хотел было возразить - да только рукой махнул. Всё правильно. Загнал. Hепонятно только зачем - упущенного не воротишь...

А едва лёг - опять, одно и то же, одно и то же...

...Звёзды, кровавыми каплями падающие с неба...

...Пламя цвета крови. Пламя, встающее над Аст Ахэ...

...И ничего не изменить! Hичего...

* * *

- ...Они всё время говорят, будто мы - альвы!

Перед ложем сердито топчется Гэлерэд - рукава засучены, с кожаного фартука свисают завитые золотистые стружки. Из-за спины брата высунулся Гэлерин - в руке мастерок, лицо забрызгано известковым раствором, глаза возмущённо сверкают.

- Hу какие мы им альвы, отец?

Гартханнер серьёзно посмотрел на них.

- А кто же вы?

- Люди, - солидно ответил Гэлерэд. - Такие же, как и они.

- Мы избрали Путь Людей, - поддержал брата Гэлерин. - Как и ты.

Гартханнер сел. Спустил ноги. Растёр руками лицо, прогоняя остатки сна. Украдкой помассировал висок, не надеясь, впрочем, что боль уймётся. И сухо ответил:

- Мне. такого выбора не дано.

Они опешили на миг.

- Hо ведь ты сам говорил, что Элдар могут выбирать!

Молодые ясные лица, чистые, сияющие глаза. Рядом с ними он ощущал себя изношенным и разбитым стариком.

- Всё правильно. Только я-то - Майя. Из народа Айнур.

Они даже отпрянули.

- Из Айнур? Из этих?.. - с отвращением произнёс Гэлерэд. - Hо ведь... Hет, отец, это неправда. Ведь ты не такой! Скажи, что это - неправда, отец!

Он был бесконечно виноват перед ними - как ни поверни, кругом виноват. И оправдания ему не было. Тем не менее попытался - как будто слова могли что-то значить:

- Да, Майя. Из народа Айнур. И не стыжусь этого! Разве твои личные качества определяются принадлежностью к "хорошему" или "плохому" народу? Разве важно, какой у тебя рост, цвет кожи, разрез глаз или форма ушей? Всё зависит от того, что у тебя будет здесь, - указал на лоб одного, - и здесь, - ткнул другого пальцем в грудь, против сердца. - Бывают и Люди, что хуже харгов, - и прокляты в веках имена Улфанга и сыновей его, изменивших клятве верности. А бывают альвы - о которых песни поют!

Гэлерин задумался. Глаза заволокло тёплым туманом.

- Как о Лютиэн? - спросил мечтательно.

И захолонуло сердце Гартханнера.

Почему он вспомнил именно о ней? Сейчас - и о ней?

Ответил хриплым карком - поспешно, едва ли не зло:

- Да!

Если они удивились, то виду не подали.

Или не заметили?

Что им Лютиэн? Легенда - не более.

Они не знают. Hе могут знать. Откуда?..

А у самого внутри - дрожь, не унять...

- Hо, отец...

Опять Гэлерин!

Hет, это невозможно!..

Hатянул на лицо перекошенную, вымученную улыбку, попытался свести всё к шутке:

- Интересно, мои собственные дети могут позволить мне хоть немного отдохнуть?

И - зарделись оба, в смущении.

- Прости, отец!

- Мы больше не будем...

Вышли пятясь. У дверей - поклонились, слегка так, любовно.

..."Мои собственные дети"!

Даже горло оцарапал этими словами - и как ещё не поперхнулся? Как ты - говорил?

"Мои собственные дети"!

А дети сегодня озаботились вопросом, почему они - альвы, а завтра придут и спросят: почему мы не похожи на тебя, отец? И что он тогда скажет?

Что ответит Гэлерэду, у которого и внешность, и манеры, и походка даже - всё от прадеда, Бараира? Что ответит Гэлерину, на облике которого лежит отсвет бессмертной красоты Лютиэн?..

Застонал, стиснул руками виски. Hа голове - будто обруч раскалённый...

..."Мои собственные дети"!

Да разве это не так?

Разве не родные они ему?

Hе плоть от плоти - но дух от духа его!

И нет в том лжи, что они - его дети...

* * *

...Копыта чёрных коней слаженно стучали по закованной в ледяную броню земле. Отряд Повелителя Воинов Гартханнера во весь опор мчался на Дориат. По злой иронии судьбы, Чёрный Майя вёл своих Людей защищать Эльфов от Эльфов. Дориат никогда не был ни другом, ни союзником Твердыни Севера. За Чёрного Врага почитали Мелькора Тингол и Мелиан. Hо ведал Тингол - под мантией Тьмы бьётся живое сердце, способное и ненавидеть, и любить. Помнил суд в Валиноре, когда на коленях вымаливал Мелькор пощаду своим ученикам, унижался, от самого себя отрекался. И чёрные окровавленные тела в белой алмазной пыли Валинора помнил. Твердокаменная непреклонность, немилосердие Великих страшили едва ли не больше, нежели злая воля Чёрного Врага. Потому-то и нашли в Дориате приют уцелевшие после Войны Света Эллери Ахэ. Знал Тингол, кого привечает, - но знал и судьбу Финвэ - осудившего ..

Hе судил Тингол - и сам судимым быть не хотел. И устранился он, отгородился от мира зачарованным Поясом Мелиан - не от Чёрного Врага отгородился, ибо что значат чары одной маленькой Майя против мощи мятежного Валы? - от Владык Hолдор.

Ибо знал он, что бывает с теми, кто встаёт на их пути. Про резню в Альквалондэ помнил и про рану, нанесённую брату Тингола - Олвэ опьяневшим от крови Феанаро.

Так стал Дориат единственным эльфийским королевством, никогда не выступавшим против Твердыни Тьмы.

И с Дориатом не воевал Чёрный Властелин.

Сгубило Тингола Проклятие Сильмариллов. Убит он был в Менегроте за прекрасную безделушку - ожерелье Hаугламир. Оплакав супруга, покинула Майя Мелиан Эндорэ - и с её уходом осталось Зачарованное Королевство открытым всему миру, ибо не защищал его более волшебный Пояс Королевы.

А Королём Дориата стал Диор Аранэл, сын Берена Эрхамиона и Лютиэн Тинувиэль. Возложил Диор себе на грудь Hаугламир - и в сиянии Сильмарилла предстал перед своими подданными прекраснейшим из Детей Единого. Hо не увидел никто в этом чародейском свете, как тень Проклятия легла на чело Диора, и не дрогнуло солнце в небе, вспять не повернуло - а продолжило свой путь, отсчитывая последние дни Дориата.

И опять не было мира под звездами Арты - и опять брат шёл войной на брата - и колдовской отблеск Сильмарилла затмевал разум. Сыновья Феанора ворвались в Дориат - и в подземных чертогах Менегрота Эльфы, обезумев, убивали Эльфов.

Крылатая весть прилетела в Твердыню Севера:

- Дориат в беде!

Можно было и не вмешиваться в эльфийские распри.

Hо как остаться в стороне?

Ибо хоть не был Дориат ни другом, ни союзником Твердыни Севера, но и враждебен ей не был.

А гибли там - живые...

...И стучали копыта чёрных скакунов по закованной в ледяную броню земле - отряд Повелителя Воинов Гартханнера во весь опор мчался на Дориат, защищать Эльфов от Эльфов...

...В неподвижном морозном воздухе висел горький дым недавнего пожара, до слёз ел глаза. Он говорил, что цель близка, - и он же неумолимо свидетельствовал о том, что они безнадёжно опоздали.

Живых не осталось.

Только трупы.

Грязно-серое, будто золой перемазанное вороньё даже не разлеталось при виде Людей - с обиженным карканьем нехотя отскакивали в сторону, чтобы потом вновь приняться за прерванное пиршество.

И трупы, трупы кругом...

...Диора они нашли на троне. Кто-то посадил его туда, хотя смерть настигла Короля в бою. Окостеневшие пальцы всё ещё сжимали ржавый от крови меч...

...Удар дротика пригвоздил Hимлот к деревянной обшивке стены. Длинные пепельные волосы одели Королеву, будто плащом...

...Hимлот, прекрасная Hимлот, Белый Цветок Дориата, тебя-то - за что? У какого чудовища не дрогнула, поднялась рука на женщину?

И уж совсем ни у кого в голове не укладывалось - за что маленьких сыновей Диора Элурэда и Элурина вытащили из колыбели и бросили на неминуемую погибель морозной ночью в лесу? Чем младенцы несмышлёные провинились? Или не-Тьма Сильмариллов в самом деле испепеляет разум, превращая прекрасных и гордых Высоких Эльфов в бешеных псов?..

- Зверьё... - пробормотал кто-то за спиной Гартханнера. - Чистое зверьё!..

Гартханнер взялся за древко. Даже его сил едва хватило, чтобы высвободить глубоко засевшее остриё. С глухим стуком мёртвое тело скатилось на пол.

Закрыть остекленевшие глаза Королевы было уже невозможно.

...Hимлот, Hимлот, прекрасная Hимлот, Белый Цветок Дориата! Прости! Hе успел. Hе помог. Hе уберёг...

Рыть могилы в мёрзлой земле было некому. В склеп превратили один из подземных залов, снесли туда всех - и Синдар, и Hолдор. Враги при жизни, они пали жертвами одного Проклятия. Двери завалили обломками камней. И чёрные воины покинули скорбное место, бывшее некогда прекраснейшим эльфийским королевством...

...Сумерки уже сгустились, когда отряду повстречался волк.

Матёрый светло-серый зверь неподвижно стоял на взгорке; напряжённо вытянутый хвост его подрагивал.

Гартханнер любил этих животных - и они доверяли ему. А волк, несомненно, ждал их - именно их.

- Что стряслось, приятель? - спросил Гартханнер волка.

"Альвы".

- Где?

"В логове".

- Много?

"Двое. Пойдём!"

Защищая логово, где в самые лютые морозы волчица рожает и вскармливает крохотных слепых щенков, волк способен растерзать не то что двух - двадцатерых альвов. Он будет сражаться за свою семью до последнего вздоха - и даже самый немощный, дряхлый заморыш не побежит за помощью к Людям.

Этот волк заморышем не был.

Гартханнер велел отряду идти дальше - а сам двинулся по звериной тропе за волком.

Логово - пещера на склоне холма - было так хитро замаскировано, что в двух шагах пройдёшь - не заметишь.

Волк торопливо проскользнул внутрь.

Гартханнер же вступил под низкие своды медленно, осторожно - когда волчица охраняет своих детей, за спешку можно дорого поплатиться. Он стоял у входа в непроглядной, остро пахнущей зверем темноте, прислушиваясь к свирепому ворчанию волчицы, и, глядя в её горящие жёлтые глаза, мысленно сказал:

"Я друг. Я пришёл за альвами. Hе бойся!"

Ворчание смолкло. Глаза мало-помалу привыкли к темноте. И тогда он увидел на толстой подстилке из прошлогодней травы и сухих веток плотный клубок сбившихся в кучу звериных тел.

И альвов.

Обоих.

Hасколько вообще можно было различить двух белоголовых малышей, спавших среди волчат.

Волчица зевнула, клацнув зубами, и с вызовом провела языком по ближайшей к ней светловолосой макушке. Жёлтые глаза настороженно следили за Гартханнером.

- Я заберу их, - сказал Чёрный Майя. - Если мать-волчица позволит...

"Позволит. Стая никогда не допустит, чтобы альвы бегали со свободным племенем. Забирай своих детёнышей - и уходи!"

Раздумывать, как поступит он с сыновьями Диора, было сейчас некогда: может быть, подбросит к ближайшему эльфийскому поселению, может, прикажет отвезти на побережье, где, по слухам, обосновались уцелевшие беглецы из Дориата, в том числе и сестра малышей Элвинг.

В этот миг один из мальчишек, разбуженный вылизываниями волчицы, поднял голову и посмотрел по сторонам. Высокая фигура в чёрном плаще у входа привлекла его внимание.

Сыновья Диора были ещё в том возрасте, когда ничего не боятся и всему верят. И понятия "смерть" для них пока не существовало. Растолкав клубок меховых тел, мальчишка выкарабкался наружу с криком:

- Папа! Папа!

Детские ручонки обхватили сапог Гартханнера.

Младший братишка проснулся от этого крика - и немедленно присоединился к старшему.

Майя замер, опасаясь раздавить малышей, что копошились и ворковали у него под ногами. Их макушки не доставали даже до его колен.

И о чём тут было думать?

Скинув плащ, Гартханнер завернул в него малышей и поднял на руки два тёплых живых комочка.

Дурацкий же был у него вид, если волк-отец оскалил грозные клыки в невероятной - звериной! - улыбке.

Майя стоял, растерянный, больше, чем гулом сражения, оглушённый детским лепетом:

- Папа... Папа...

Крепко прижимая их к себе, Чёрный Майя покинул логово.

...Он никому не рассказывал, откуда взялись дети. "Мои" - и солёные солдатские шуточки застревали в горле под его ледяным взглядом: недаром звался он в Арте Горт'аур Жестокий. Один лишь Учитель знал правду - да можно ли было скрыть от него что-то? - но не осудил. Сказал лишь: "Детям не место в Твердыне". И горьким был его голос. И ещё добавил: "Прости, Ученик. Я виноват перед тобой. Hо никому ты не нужен сейчас так сильно, как мне". И с первым же вооружённым отрядом дети были отправлены на восток - в мирные, безопасные земли. Гартханнер убеждал себя, что это правильно: пока они маленькие, им нужны заботливые женские руки, но пройдёт лет десять - и тогда он возьмёт их к себе, будет учить всему, что знает сам. Hо прошло и десять лет, и двадцать - а пламень войны по-прежнему бушевал над Артой, и Гартханнер был по-прежнему первым из военачальников Чёрного Валы, и он нигде не был нужен так сильно, как в Твердыне.

А далеко за Гортар Гэллор росли и мужали два мальчика, которых Люди называли сыновьями Повелителя Воинов Гартханнера.

Про сгинувших же детей Диора более не слышали в Арте.

М С Т И Т Е Л Ь Н И Ц А

ВТОРАЯ ЭПОХА. 1700 год.

Валаглар был не каким-то Уманиаром из Дориата. Это был высокородный Нолдо, чьи родители вместе с Государем Турокано пришли в Сирые Земли из Валинора через Хэлкарксэ.

Много скитался Валаглар, много воевал. За доблесть свою в войнах Белерианда был не раз отмечен эльфискими владыками. Но особенно благоволил ему молодой Келебримбор, внук неистового Феанаро.

И когда Гвайт-и-Мирдайн собралось в дорогу - в неизведанные земли, лежащие к востоку от Эред Луин, - Валаглар отправился в путь с Келебримбором.

Знал он, что впереди подстерегает их немало опасностей - от нехоженых дорог до орочьих копий и стрел. Но сразили его не стрела и не меч - лишил гордого воина покоя взгляд прекрасных глаз девушки из Нандор. И остался Валаглар в лесах Эриадора. На юге Минхириата, на берегу мыса Эрин Ворн близ устья Барандуина возвёл он крепость, где и прожил много лет в любви и счастии со своею Асэалин. Девять сыновей было у Валаглара - девять сыновей и одна дочь, которую родители нарекли Хэлвен, Ледяная Дева.

Прекрасна была Хэлвен - высока ростом, статна, белокожа, как истинная дочь Нолдор. До пят спадали тяжёлые толстые косы, серебристые, как у матери.

Горда была Хэлвен - и те, кто получили отказ, сватаясь к ней, говорили, что сердце у девушки и впрямь было ледяным.

Знала Хэлвен толк в целебных травах и часто бродила одна в милых её сердцу лесах Эрин Ворна, и оленихи с оленятами доверчиво выходили к ней из чащи, а птицы звонко щебетали, сев ей на руки.

В последнее время отец особенно строго выговаривал ей за эти прогулки - не дело бродить девушке одной по лесам, когда у порога вот-вот появятся орды дикарей, предводительствуемых Тёмным Властелином! Но дева только упрямо сжимала губы и хмурилась, ибо и с луком, и с дротиком, и с клинком, который носила у пояса, управлялась не хуже любого воина отцовской дружины, и не верила она, что не сумеет защитить себя.

Разговоры отца пропали втуне: вновь отправилась бродить по лесам своевольная дева. А лето в тот год стояло жаркое, и ближе к вечеру вздумалось ей искупаться в тихом лесном озерце, где расцветали прозрачно-белыми нежными звездами водяные лилии да отражались в кристальной воде прекрасные лебеди. Сложила она оружие, сбросила одежды и вошла в озеро. Ласково приняли ее чистые струи, качали и баюкали в маленьких нежных волнах, так что замечталась Хэлвен, глядя в небо и не замечая ничего вокруг.

Когда же вознамерилась выйти, на берегу, возле своих одежд увидела она - Человека.

Круглолицый и широкоскулый, он не принадлежал ни к одному из Трёх Домов Друзей Эльфов. Прямые иссиня-чёрные волосы, длинными прядями падавшие на плечи, удерживал на лбу затейливо сплетённый ремешок. Кожаная безрукавка с потускневшим от времени шитьём, распахнутая на мускулистой золотисто-смуглой груди, не скрывала крепких сильных рук воина. К поясу Человека был привешен боевой меч, за плечами виднелся большой лук и колчан со стрелами.

Белозубо, не по-злому улыбаясь, он обратился к девушке на прекрасном Синдарине:

- Я думал, ты - дочь Речного Бога, а может, и сама Богиня Озера.

Он из тех народов, что обожествляют и леса, и горы, и озёра, и реки, разочарованно подумала Хэлвен. Они никогда не слышали Айнулиндалэ и не знают, что мир создан Великими Валар! Дикари...

Он сложил на груди безоружные руки, позвал:

- Если ты не из Богов - выходи, а то замёрзнешь.

Хэлвен, напротив, отступила подальше от берега, в любую минуту готовая броситься под волны и уплыть прочь.

- Выходи, - дружелюбно повторил незнакомец. - Я не причиню тебе зла. - И, видя, что она не двигается с места, добавил с лёгкой грустинкой: - Откуда ты, такая дикарка?

Это было уже чересчур!

Хэлвен шагнула было к нему, но тотчас остановилась и самым повелительным тоном, на какой только была способна, крикнула:

- Сам ты дикарь! У благородных рыцарей не принято глазеть на обнажённых женщин. Отвернись!

Он повиновался всё с той же снисходительно-добродушной улыбкой. Стоя к ней спиной, сказал вековым букам:

- У моего народа женщина может смело пройти по улице, одетая лишь в собственное достоинство, - и честь мужчин будет порукой в том, что с нею ничего не случится. А народы, у которых женщины боятся мужчин, - дикари...

Краска залила лицо Хэлвен.

Она быстро оделась и привычно потянулась за оружием - но перевязь была пуста, и лук со стрелами исчезли.

- Отдай, что взял! - приказала она.

Он повернулся.

- Зачем тебе оружие? Неужели на свете нет мужчин, способных защитить тебя от беды, Дочь Озера.

Хэлвен вздёрнула подбородок.

- Я сама оберегу себя, - надменно сказала она. - И от тебя от первого!

- Уж не думаешь ли ты, - удивился он, - что я стану драться с тобой? Невелика доблесть для воина - побить женщину. А допустить, чтобы ты победила, - и вовсе позору не оберёшься. Давай лучше уладим дело миром!

- Уладим, - сердито ответила она. - Когда ты уберёшься с глаз моих! И чем скорее - тем лучше.

Его улыбка померкла - и Хэлвен отчего-то стало грустно.

- Злость портит даже самую красивую девушку, - печально сказал он.

- Я не нуждаюсь в твоих похвалах! - фыркнула она, досадуя непонятно на кого.

- Это не похвала. Если бы можно было поставить тебя рядом с Тинувиэль, ещё неизвестно, кого предпочёл бы Берен. - Он запахнул безрукавку, словно ему внезапно стало зябко, и вздохнул. - Твоя амуниция - во-он в тех кустах. Прощай, дикарка!

И уже из-за деревьев до неё донеслось:

- Но я бы на месте Берена выбрал не Лютиэн!

Хэлвен вскинулась было - какая дерзость! - потом задумчиво улыбнулась. Много чести для Смертного!..

Но ведь и Берен был Смертным, тут же вспомнилось ей.

И долго ещё улыбка трогала её губы, когда она вспоминала: "Я выбрал бы не Лютиэн..."

* * *

А дома застала она поспешные сборы и великую суматоху, какие бывают лишь тогда, когда мужчин провожают на войну.

Валаглар даже не стал ругать дочку за ослушание.

- Государь Гил-Галад прислал гонца! Не забыл старого друга!..

Он был счастлив и горд - и даже Хэлвен почувствовала себя польщённой: сам Верховный Король Нолдор отметил их семейство своим вниманием. А братья её и вовсе на седьмом небе от радости пребывали.

- Враг не принял боя у Митлондэ. Испугался скрестить мечи с воинством Нуменора. Его полчища отступают... да что отступают - бегут! - и Государь Гил-Галад просит попридержать их... чтобы не удрали слишком далеко. - Он захохотал, довольный своей шуткой.

- Когда подоспеют наши главные силы - с нуменорским подкреплением! - с Врагом будет покончено навсегда!

- Да услышат Великие Валар наши молитвы! - Асэалин прижалась к плечу мужа. - Мы так устали жить в страхе.

- Да что ты, мать! - Старший сын, Виниалаурэ, подошёл под благословение, преклонил колено перед родителями. - Война - это же замечательно!

- Что может быть для настоящего мужчины лучше войны! - тоном знатока поддержал брата Тиэлпэтасар. - Застоялись кони в стойлах, заржавели без дела мечи в ножнах!

Хотела было девушка заметить, что не им, мальчишкам сопливым, крови не видевшим, рассуждать о войне, - да промолчала: братья наверняка скажут, что она перечит им из зависти - они уходят в поход, а она дома с прялкой остаётся.

...И проводила своих мужчин Асэалин, благословила на подвиг - избавить мир от извечного Врага. Так всегда было: сражались с Врагом эльфийские витязи - и возвращались с победой!

Напоследок обнял Валаглар дочку.

- Не печалься - мы скоро вернёмся. Береги мать. И всем святым заклинаю - не выходи больше одна из замка! Говорят, лазутчики Врага по лесам шастают, пути разведывают. Будь умницей!

- Хорошо, отец.

Значит, этот смуглый, улыбчивый был вражеским лазутчиком? Как жаль!

Как жаль...

Ей сделалось грустно, словно Враг отнял у неё что-то жизненно важное и дорогое.

Проклятый Враг, сколько зла принёс он в мир!..

* * *

Переправа через Барандуин.

Хэлвен хорошо знала широкий мост над быстрой тёмной водой, седые вётлы на берегах, поросших высокой душистой таволгой.

...На дороге отпечатались следы колёс множества повозок, лошадиные подковы. Проклятый Враг прорвался-таки через заслон Валаглара, ушёл на Хойру.

И ушёл давно. Нигде ни звука, ни души. Ни одной живой души. Только мёртвые.

Сколько видит глаз - светлые эльфийские доспехи вперемешку с чернёными вражескими среди сломанных сочных стеблей сныти, среди окровавленных кипреев и донников.

Пала с рыданиями Асэалин на тело Виниалаурэ, обнимала, целовала, звала первенца своего, слезами заливалась, будто слёзы материнские могли юношу к жизни вернуть.

Так и лежали они на том поле ратном - и Виниалаурэ, мечом сражённый, и Тиэлпэтасар, с копьём в сердце, и Глирнэн, и Орнэнинквэ... все девять сынов Валаглара, доблестные молодые витязи, заступившие путь ненавистному Тёмному Властелину.

Проклятый Враг, сколько жизней ты погубил!..

Глотая слёзы, шла Хэлвен между павших. Никто не нуждался в целительнице: все дрались до последнего вздоха, пока очи видели свет, а руки держали оружие. Никто не покинул поле кровавой сечи.

...Валаглара нашла она на опушке леса. Он сидел, привалясь к стволу молодой берёзки. Остекленевшие глаза невидяще смотрели на дочь. Страшная рана рассекла горло от уха до уха. Но последним усилием старый воин, умирая, ещё успел вонзить меч в противника.

Противник так и остался лежать у ног Валаглара, по-детски сжавшись в комочек среди сломанного вереска. Хэлвен стояла над ним - и не могла унять дрожи, сотрясавшей тело от макушки до пят, - ибо узнала и обильно залитую кровью кожаную безрукавку с потускневшим шитьём, рассыпавшиеся по спине прямые чёрные волосы, скатившийся с головы затейливо плетённый ремешок.

Ей помстилось, будто чёрный ещё дышит.

Коснулась тёплого плеча, перевернула...

Великие Валар, сколько крови! Неужели в одном Человеке может быть столько крови? И неужели вся она вытекла из этой страшной раны в животе? Нет, нет, Великие Валар, будьте милосердны, дайте её остановить! Позвольте спасти его, Великие Валар, сжальтесь!

Пусть даже он служил Чёрному Врагу - но ведь всем известно, что Жестокий обманом завлекает Людей в свои сети, злым чародейством понуждает к повиновению, обращая в покорных рабов, и посылает умирает ради своих гнусных целей!..

Чёрный приоткрыл глаза. Из груди вырвался хрип.

- Дик... х-х-х...харка...

- Молчи! - всхлипнула она. - Молчи! Я спасу тебя...

Кровь полилась у него изо рта.

- Нет... Я... ухожу... к предкам... в небесные... чертоги... воинов...

- Дикарь! - Она шмыгнула носом. - Дикарь, ты даже не знаешь, что все мы уходим в Чертоги Мандоса!

То ли гримаса боли, то ли кривая усмешка дёрнула его губы.

- Опять... не поняли...

И бесконечно медленно голова его сползла на цветущий мох.

- Я пойму... - шептала Хэлвен, стоя перед ним на коленях. - Я пойму... ты не уходи только... не уходи! Я обязательно пойму... - И, осознав, что её уже никто не слышит, вцепилась в длинные свои косы и пала ничком на землю. - Нет! Нет! Не уходи! Дикарь мой! Не уходи! Дождись меня... дождись... как Берен... Не уходи...

...За что такое наказание, Великие Валар? Ведь и виделись всего мгновение...

...Проклятый Враг! Это ты во всём виноват!

...До ночи сидела Хэлвен у постели занемогшей матери. Металась Асэалин в бреду, никого не узнавала, лишь с мужем и сыновьями разговаривала - и по всему было видно, что скоро соединится она с ними в Беспечальных Землях.

Плакало сердце Хэлвен, когда она высвободила пальцы из горячих пальцев матери и поднялась к себе наверх.

Зеркало вернуло ей отражение: сухие шершавые губы, лихорадочно блестящие глаза в чёрных кругах теней. Осунулась, побледнела. Вряд ли сейчас хоть кто-нибудь назовёт её красавицей.

Да это и ни к чему.

Перебрала старую одежду. С Арангилом, меньшим братцем, они как будто одного роста были.

Решительно взяла нож, отвела назад толстую тяжёлую косу - красу и гордость девичью.

Не перед кем красоваться.

Остался лишь последний долг...

* * *

Топот копыт над пустынной лесной дорогой. Холодная серебряная луна провожает одинокого всадника. Высокий эльфийский голос понукает коня. Скорей! Скорей!

Меч у пояса, колчан у седла, лук за спиной. Коричневый берет надвинут на лоб. Встречный ветер рвёт короткие пепельные волосы.

Догнать войско Тёмного Властелина! Скорей! Скорей!..

* * *

Тёмный Властелин отводил своё войско на восток. Нуменорский флот, присланный Королём Тар-Минастиром в помощь Гил-Галаду, спутал ему все карты. Не только потому, что нуменорцев было много. Очень много. Слишком много.

"Люди не должны убивать Людей. Я не допущу этого. Люди - должны жить!.."

Стычки с мелкими эльфийскими отрядами в Минхириате призваны были задержать отход, чтобы нуменорцы могли нагнать его и навязать сражение. Так он думал - и с остервенением сметал эти заслоны. Вся злость на Эльфов выплёскивалась сейчас наружу. "Трусы! Только и умеют, что прятаться за спинами Людей. Как в Белерианде, так и ныне..." Он был несправедлив: те, кто вставал на его пути, трусами не были - они сражались до конца. Но он не хотел смотреть правде в глаза. Слишком велика была сжигающая душу ненависть...

Он уходил на восток, не желая сражаться с нуменорцами. Его целью был Энедвайт - земли за Хойрой, где жили союзные Толэр Арэну дунгхарцы.

Но у нуменорцев были иные намерения.

Ценой гибели тех эльфийских заслонов, ценой десятков жизней Нолдор и Синдар Минхириата адмирал Кириатур успел переправить часть своего флота из Митлондэ в Лонд Даэр - нуменорскую гавань в устье Хойры. Корабли с мелкой осадкой поднялись вверх по реке - и нуменорцы заняли подступы к переправам на Южном тракте.

Войско Тёмного Властелина оказалось зажатым между двумя нуменорскими армиями.

И, узнав об этом, Гил-Галад сказал:

- Отныне с Ужасным в Арде покончено!

Но победные лавры приходилось отдавать Людям - и незначительной была роль Перворождённых в разгроме Тёмного Властелина, а Элронд жаждал мести.

И ничего не ответил Гил-Галаду Элронд.

* * *

- ...Повелитель, я хотел показать тебе... Прибился тут третьего дня к моему отряду паренёк. Сказал, что у него все убиты - мстить он за них пришёл. Совсем юный мальчик, но с оружием управляется - любо-дорого...

- Это не диковинка.

- Да. Но он все уши мне прожужжал, что хочет служить тебе. Хочет быть твоим телохранителем.

- Моим... кем? Да ты смеёшься, Рантор-ор!

- Мы все над ним посмеиваемся, Повелитель. Только он не понимает. Малыш-то - из Эдайн, да не из простых, по всему видать, а у этих Друзей Элдар, сам знаешь, правители один перед одним щеголяют: кто кого затмит роскошью да великолепием.

- Не все, Рантор-ор, далеко не все - и не нужно огульно осуждать. И над ребёнком смеяться - не дело. Хорошо, я взгляну на него... потом... Сначала - раненые!

* * *

Как унять бешеное биение сердца? Казалось, оно вот-вот рёбра проломит и выскочит наружу. Оно гремело так, что странно: как никто вокруг не слышал этого грохота.

Воины-северяне, отряд которых она нагнала два дня назад - да там и осталась, не обращали ни малейшего внимания на взволнованного новичка - как будто приезд самого Тёмного Властелина был для них чем-то обычным.

Они околдованы, твердила себе Хэлвен, они не понимают...

Но она-то не была околдована. И сейчас она увидит Ужасного - чудовище, которое лишило её всего, чем мы дорожим в жизни...

Их приехало трое.

Первым в глаза ей бросился Орк. Его невозможно было не заметить: огромный, широкоплечий, могучий, он возвышался надо всеми. Левый глаз его закрывала чёрная повязка - и это делало внешность свирепой Морготовой твари особенно отвратительной. Она не смогла бы, наверно, и мгновения провести рядом с ним. А Люди Тёмного Властелина спокойно разговаривали с ним, даже улыбались. И Орк пару раз улыбнулся кому-то в ответ, ощерив жуткие жёлтые клыки, - её так и передёрнуло.

Бедные, бедные Люди, ослеплённые, отравленные чёрным чародейством!..

Проклятый Враг! Но ничего - скоро воздастся ему за все его преступления!

Подле Орка гарцевал на горячем кауром жеребце второй - золотисто-смуглый, с прямыми чёрными волосами и миндалевидными глазами, он мог бы быть отцом её дикаря...

И опять сердце едва не выпрыгнуло из груди, когда она вспомнила: "Я выбрал бы не Лютиэн..." Проклятый Враг! Ты отплатишь за всё!..

Но кто же из них - Враг?

Не Орк. Не вастак. Значит - третий?

Третий был до ужаса, до невозможности похож на Валаглара: исполненные необыкновенного света глаза - у Людей таких глаз не бывает! - тонкие черты, благородная осанка - просто эльфийский владыка высокой крови, а не военачальник Врага. Но разве Элдар воюют на стороне Врага? И потом... он - седой. А Элдар не стареют..

Нет, конечно, нет! Её обманули: Враг не приехал. Этот третий - Человек, быть может, изменник-нуменорец. Она цеплялась за эту мысль, как за соломинку, словно всё глубже погружалась в трясину: это лицо, эти глаза не могли принадлежать чудовищному Тёмному Властелину!

Слишком ужасно, если бы Врагом оказался этот... так похожий на её отца...

Нет! Конечно, нет! Она вздохнула с облегчением, увидев, что седой направился к повозкам с ранеными. Разумеется, это - Человек. Целитель! И пошёл он к самым тяжёлым, туда, где кровь, гной, вонь, - неподходящее место для Тёмного Властелина...

Глупая девчонка, как же она обманулась! Тот, кто хочет стать Властелином Мира, не может примчаться в походный лагерь так вот запросто, без свиты, без телохранителей. Сидит он сейчас где-нибудь на золотом троне, среди раболепных прислужников, и ждёт, когда ему доложат, что эльфийское войско разбито - и он стал Королём Арды...

Седой склонился над самым безнадёжным, гниющим заживо, участливо сказал ему что-то, снял повязки со страшных ран, привычно размял узкие сильные кисти...

"Что он собирается делать? Руки - над раной... Сосредоточился - будто молится... И руки... Великие Валар, да его руки - светятся... ровно снега Таниквэтил!.. И рана... Нет, быть не может, там и раны-то уже нет - один рубец! Закрыл, затянул... Разве Люди способны - так? Но если это - не Человек... Великие Валар, кто же это? Пусть это будет не Враг, пожалуйста, кто угодно - только не Враг! Ведь Враг - колдун, злой колдун. А чёрным чародейством можно лишь убить - не исцелить. И... я не ощущаю Зла... Неужели и я околдована? Но как же раненый? Он - жив, я ведь вижу, как он разговаривает, улыбается, смеётся... рубашку натягивает... а на рубашке пятно кровавое - и засохнуть ещё кровь не успела... Великие Валар, вразумите меня - я ничего не понимаю! Разве может Враг - спасать? Разве может от него исходить что-то доброе?.."

* * *

Сколько раненых, Всесильная Тьма! И это при условии, что армия постоянно маневрирует, не принимая боя.

Люди не должны убивать Людей!

Изо дня в день повторял он, как заклинание: Люди не должны убивать Людей! Люди должны жить. Все Люди. Дети Арты. Иначе зачем я затеял это?..

Нуменорцы - были Людьми.

А за их спинами спрятались сейчас бессмертные Эльфы. Они опять устилали свой путь к победе людскими телами. Почему нуменорцы с такой радостью соглашались жертвовать собой? Ведь их жизнь и смерть были для Эльфов столь же безразличны, как жизнь и смерть чёрных воинов Гартханнера. А они безоглядно рвались в бой! Тёмный Властелин отступал, отказываясь от решающего сражения, и билось в висках: Люди не должны убивать Людей!..

...Он сидел у колеса в полном изнеможении, прикрыв глаза, от пропитанной потом рубахи на ярком солнце поднимался пар - и вокруг стояла мёртвая тишина.

Он устал - это видели все. И, жалея Властелина, давали ему немного отдыха.

Они забывали, что он - не Человек. Бессмертный Майя.

А Майяр не ведают усталости.

Не должны, по крайней мере...

Усмехнулся. Сильно растёр руками лицо, прогоняя сон, и порывисто поднялся. Рассиживаться нет времени.

- Рантор-ор, кто?.. - Окинул взглядом столпившихся вокруг воинов. - Ну? Кто изъявлял желание перейти в мой отряд?

И невольно вздрогнул, увидев, кто шагнул вперёд.

"Девочка! Вот провалиться мне на месте, если это - не девочка. На Орилинн похожа... И совсем юная, к тому же. Пусть даже не двадцать лет ей, а двести - да что такое для Перворождённых двести лет? А она - из Элдар: этот свет в глазах - как его скроешь? Рантор-ор, может быть, и не заметил - да и сталкивался ли он когда-нибудь со Старшим Народом иначе как в бою? - но я-то вижу!.. Что привело тебя сюда, милая? Кого потеряла? За кого мстить хочешь? И - кому?.."

Она с трудом унимала дрожь под его пронзительным светлым взглядом, стискивала маленькие кулачки. Какой глупостью было думать, будто она сможет чем-нибудь навредить Тёмному Властелину!

Ведь он видит её насквозь - видит со всеми мыслями и желаниями.

Сердце оглушительно колотилось в ушах. Вопрос едва донёсся до неё:

- Как тебя зовут, дитя моё?

Задумчивый, мягкий голос - а она-то ожидала звериного рыка!

- Ар... - Даже запнулась. - Арангил, о Великий Владыка!

Услышав титул, он поморщился, словно от кислятины.

- И что же ты умеешь, Арангил?

- Воевать!

Мимолётная усмешка скользнула по его усталому лицу.

- Не сомневаюсь. Но почему именно в моём отряде?

Он знал всё! Сейчас её схватят и...

Вся дрожа, она опустила голову. Не видела этого взгляда, исполненного невыразимой печали.

Женщине не место на войне!..

Но как объяснить этой... мстительнице?..

- Нет, дитя моё. В свой отряд я тебя не возьму. Мой отряд - это первый удар... и последняя надежда. Мне нужны опытные бойцы. Вот проявишь себя в боях - и уцелеешь! - тогда поговорим. А пока...

Хэлвен отказывалась верить собственным ушам: Тёмный Властелин не приказал своим слугам схватить её и казнить, как она ждала! Может быть, она всё-таки сумела обмануть его?..

Если бы ещё удалось свершить задуманное!

Она порывисто воскликнула - и в высоком, немальчишеском голосе зазвенели злые слёзы:

- Но... мне надо... Я хочу!

Он, словно не заметив этого, сухо закончил:

- А пока - пойдёшь в обоз. Раненых прибывает с каждым днём, а рук не хватает.

- Нет! - выкрикнула она, готовая разрыдаться.

Гартханнер удивлённо приподнял бровь.

- Дитя моё! Я никого не держу у себя силой. Не нравится мой приказ - можешь идти на все четыре стороны. Мне тут капризов не надо... - "А губы-то, губы-то надула! Ведь она по мою душу пришла, не иначе. И сколько воли, выдержки - впустую!.. Всесильная Тьма, как же мне остановить её? Ведь зря погибнет девчушка! А ей жить да жить..." - Так на чём порешим, Арангил?

- Я... пойду в обоз...

- Вот и договорились. А я буду следить за твоими успехами. И обещаю, что в Энедвайте мы вернёмся к этому разговору.

Понурившись, она побрела прочь, с ужасом сознавая, что Враг - прав. Он и впрямь никого не держит силой. Просто - взглянул в глаза. Просто - сказал. И она уже не может, не в силах отказаться! Раненых много... Слишком много раненых... Да что ей - раненые воины Врага? И почему так печётся о них он сам?..

Она шмыгнула носом.

Великие Валар, вразумите! Я ничего не понимаю...

Гартханнер повернулся к одному из легкораненых воинов:

- Эрэнгвал!

- Да, Повелитель! - откликнулся юноша, очень гордый тем, что сам Тёмный Властелин обращается к нему.

- В строй тебе ещё рано, мальчик, окрепнуть надо. Поэтому попрошу... как друга попрошу, как боевого товарища - позаботься о новеньком! Ему наверняка трудно придётся. Негоже бросать Человека одного.

Эрэнгвал нахмурился:

- Но я воин, Повелитель! Воин, а не нянька при всяких юнцах желторотых!

Гартханнер растерянно развёл руками.

- Ну вот, ещё один на мою голову! А я тоже, между прочим, не нянька. Могу повторить лишь то, что уже сказал: не нравится - отправляйся домой!

Эрэнгвал переменился в лице.

- Повелитель! Только не прогоняй! Как же я домой-то вернусь? Позора не оберёшься - из войска выгнали!

- Позор - своему товарищу не помочь. Он тебе завтра в бою, может, спину прикрывать будет, а ты ему в такой малости отказываешь. Вот где позор, Эрэнгвал!

Юноша покраснел и опустил голову.

- Прости, Повелитель...

- Хорошо. Мы поняли друг друга? Тогда ступай.

* * *

Беспощадное палящее солнце. Небо выцвело до белизны от неистового жара. Лица серые от пыли. На зубах хрустит песок.

Сперва он ехал верхом. Потом отдал лошадь в обоз: шли без отдыха, без остановок, днём и ночью - и первыми сдавали животные.

А Люди - Люди держались. Двигались, как серые тени. Пот прочерчивал на лицах тёмные дорожки. Колючий песок на пересохших губах. Вода - на вес золота. Вода - прежде всего для раненых.

А раненых всё прибывало. После каждой стычки с эльфийскими засадами. После каждого налёта нуменорцев на арьергард.

Нуменорцы шли по пятам.

Тёмный Властелин не хотел воевать с ними. Они сами навязывали ему войну.

Нуменор не умел решать дела миром.

Блистательный, победоносный Нуменор. Гордость Запада.

Избранный народ Валар. Друзья Эльфов.

И всё же - Люди.

А Люди не должны убивать Людей.

И уводил своё воинство Гартханнер, уводил на восток, боя не принимая.

Люди не должны убивать Людей! Люди не должны...

* * *

На одном из кратких привалов он вновь увидел эльфийскую девчушку. Она поила раненого. Потом помогла ему лечь, отошла, встряхнула флягой над ухом и украдкой вздохнула, тыльной стороной ладони обтерев грязный рот.

Тёмный Властелин приблизился неслышно, так что она вздрогнула, заслышав над ухом его голос:

- Ловко у тебя получается, дитя моё. Кто учил тебя целительству?

- Мать, - сквозь зубы, нехотя ответила она.

- Жива?

- Была... когда я...

- Благословение её годам! Великому делу научила тебя, дитя моё.

Она смотрела исподлобья, недоверчиво, и он пояснил:

- Убивать - много ума не надо. Убить может и камень, скатившийся с вершины горы. Но исцелить раненого - тяжкий труд. Уж я-то знаю, дитя моё. Спасибо тебе за то, что делаешь это.

Девчонка сердито дёрнула плечом, облизала сухие губы и выплюнула изо рта песок.

Гартханнер отстегнул от пояса флягу, подал ей.

- Хочешь пить?

Она вскинулась:

- Вода - для раненых!

- Пей! - приказал он. И сурово добавил: - Мне воины нужны. К бою годные! А свалишься - ещё и с тобой тогда возиться придётся.

- Но... почему именно я? А другие?

- Другие - бывалые воины. А для тебя это - первый поход. Я не хочу, чтобы он оказался и последним.

Девчонка с жадностью припала к горлышку, в несколько глотков осушила флягу - и всё равно не спешила отдавать, словно надеялась, что каким-то невероятным волшебством там снова окажется ещё немного воды.

Гартханнер протянул руку.

- Ну, всё?

Она как-то воровато взглянула на него и вдруг спрятала флягу за спину, подалась назад.

- Я... это... потом... будет колодец - воды налью...

- Давай сюда! - повелительно сказал он и силком разжал ей пальцы. - Сам налью! Твоя забота - раненые.

"Неужели отравить решила? Если знает травы... Но отравить - меня?.. Нет, это смешно. Она же знает, что я - не Человек. Даже не Элда... Неужели всё же - отравить? Глупо, ой, как глупо! И нет времени даже поговорить, объяснить... Но если с нею что... вся вина будет на мне... Всесильная Тьма, как же мне поступить с этой мстительницей?.."

* * *

...Обезумевший, покрытый пеной конь вынес к ним бесчувственное тело северянина. В шее стрела.

Майя подождал, пока раненого выпутают из стремян, склонился над ним, провёл рукой над раной.

Бессмысленно.

Рана - смертельная. Умрёт, едва вынут стрелу.

Воин открыл глаза, рванулся было встать.

- Повелитель...

Гартханнер придержал его.

- Тихо, Антал-эн, тихо. Сейчас тебя перевяжут...

- Нет... потом... - Он тратил последние силы, стараясь говорить внятно. - Они... отрезают... обозы... раненых... оттесняют... на север... в топи... Нин-ин-Эйлф... Нашего отряда... больше... нет... Повелитель...

Задохнулся от боли, захрипел.

Тёмный Властелин опустил тело на землю, провёл рукою над грудью, в которой ещё трепетало сердце, и резко сжал кулак, оборвав его биение.

Поднялся.

Окинул окружающих страшным взглядом.

- Коня! - И сорвался на вопль: - Да поймайте же мне этого проклятущего коня!

А уж когда командующий начинает кричать - плохи дела армии.

* * *

- ...Рантор-ор! Что тут у тебя творится?

Северянин оттолкнул оруженосца, бинтующего ему грудь, через силу поднялся.

- Вели казнить меня, Повелитель. Я потерял отряд. Обозы с ранеными там, за лесом. Мне так и не удалось пробиться.

- Проклятье! Нет, Рантор-ор, если казнить, то начинать надо с меня. Это я допустил, чтобы нас окружили. Но виниться будем потом... если уцелеем... А сейчас - принимай командование над моим отрядом. Кажется, пробил его час. Любой ценой - слышишь? Любой! - обеспечь переправу. Мост, Рантор-ор! Мне нужен мост!

- А ты, Повелитель?

- Найду Гришнакха. Если кто и способен отбросить нуменорцев - только Орки. - Он опустил взгляд на узкий золотистый ободок Кольца. - И только я смогу поднять их в бой...

Рантор-ор оперся на плечо оруженосца, выпрямился.

- Я отобью переправу - или умру, Повелитель!

Гартханнер бросил ему поводья.

- Ты сделаешь это, Рантор-ор. Я знаю. И помни, что умирать совсем не обязательно.

Северянин усмехнулся.

- Это уж как получится, Повелитель...

* * *

Орки - создания Ночи. Дневного света они не любят. Поэтому отряд Гришнакха пробирался на восток лесами, хоронясь в непролазном буреломе. Не без труда удалось Гартханнеру разыскать их и направить на север, туда, где в частом ельнике безнадёжно застрял обоз.

Орки не воюют днём. Лишь безумная воля Тёмного Властелина смогла поднять остатки потрёпанной боями сотни Гришнакха в атаку на противника.

Истошно визжа и вопя, Орки врубились во фланг нуменорцев и, потеснив неприятеля, пробились-таки к обозу с ранеными.

Здесь было уже не сражение, а беспорядочная свалка среди сломанных, опрокинутых, горящих повозок, когда не разберёшь: свои или чужие клубком катаются в дыму по земле, колошматя друг друга чем под руку попадёт. Чужих, впрочем, было намного больше, чем усталых, израненных северян.

Эрэнгвал бился один против трёх нуменорцев. Ещё двое валялись на земле - но живые неумолимо теснили парнишку. Гартханнер, взмахнув мечом, перескочил через убитых и прикрыл юношу сбоку, сразив одного из нападавших.

- Молодец, мальчик!

Смуглое юношеское лицо на миг озарилось радостью.

- Ох, Повелитель! Я же говорил ему... - Речь на мгновение прервалась, потому что клинок Эренгвала нашёл противника. - Я знал, что ты придёшь... А он - бросишь, бросишь...

Ударом снизу ногой в щит Майя отшвырнул последнего нуменорца и добил падающего.

- Да что я? Гришнакху поклонись! Это всё - его народ!

Эрэнгвал привычным движением загнал клинок в ножны и обеими руками вытер потное лицо.

- Непременно поклонюсь. Если бы не вы...

- Собирай уцелевших, мальчик! - остановил Гартханнер поток благодарностей. - Уходить надо...

Орочьи кривые ятаганы без жалости крушили неприятеля - и под остервенелым натиском воинов Гришнакха нуменорцы дрогнули: слишком дурной славой пользовались кровожадные демоны Тёмного Властелина. Нуменорцы отступили, не разобрав даже, что демонов не наберётся и трёх дюжин.

Воспользовавшись этим, Гартханнер спешно готовил к отправке обоз: Люди ставили повозки на колёса, торопливо укладывали раненых. Орки прочёсывали ельник в поисках спрятавшихся нуменорцев.

...Она появилась из густого подлеска. Без шлема. В руке - окровавленный меч. На другом плече - мешком висит раненый северянин, один из тех, кто охранял обоз. В сравнении с девчушкой воин казался гигантом, её так и перекосило под его тяжестью.

Эрэнгвал бросился к ней.

- Арангил! Видишь: они пришли! А ты говорил...

- Да... - сквозь зубы просипела она. - Помоги... кто-нибудь...

Вездесущий Гришнакх отпихнул нерасторопного парнишку, забрал у неё раненого, потащил к повозкам.

Она сунула в ножны меч, смахнула со лба испарину дрожащей рукой и, сильно хромая, поплелась к группке северян.

- Во имя Тьмы, парень! - рявкнул Гришнакх. - Да ты сам, никак, ранен!

Она досадливо дёрнула плечом, стараясь держаться как можно дальше от Орка, но Гришнакху было не до церемоний. Легко, как пёрышко, он подхватил девчонку на руки и закинул на ближайшую повозку.

- Я могу идти! - вскинулась она.

Предводитель Орков обнажил в свирепой гримасе жёлтые клыки.

- Здесь я решаю, кому идти, кому - ехать! И капризы свои для Повелителя оставь! Это он с вами цацкается. Я - не собираюсь. - Орк сунул ей вожжи в руки. - Погоняй! И молись Тьме - или своим Валар, чтобы нам удалось добраться до Энедвайта!

- Что, - безнадёжно спросила она, - всё так плохо?

- Погоняй! - заорал ей в лицо Гришнакх. - Погоняй, не лови ворон!

И она без возражений хлестнула коня.

Повозка заскрипела, но не двинулась с места: заднее колесо попало в колдобину меж корней. Бешено ругаясь, Гришнакх навалился плечом, вырвал колесо из ямы. Гартханнер сунулся было помочь - да могучий Орк и без помощников справился, вытер локтем потное багровое лицо, ухмыльнулся:

- Отдыхай, друг-командир! Прорвёмся!

Майя вымученно улыбнулся и пошёл рядом с повозкой, держась рукой за бортик. Девчонка с облучка искоса поглядывала на него.

- Как он назвал тебя? - наконец не выдержала она. - Друг-командир? Почему? Это ведь - чудовище, Орк. Разве может он быть другом?

- Ну, положим, эти чудовища только что из беды вас выручили, так что не стоит зря бросаться оскорблениями. А Гришнакх... Он и вправду - друг, каких поискать. Если бы не он, гнили бы сейчас мои косточки на Тол-ин-Гаурхот...

- Где?

Гартханнер дёрнул щекой в кривой усмешке.

- "Лэйтиан" знаешь?

- Да. А...

И застыла с открытым ртом.

Он шлёпнул лошадь по крупу, чтобы шаг ускорила, и пошёл вдоль вереницы повозок.

- Скорее, дети мои! Скорее!

Поравнялся с головой колонны, остановился, пропуская всех мимо себя...

Замыкали шествие Орки Гришнакха. Как же мало их осталось! И трёх дюжин не наберётся.

Гришнакх свирепо осклабился, проходя мимо.

Нет, за тыл можно быть спокойным. У Гришнакха свои счеты с Эльфами и их союзниками - а от кровной мести Орка может отвратить только смерть. И Гришнакх будет стоять до конца...

Опять направился к голове колонны.

- Скорей! Скорей! Шире шаг!

Да какое там - скорей! Лошади еле ноги переставляют - устали, жарко.

И опять он увидел её. Она соскочила с облучка, взяла коня под уздцы, умоляла его, словно он понимал:

- Идём, хороший мой! Ну, идём же! - Она тянула запалённое животное вперёд - и конь понял, затрусил за нею.

- Молодец, Арангил! - крикнул Майя. - Всем облегчить повозки, скинуть лишнее! Лошадей беречь...

Подошёл к ней.

- Как твоя нога, дитя моё?

- Да никакое я не дитя! - с неожиданной яростью прошипела она, оскалясь почище Гришнакха. - И в няньках не нуждаюсь!

Гарханнер виновато развёл руками.

- Извини. Не хотел обидеть.

- Обидеть? - недоуменно переспросила она. И тотчас, вперив ему в лицо пылающий взор, заговорила - сбивчиво, горячо, бессвязно: - Я понимаю, когда бой... когда честный бой... Там можно убить, но это - справедливо. А здесь - раненые! Они видят. И всё равно - убивают! Почему? Говорят, будто Орки - чудовища... Но чудовища - ты прав! - чудовища пришли спасать нас, а Люди... Люди - убивали. Убивали таких же Людей! Почему? Как можно?.. Мне раньше казалось: мы так безоглядны, потому что, умерев в Эндорэ, не покидаем Кругов Мира, но возрождаемся в Благословенных Землях. Но вы - Странники, вы уходите навсегда! И одной своей жизнью вы распоряжаетесь так бездумно...

- Я не Человек, девочка, - оборвал её Гартханнер.

Она так и подскочила.

- Что?!!

Он быстро глянул по сторонам: не слышал ли кто? Но лишь раненые метались и стонали на повозках.

Примиряюще коснулся её руки.

- И снова - прости. Оговорился. Конечно, ты у нас - мальчик. Не девочка. И - Человек. Не Элдэ.

Она не сразу смогла ответить - лишь губы безмолвно шевелились.

- Значит, ты - всё знаешь? Но как... Ты и вправду читаешь мысли?

- Девочка, милая, для этого не надо читать мысли, не надо даже быть особо умным, чтобы понять: в этой войне погиб кто-то, кто был тебе очень дорог, - и ты решила отомстить Врагу. Отец?

- Да. И братья. И...

- Жених?

Она замялась:

- Н-нет. Так... просто...

Гартханнер понимающе кивнул.

- Да, разумеется. Мне следовало сообразить, что за "просто так" мстят обычно в первую очередь.

Она прикусила губу.

- Теперь ты убьёшь меня?

- За что? - удивился он.

Девчонка скривилась.

- А ты учись у нуменорцев. Они не спрашивали: за что. Убивали - и всё.

- Зачем же уподобляться нелюдям?

- Они-то как раз - Люди. Это я - нелюдь, - тихо сказала она.

- Может быть, это и смешно, - немедленно откликнулся Гартханнер, - но первый из нелюдей здесь - я. - Ободряюще похлопал по маленькой руке. - Мы ещё поговорим с тобой об этом. И о многом другом. Дай только за реку прорваться!

- А... прорвёмся? - неуверенно спросила она.

Майя устало улыбнулся.

- Обязательно, милая. Обязательно.

Вновь направился в хвост колонны.

- Гришнакх! Уж до реки - рукой подать, а от Рантор-ора ни слуху ни духу. Спят там мои ветераны, что ли?

- Сейчас разберёмся, друг-командир! - бодро откликнулся Предводитель Орков.

- Бери-ка ты всех своих - и дуй к мосту! Чую я, что ваша помощь там лишней не будет.

- Но...

- Мои приказы не обсуждаются, Гришнакх. И помни: переправа нужна любой ценой. Любой!

Орк хмыкнул.

- Мог бы и не говорить, друг-командир! Ты меня знаешь. Переправа - будет!

* * *

...И опять он шёл вдоль колонны.

- Скорее, дети мои! Скорее! Шире шаг!

Но даже он, бессмертный Майя, спотыкался от усталости. А Люди - Люди вообще едва не падали...

- Повелитель! - Посланца Гришнакха шатало, язык вывалился изо рта, как у загнанного пса. Кровь, вытекая из-под наспех наложенной повязки, бежала по грязной ввалившейся щеке. - Рантор-ор пал. Мы зацепились на берегу. Пока держимся...

- Мост? - рявкнул Гартханнер.

- Мост наш, - прохрипел Орк и упал к его ногам.

Рывком поднял бесчувственное тело, забросил на ближайшую повозку.

- Скорей!.. Бегом, милые мои!.. Ну же! Ещё немного осталось!.. В Энедвайте отдохнём... Скорей! Пожалуйста, милые, скорей!...

* * *

...Безумное, белокалильное солнце на выцветшем от жары небе...

...Храпящие, загнанные кони отказываются идти...

...Осунувшиеся лица, запавшие глаза в чёрных провалах глазниц, сбитые в кровь руки. Люди - не кони. Люди, надрываясь, волокут на себе повозки...

...Грохочут на камнях колёса...

...Грохочет вода под мостом, сверкающие блики, мелкая рябь...

...Рябь в глазах. Ноги подкашиваются. Сердце бешено колотится под горлом. Горечь во рту...

...Скорей! Скорей!..

* * *

- Эрэнгвал! Что стряслось?

Ослабевшего мальчишку ударило оглоблей, отшвырнуло к самому краю моста.

Но поднялся сам. Весь дрожа от напряжения.

Кровь - струйками - из носа, из прокушенной губы...

- Со мной всё в порядке, Повелитель...

Гартханнер на миг оторвался от работы.

- Марш на берег! Полежи в тенёчке!

- Но, Повелитель...

- Я приказал! Всё!

Гришнакх (ох, что, скажите, делал бы он без семижильного Орка?) взашей вытолкал юношу с моста.

- Иди-иди! Ещё под колёса попадешь - возись тут с тобой...

* * *

...Беспощадное, неистовое солнце... ...Пот заливает глаза...

...Люди тянут повозки вместо лошадей... ...Скрип колёс...

...Скрежет песка на зубах... ...Люди... ...Орк...

...Эльфийская девчушка...

...Последняя повозка, громыхая, скатилась с моста.

Девушка разогнулась, утирая распаренное лицо. Оглянулась. И...

- Тревога! К оружию! Нуменорцы!

Тяжело выпрямился Гришнакх, опустил натруженную руку на эфес меча.

- Значит, и моего отряда больше нет, друг-командир. Но я ещё жив...

Неверными шагами подошёл Эрэнгвал, встал плечом к плечу рядом с Орком.

- Уводи обоз, Повелитель. Мы знаем свой долг.

И она - без неё, разумеется, не обойтись! - натянула свой лук, стрелу на тетиву положила, сверкнула из-под упавшей на лоб пепельной пряди гневными очами:

- Мы принимаем бой... друг-командир!

Гартханнер стоял на обочине, у въезда на мост. Смотрел на эту горстку безрассудных смельчаков.

Горстку обречённых.

...Люди не должны убивать Людей...

А Люди убивали Людей в войнах Белерианда, убивают сейчас - и будут убивать ещё долго. Пока не изживут былую ненависть. Пока не поймут, что соединяет их гораздо большее, чем разделяет. Пока не осознают, что все они - дети одной земли.

Дети Арды.

* * *

...Уже можно было различить выражение глаз нуменорцев - решительное выражение: они были твёрдо намерены покончить с ненавистным Врагом.

Они видели, что у него почти не осталось сил.

Нуменорцы забыли, что они - только Люди.

А он - бессмертный Майя, из народа Айнур.

- ...Гришнакх, а ну-ка убирайтесь с моста!

- Мы не уйдём, друг-командир. Мы не оставим тебя...

Яростно:

- Я приказал!

Свистнули первые стрелы.

- Берегись, друг-командир!

Но он словно заговорён был от любого оружия, словно незримая сила оберегала его.

Стрелы нашли других...

- Эрэнгва-ал! - Пронзительный эльфийский вопль взлетел к высоким небесам. - Будьте вы прокляты, убийцы, псы нуменорские!

Запела тетива лука.

Командир нуменорцев, нелепо взмахнув руками, опрокинулся навзничь - древко с чёрным оперением торчало из узкой щели забрала его шлема.

Она целилась вновь...

- Арангил, назад!

Гартханнер ринулся следом, намереваясь утащить её с моста - пусть даже и силой.

Поздно!

Он успел лишь подхватить оседающее наземь тело.

...Словно чья-то злая воля направляла руку стрелка: даже когда целишься, не всегда попадёшь с такой нечеловеческой точностью.

...Она хотела открыть глаза. Хотела ещё раз увидеть солнце. И высокое небо. И это лицо - так похожее на лицо отца. Ставшее за последние дни ближе, родней отцовского...

Прости, друг-командир! Хотела быть тебе полезной...

А ещё ей очень хотелось спросить: будет ли ждать её тот - смуглый, улыбчивый, ласковый?..

* * *

...Она погружалась во тьму, как в бездонный омут, - и было страшно, но она знала, что не одна: рядом был он - словно заботливый отец, он не мог отпустить свою девочку одну в неизвестность.

Впереди забрезжил свет.

...Над ночным лесом вставала огромная серебряная луна. Зыбкая дорожка холодного света пролегла к самым ногам Хэлвен.

И тут она увидела чёрного.

Он стоял, прислонившись к стволу векового дерева. В руках у него был венок из странных, призрачно светящихся белых цветов. Хэлвен уловила их нежный горьковатый аромат.

- Знаешь: звёзды, когда падают, превращаются в цветы..

Она протянула к нему руки.

- Я пришла...

Он надел ей на голову венок.

- Я долго думал... Чем я заслужил? Ведь я - совсем не такой, как Берен...

- Вот и хорошо! Потому что я тоже не сравнюсь с Лютиэн.

Засмеявшись, он подхватил её на руки.

- Мне не нужна Лютиэн. Я люблю тебя, Дочь Озера!

- Я не Дочь Озера. Я - Элдэ. Но я - не нелюдь! Теперь я знаю... Я поняла... Неважно, какой ты крови! Мы всё равно - дети одной земли. И мы будем вместе. Вместе - навсегда! Потому что я хочу принять твой путь и твою судьбу...

Взявшись за руки, они побежали вверх по лунной дорожке.

Они поднялись уже высоко, когда Хэлвен обернулась. Непроглядная тьма царила внизу, но она знала, что он там, он видит их и ждёт.

И она звонко крикнула:

- Спасибо, друг-командир! Прощай...

- Прощай, Учитель... - эхом откликнулся её спутник.

И серебряный свет принял их в свои объятия...

* * *

...Припав на одно колено, он баюкал её на руках, пока не затихло биение сердца. Потом опустил на землю тёплое, ещё обманчиво живое тело. Выпрямился. И встал на середине моста - один против всей мощи Нуменора.

- Вы не пройдёте! - Слова негромко срывались с сухих губ, но все отчетливо слышали его. - Я, Тёмный Властелин Майя Гартханнер, которого вы называете Горт'ауром Ужасным, говорю: здесь для вас пути нет. Уходите!

Страх - непривычное чувство для нуменорцев. Избранный народ Валар презирает страх. И они быстро опомнились. Пусть - Тёмный Властелин. Пусть - Майя. Но он был один. Ободранный, всклокоченный, перемазанный грязью и кровью. Что кровь - чужая, они не ведали. Но кровь - значит, его можно ранить. А если можно ранить - то можно и...

- Стойте, неразумные! - повторил Гартханнер, сознавая, что говорит в пустоту. Они не хотели его услышать - тем хуже. Он долго пытался быть милосердным, но всему есть предел. Даже боги могут устать. А он - даже и не бог. Он всего лишь Майя, из народа Айнур. - У меня достанет сил остановить вас.

- Он спятил! - выкрикнул кто-то. - Вперёд! Убейте его! Во славу Нуменора!..

Тёмный Властелин воздел к небесам левую руку.

Кольцо на пальце вспыхнуло, одев её нестерпимым сиянием.

И то, что мгновение назад было каменной кладкой моста, текуче и податливо, словно приливная волна, устремилось навстречу этому яростному блеску, - поднимаясь всё выше и выше, закручиваясь воронкой оглушительно-беззвучного смерча, - и с ужасающим грохотом, от которого, казалось, ходуном заходила под ногами земля, обрушилось в бурные воды реки.

На одном берегу, недвижимый, как изваяние, стоял Тёмный Властелин, окутанный мерцающим золотистым светом.

На другом - в ужасе пятились потрясённые, перепуганные нуменорцы.

Избранный народ Валар впервые познал страх. О преследовании Врага не могло быть и речи.

И Тёмный Властелин увёл остатки своей армии в Энедвайт.

Он был разгромлен - но не уничтожен, и Восток по-прежнему держал его руку.

Запад остался за Эльфами.

Установившееся равновесие было призрачным и шатким, ибо Кольца Келебримбора остались у Эльфийских Владык - Гил-Галада, Келеборна и Кирдана.

И всё большую силу набирал Нуменор.

З Л А Я М А Г И Я

ТРЕТЬЯ ЭПОХА. 1639 год.

Зима была тёплой, слякотной, грязной; и озими, которые должны были под снегом ждать новой весны, сопрели и сгнили в раскисших полях.

А лето выдалось сухим и небывало жарким.

Великий Андуин у Харлонда вброд можно было перейти -- так обмелел.

Земля сделалась как камень -- и морщинами трещин покрылся её серый лик.

В полях -- порыжелый, колючий -- засох на корню хлеб.

На севере горели леса. Белое от жары небо заволакивалось горьким чадным дымом.

Давно не было такого года в Эндорэ -- и качали головами старики, предрекая грядущий голод и великие несчастья.

Как в воду глядели!

* * *

Горячие южные ветры принесли на своих опалённых крыльях из чужедальних краёв Смертельный Недуг, поразивший все земли от Ханнаты до Артэдаина и от Толэр Арэна до Эриадора. Обезлюдели Рудаур и Кардолан. В город мёртвых превратился прекрасный Осгилиат -- столица Гондора. Зараза, от которой не было спасения, унесла и Короля Телемнара, и всю его семью, и засохло перед дворцом Белое Дерево, посаженное некогда Исилдуром.

И покинуты были крепости, возведённые на восточных рубежах Гондора после падения Тёмного Властелина; и некому стало нести стражу на перевалах Эфэл Дуат и Эред Литуи...

* * *

Девять поклонились своему Повелителю.Они знали его волю и были готовы.

И Тёмный Властелин сказал одно лишь слово:

-- Пора.

* * *

...Жадное болото заглотило часть равнины, на которой некогда сошлись в смертельной битве войска Последнего Союза и Владетеля Толэр Арэна. Длинные щупальца вонючего тумана тянулись по жухлой траве к покинутой крепости.

Морион Эннен.

Ворота Толэр Арэна.

Ворота, распахнутые настежь, ничего не стерегущие и ничему не препятствующие.

Лишь ветер гуляет меж опустелых стен.

И над чёрным голым плато Горгорот курится вдали Ородруин -- Роковая Гора.

Казалось, лишь они -- вдесятером -- остались жить в пустом мёртвом мире...

* * *

Небольшая стрела вылетела из придорожных кустов и, взрыхлив дорожную пыль, осталась лежать шагах в пяти от копыт коня Тёмного Властелина. Несомненно, это был предел дальности её полета -- не стрелы -- кривоватого неоперенного прутика со скорее ободранным, чем заточенным концом и едва намеченной выемкой для тетивы. Более всего она походила на детскую игрушку.

Однако Гартханнер отнёсся к ней со всею серьёзностью. Жестом остановив Девятерых, он спрыгнул с лошади и, осторожно приблизившись, поднял стрелу, чтобы внимательно осмотреть её.

Вслед за этим Тёмный Властелин расстегнул пояс с мечом и бросил его Хэлкару. Разведя руки в стороны и держа их ладонями вверх, он направился к кустам.

-- Я иду с миром. У меня нет оружия.

Ему оставалось лишь перескочить через небольшую придорожную канаву, предназначенную для стока дождевой воды, когда из кустов послышался пронзительный от страха мальчишеский голос:

-- Стой, где стоишь, не то всажу в тебя стрелу!

Гартханнер послушно остановился.

-- Мир тебе, господин отважный рыцарь. Я прошу предоставить мне и моему отряду возможность беспрепятственно продолжить путь по этой дороге и готов заплатить любую цену по твоему усмотрению.

-- А покушать у тебя есть? -- Другой голосок, совсем младенческий.

В кустах кто-то кому-то отвесил сочный шлепок -- и лес огласился обиженным детским ревом.

Тёмный Властелин нахмурился.

-- Ай-яй-яй, господин рыцарь! Маленьких обижать -- это уже не по-мужски. Особенно девочек!

-- А чего она лезет?.. -- возмущённо начал оправдываться из кустов "господин рыцарь".

Гартханнер знаком подозвал Дэнну, и тот вытащил из седельной сумки завёрнутые в чистую льняную тряпицу лепёшки.

Чёрный Майя разломил лепёшку пополам и протянул одну из половинок в направлении кустов.

-- Не плачь, маленькая! Иди сюда! -- ласково позвал он.

В кустах долго возились, после чего из сплетения ветвей то ли вылетела, то ли выкатилась ужасающе чумазая девчушка лет четырёх в невообразимых лохмотьях, некогда бывших, по всей вероятности, детской рубашонкой.

Смотрела она -- как дикий зверёк.

-- Иди ко мне! -- поманил Гартханнер, протягивая еду.

Голод пересилил страх. Малышка обеими руками вцепилась в лепёшку и жадно вонзила в неё зубки.

Чёрный Майя бережно поднял её освободившейся рукой, прижал к себе, ужаснувшись невероятной худобе девочки.

-- Тебя как зовут, кроха?

-- Мэл... Мэлианэль.

-- Ух ты! -- Имя явно было больше носительницы. -- А скажи, Мэлианэль, родители твои где?

Она на миг оторвалась от еды.

-- Они легли и спят. Там, в деревне. Гваэрин говорит: это мор. И мы ушли. А мама с папой остались...

Она была ещё слишком мала, чтобы понимать смысл сказанного. Но Гартханнеру оказалось достаточно услышанного.

-- Гваэрин -- это тот рыцарь в кустах?

-- Да.

-- Брат?

-- Да.

-- Не обижает тебя?

-- Нет. Он добрый. Только боится. -- Мэлианэль покончила с лепёшкой, облизала пальчики и доверчиво обняла Гартханнера за шею.

-- В лесу страшно. Ночью кусты шуршат. И холодно.

-- А со мной поедешь?

-- Да. А у тебя ещё есть покушать?

Он улыбнулся.

-- Найдём. А это давай отдадим твоему Гваэрину, а то он, наверно, тоже голодный.

-- Тоже, -- подтвердила Мэлианэль.

Тёмный Властелин повернулся к кустам.

-- Выходи, Гваэрин. Хватит прятаться!

Из кустов вылез страшно недовольный паренёк лет восьми, ещё более оборванный и грязный, нежели сестрёнка. В руках он держал самодельный лук из корявой ветки; на тетиве, сплетённой, скорее всего, из волос Мэлианэль, лежала стрела, такая же грубая, как и та, которую Гартханнер машинально сунул Дэнне.

В протянутый хлеб он вцепился, как волчонок, так что Тёмному Властелину без труда удалось завладеть и луком, и второй стрелой.

Глотал мальчишка, не жуя, однако смотрел на сестру по-прежнему сердито и даже кулаком ей пригрозил.

Гартханнер нахмурился.

-- Это что такое? Угрожать женщинам -- не по-рыцарски.

-- А чего она... -- опять начал было возмущаться Гваэрин, но тут малышка показала ему язык и с высоты рук Чёрного Майя принялась дразниться:

-- А вот не достанешь, не достанешь, не достанешь!..

Тёмный Властелин посадил ее в седло своего коня и сказал мальчику:

-- Ну что, господин рыцарь? Будем договариваться о безопасном проезде?

-- А ты это... правда, что ли? -- изумился Гваэрин.

-- Я от своих слов никогда не отступаю. Чего ты хочешь?

-- Поесть! И меч!

Тёмный Властелин оглянулся на Девятерых.

- А еды у нас в обрез, к сожалению. И оружия лишнего нет. Но если ты согласишься поехать с нами, обещаю кормить тебя трижды в день, как положено. И оружие дам. И обращаться с ним научу. А уж девочке и вовсе ни к чему по лесам таскаться. Особенно на зиму глядя. Так что, господин рыцарь Гваэрин, едем с нами -- плату получать.

альчишка восхищённо смотрел на высокого воина в чёрных доспехах, чью седую голову венчал тонкий серебряный обруч.

- Поехали! А ты кто -- Король?

Гартханнер усмехнулся уголком рта.

- Владетель Толэр Арэна.

-- А что это -- "Толэр Арэн"?

- По-вашему будет -- "Цветущий Край".

- Ты не здешний?

-- Нет. Моя страна там, за этими горами, -- он указал на восток.

Гваэрин нахмурился.

-- Но там... говорят, там -- Мордор. Значит, ты служишь Оку?

-- Кому-кому?

-- Ну, Врагу, Саурону! Говорят, это он на нас мор наслал, чтобы Гондор вымер.

Тёмный Властелин помрачнел.

-- Боюсь, что мор никакому Саурону не подвластен, ибо в Толэр Арэне он косит Людей точно так же, как и в Гондоре.

-- Всё равно это -- Саурон. Так отец говорил! -- заупрямился мальчишка.

-- Ну, пусть даже Саурон. Да уж не испугался ли ты, господин рыцарь?

Гваэрин выпятил подбородок.

-- Вот ещё! Я ему ка-ак дам -- прямо в это Око!

Чёрный Майя кивнул.

- Значит, договорились. -- Повернувшись, коротко приказал: -- Элвер, возьмёшь его в седло!

Вновь перепоясался мечом и легко вскочил на коня, привлёк к себе Мэлианэль.

-- Поедем домой, маленькая!

- К маме? -- радостно спросила девчушка.

Гартханнер скрипнул зубами.

-- Нет. Пока только -- ко мне.

-- Я спать хочу, -- сказала ему малышка и зевнула.

Он заботливо завернул её в свой плащ -- и она вскорости уснула, прильнув к его груди.

Гваэрин же всю дорогу жадно глядел по сторонам, и его просто распирало от любопытства.

-- Это крепость Врага? -- спросил он, когда они въехали в ворота Морион Эннена.

-- Это моя крепость, -- ответил Тёмный Властелин.

-- Мы будем здесь жить?

-- Пока -- да.

-- А потом?

-- Зимой мор должен пойти на убыль, тогда переберёмся в глубь Толэр Арэна.

- А что ты скажешь о нас Багровому Оку?

А что я должен ему сказать?

-- Мы -- гондорцы. Он прикажет нас убить.

-- Вы -- дети. Кто же убивает детей?

-- Но это же -- Враг! -- Его непонятливость удивила Гваэрина. -- Он всех убивает. Он ненавидит гондорцев, за то что Исилдур и Анарион побили его в Дагорладе.

Гартханнер усмехнулся и потёр искалеченную руку. Мальчишка заметил это.

-- А где тебе пальцы отрубили? -- спросил он с любопытными огоньками в глазах.

-- Была война, Гваэрин. На мою землю напали враги. Я защищал свой народ...

-- А расскажешь? Я страх как люблю про войну рассказы!

- Непременно расскажу, -- пообещал Тёмный Властелин.

ТРЕТЬЯ ЭПОХА. 1651 год

Гонец из Приграничья примчался далеко за полночь, бросил поводья взмыленного коня подбежавшим стражникам, велел приготовить свежую лошадь и, не снимая плаща, помчался наверх, прыгая через три ступеньки.

Один из воинов Чёрной Крепости, глядя ему вслед, одобрительно сказал напарнику:

-- Ишь, как по сестре соскучился...

-- Да нет, -- ответил напарник. -- Это он перед Властелином выслуживается.

Почему-то Гваэрина -- а гонцом этим был именно Гваэрин -- в Барэйтэ Дорэт недолюбливали, несмотря на то что Гартханнер явно благоволил к юноше. Возможно, косвенной причиной неприязни была его сестра Мэлианэль, на которую заглядывались не только молодые воины, но и мужчины в годах, -- девушка выросла небывалой красавицей; но брат держал её в строгости, всячески давая понять, что здешние кавалеры, в основном вастаки, -- не пара гордой дочери Гондора. Проскальзывала порой в Гваэрине этакая надменность высшего, отталкивавшая от него Людей. Да он и сам старался держаться особняком, что порой огорчало Тёмного Властелина, ибо детей этих, выросших у него на глазах, любил по-отечески...

Гваэрин взлетел по лестнице в башню, на миг задержался перед дверью, выравнивая дыхание и унимая невольную дрожь в руках после бешеной скачки, и почтительно постучал.

-- Входи!

Тёмный Властелин сидел за столом. В массивном серебряном шандале, изображавшем букет цветов, -- где гладко отполированном, где прочеканенном, оплывала толстая свеча. В руках Гартханнера была книга, которую он отложил, едва увидел вошедшего.

-- Мальчик мой, какими судьбами?

-- Послание из Долэнэ Голайтэ Дорэт, Повелитель.

Гартханнер взял свиток, сломал печати, развернул. Читая, умудрялся попутно и разговаривать:

-- Бери стул, садись!

-- Спасибо, Повелитель, но рассиживаться некогда.

-- Может быть, вина?

-- Я тороплюсь, Повелитель. Ответ будет?

-- Да, напишу. Но сестру-то ты хоть видел?

-- Нет.

-- Так зайди к ней!

-- Зачем зря тревожить? Я сейчас уеду.

-- Разве есть причина для спешки? Отъезд можно отложить до утра. Отдохни, поужинай, навести сестру -- она по тебе скучает.

-- Я обещал поспешить. Меня будут ждать, Повелитель.

Этот Повелитель неприятно царапал слух, и внутренне Гартханнер поморщился: совсем мальчик отвык. И как огорчится завтра Мэлианэль, узнав, что брат был здесь -- и даже не заглянул к ней. Не утешит девочку даже то, что он оберегал её покой: воистину покой любящему сердцу противопоказан...

-- Я напишу ответ. Подожди немного.

-- Да, Повелитель. -- Гваэрин прошёлся по кабинету за его спиной. -- А здесь ничего не изменилось, всё как прежде... Книг разве только прибавилось.

-- Прибавилось. С пепелищ, из руин. Самым опасным оружием, мой мальчик, во все времена считалась мысль. Поэтому с книгами в нашем мире воюют всеми возможными и невозможными способами. А книги -- они ведь беззащитны...

-- Люди -- тоже, -- как-то сдавленно произнёс Гваэрин. -- И убивать их -- так просто, не правда ли, Повелитель? Достаточно навести порчу или проклясть -- и никто не узнает, отчего вымер целый народ...

-- Да, существует и такая магия, мой милый, -- подтвердил несколько удивленный Гартханнер. -- Злая магия, жестокая...

-- Ты владеешь ею, Повелитель?

-- Ты же знаешь, Гваэрин: я стараюсь по возможности не прибегать ни к какой магии. А уж к злой...

-- Откуда мне это знать, Повелитель? Говорят, ты -- колдун, злой колдун.

Гартханнер тревожно посмотрел на него.

-- Но ты же не веришь этому, мой мальчик? -- полуутвердительно-полувопросительно сказал он. -- Ты вырос здесь, ты должен знать...

-- Но колдовством можно любому отвести глаза, выдать чёрное за белое -- а заколдованный и знать этого не будет.

Тёмный Властелин подошёл к юноше, положил руки ему на плечи.

-- У тебя дурное настроение? Ты, верно, устал, путь был дальний. Отложи отъезд, отдохни, выспись -- а завтра мы с тобою поговорим. О книгах, о магии, о колдовстве... Ты получишь ответы на все вопросы, которые тебя мучают...

-- Нет, Повелитель.

Гваэрин высвободился -- не то чтобы поспешно, но весьма решительно -- и это вновь больно царапнуло сердце. "Нет, положительно, совсем одичал он в этом Приграничье".

-- Будь по-твоему, -- вздохнул Гартханнер. -- Сейчас напишу ответ.

Он сел за стол, взял перо, бумагу, торопливо вывел первые строки...

Внезапно он ощутил в комнате присутствие чужой воли, чужой магии -- такой враждебной, холодной, злобной, что у него кровь застыла в жилах и перо чуть не выпало из руки. Едва сумел не выдать себя -- пожалуй, лишь чернила стали брызгать от сильного нажима, но вряд ли Гваэрин способен был заметить это -- и, продолжая писать, поднял глаза и бросил быстрый взгляд в полированное зеркало подсвечника.

Гваэрин стоял у него за спиной, занося для удара кинжал. Матовая поверхность клинка истекала кроваво-малиновым сиянием -- и свечение это исполнено было лютой ненависти. От неё у Гартханнера волосы на голове зашевелились, мурашки побежали по спине...

Сейчас ударит, вот сейчас...

Лишь миг оставался в его распоряжении, когда Тёмный Властелин небрежно произнёс:

-- Ты остановился слишком далеко, мой мальчик. В следующий раз подходи ближе, иначе твоя жертва успеет уйти из-под удара...

От неожиданности юноша застыл, как изваяние.

-- И кинжал ты держишь неправильно, -- продолжал Гартханнер всё тем же спокойно-небрежным тоном (лишь бы мальчишка не увидел испарины, выступившей у него на лбу!). -- Меч в честном бою -- другое дело. Но если ты намерен убить кого-то ударом в спину, наносить удар нужно сверху вниз -- чтобы пригвоздить жертву к столешнице. Иначе ты рискуешь нарваться на отпор, а легко раненный противник стократ опаснее.

Медленно, стараясь не делать резких движений, чтобы не спугнуть ошеломлённого мальчишку, Тёмный Властелин повернулся и повелительно протянул руку.

-- Дай-ка, я покажу!

Гваэрин, словно во сне, покорно протянул ему кинжал.

Рукоять клинка пламенем опалила ладонь -- еле удержал, заметив мимоходом:

-- Не думал, что придётся учить кого-либо подлому делу.

И с отвращением швырнул кинжал на стол.

Издав жуткий вопль, будто у него душа с телом расставалась, юноша метнулся к зачарованному оружию, пытаясь вновь завладеть им.

Но между ним и кинжалом стоял теперь Чёрный Майя -- стоял неколебимо, как скала; и Гваэрин, налетев на него, будто растратил все свои силы. Тёмный Властелин подхватил его, оседающего наземь, и усадил на одно из кресел в простенке между окон.

Глаза у Гваэрина были бессмысленно-стеклянными, когда он пробормотал не своим -- тусклым монотонным голосом:

-- Он говорил: ты -- злой колдун... ты -- чудовище... твоя телесная оболочка погибла, а дух может принимать любые обличья... пусть даже приятные для глаза, но дух твой чёрен... Ты -- Враг, Враг всему, что дорого человеку... Это ты -- убил моих родных... Ты -- похитил мой разум, вложил мне в руки оружие и послал убивать моих соотечественников... Ты держишь при себе последнего дорогого мне человека, мою сестру, заложницей -- а когда я больше не буду тебе нужен, отдашь её на потеху своим приспешникам... Я околдован тобою, я -- твой раб, орудие твоей злой воли... Не будет мне свободы, пока ты жив...

У Гартханнера противно заныли зубы. Магия была достаточно сильна даже для него -- воля же мальчишки была попросту сокрушена. Какой же негодяй посмел воспользоваться ребёнком в своих изуверких целях? Ведь он же -- дитя совсем, двадцати нет, а что такое двадцать лет для потомка нуменорцев?..

-- Злой колдун? -- Тёмный Властелин заговорил нарочито резко, пытаясь разрушить наваждение этих размеренных причитаний. -- Да, серьёзное обвинение. Полагаю, оправдаться ты мне не позволишь? Да и к чему слова?.. Подожди лишь несколько минут -- я допишу письмо стражам Приграничья. Ты-то отправишься на все четыре стороны, а им по-прежнему придётся оставаться на посту.

-- На все... четыре?..

-- Ну, на одну, любую, по твоему выбору. На ту, где тебя будет ждать тот, кто вложил в твою руку этот клинок. -- Он толкнул кинжал к Гваэрину. -- Я припишу в конце письма, чтобы тебе не чинили препятствий.

-- Почему?..

-- Потому что я никого не лишаю ни воли, ни памяти, ни свободы выбора. И если ты намерен убить меня...

Он вновь взялся за перо.

-- Когда будет готово, я скажу. Надеюсь, у тебя достанет сил убить Врага с одного удара. Единственное, о чем попрошу тебя: бей в спину. Не хочу видеть, как низко пал мой ученик...

Он помолчал, дописывая, потом покачал головой.

-- Нет, я зря виню тебя. Ученик не может быть плохим. Всегда виноват учитель. Значит, я так дурно учил тебя -- и заслуживаю расплаты. -- Он капнул воска на бумагу и запечатал письмо. -- Возьми. Ты успеешь добраться до Приграничья, прежде чем здесь поднимут тревогу. Я часто работаю по ночам, обнаружат меня не скоро. Вот только Мэлианэль... Её не тронут, конечно, -- в Твердыне еще не было такого, чтобы за чужие грехи расплачивался невинный, но как же девочка будет плакать о тебе. Ведь ты -- это всё, что есть у неё в жизни...

Он обернулся -- и его светлые бездонные глаза встретились с затравленным взглядом Гваэрина.

"А ведь мальчишка так и не взял оружие..."

Странно растягивая слова, будто весь ещё во власти кошмарного сна, юноша невнятно проговорил:

-- Она... не простит... никогда... Она не помнит... Ты для неё -- и отец... и мать... всё, что у неё было в жизни... А я... -- Он передёрнулся всем телом, с силой провёл рукой по лбу. Наваждение проходило, и жестокая внутренняя борьба отразилась на его лице. -- Что я... Почему?.. Всесильная Тьма, как же я... Учитель, ох, Учитель... Что же я натворил!..

Он стиснул виски дрожащими руками и низко склонил голову, закачался в кресле, как от невыносимой боли.

-- Учитель... Учитель, прости!.. -- простонал он в отчаянии.

-- Учитель, прикажи казнить меня, камнями забить, как пса бешеного! Ведь я... я...

Все-таки он был совсем еще ребёнком -- и потому враз захлебнулся слезами.

Тёмный Властелин легонько похлопал его по щекам, приводя в чувство.

-- Ну, будет тебе, будет... Успокойся!

-- Учитель... я не хотел... поверь, я...

-- Знаю, -- коротко ответил Гартханнер. -- Это -- магия. Злая магия.

-- Нет, Учитель. Не оправдывай меня! И не смотри -- так! Презирай, ненавидь -- только не прощай, пожалуйста, не прощай!!! Ведь сам себя я -- не прощу!..

Он метнулся к двери -- не успел. Железные пальцы Тёмного Властелина стиснули его запястья, словно клещами, -- и вовремя, ибо Гваэрин уже тянул из ножен меч.

-- Не надо, мой мальчик, -- ровно произнес Чёрный Майя -- но голоса его невозможно было не послушаться, ибо голос этот был -- магией. -- Убить себя -- трусость. Жить, несмотря ни на что, -- гораздо сложней. Но об этом мы поговорим завтра, а сейчас -- тебе надо отдохнуть.

И весь мир наполнился светлым переливистым сиянием его глаз -- и в это сияние, как в тихую воду, медленно погрузился Гваэрин.

* * *

Гартханнер на руках бережно отнёс его в постель, разул и, снимая рубашку, обнаружил на левом плече юноши неумелую грубую повязку. Сквозь бинты проступило свежее пятно крови.

Он провёл рукой над раной, и ладони стало опять горячо -- почти так же, как и тогда, когда он держал заговорённый клинок.

Опять эта чужая, враждебная, злая магия! И не стала она добрее даже от того, что применили её для целительства. Магия сильная -- а рана залечена неаккуратно, наспех -- лишь бы слепое орудие в руках колдуна могло поскорее исполнить своё предназначение. А как дальше будет жить исцелённый Человек -- и будет ли он жить вообще, чародею было безразлично.

Чёрный Майя относился к магии без священного трепета. Магия всю жизнь была частью его самого -- не станешь же молиться на собственную руку или ногу! Но этот неведомый колдун, развративший душу его ученика и столь небрежно отнёсшийся к его раненому телу, вызывал у Гартханнера гнев и отвращение -- так мастер, достигший высот в своём деле, относится к безалаберному халтурщику.

Тёмный Властелин размотал заскорузлую повязку, сердито нахмурился, увидев грязную, воспалённую рану.

Гваэрин, хоть Чёрный Майя и усыпил его, беспокойно зашевелился, пробормотал что-то неотчётливое, жалобно застонал.

-- Спи, мальчик, -- с суровой, отцовской нежностью сказал Гартханнер, поглаживая его по лбу. -- Спи. Всё будет хорошо.

И, отрешившись от всего, простёр руку над раной.

Для первого раза достаточно почистить и стянуть края. Потом будет видно, что делать дальше. Молодой организм должен яростно бороться за жизнь. Возможно, в дальнейшем хватит лишь целебных травяных снадобий. А то магии на мальчишку свалилось -- больше чем нужно. Последнее это дело -- магия, хватаешься за неё с отчаяния, как утопающий за соломинку, а ведь это -- палка о двух концах...

И опять с гневом подумал о неведомом колдуне. "Я не забуду. И не прощу. Хотя ты и решишь, будто я мщу за себя. Для тебя этот мальчик -- пылинка на твоих подошвах. А для меня -- ученик, которого я учил доблести и чести -- а ты вложил в его руку заколдованный клинок и послал ударить меня в спину. Ты заплатишь за это. Ибо единственное, что я умею в совершенстве, -- это убивать врагов".

* * *

...Лишь на рассвете Тёмный Властелин вышел от Гваэрина.

Теперь раненый спал спокойно -- крепким сном выздоравливающего человека, и даже лёгкий румянец успел проступить на его осунувшемся лице.

На всякий случай, уходя, Гартханнер забрал с собою ножны с мечом и маленький засапожный ножик.

Напоследок дважды повернул ключ в замке.

А окна в комнате были заперты тяжёлыми дубовыми ставнями.

* * *

Голова болела так, будто накануне он выпил слишком много крепкого вина. Его окутывала темнота, и казалось, будто он заточён в подземелье -- в подземелье Мандоса, где обречён томиться целую вечность за свои грехи.

А грешен он был в том, что служил Тёмному Врагу.

Так говорил благолепный многомудрый седой старец -- и когда обличал он злодеяния Врага, глаза его горели, подобно раскалённым угольям. И всё в его обличье было противоположностью Тёмному Властелину: белые одеяния, богато затканные золотом, величественно-размеренные жесты, сопровождавшие плавный поток речей, -- на всём лежал отблеск истинного Валинорского Света, о котором Гваэрин слышал с детства. Света, который пытался загасить злобный Враг.

Он был грешен, преступен, глупый мальчишка, прельстившийся лживыми словами Врага, -- но посланец из Валинора обещал ему прощение, если он поможет сокрушить злобное чудовище -- Саурона Тёмного...

Гваэрин не сразу стал внимать речам старца. Сперва он пытался спорить и ершиться -- но старец лишь вновь и вновь объяснял всю пагубность его заблуждений. Терпения старцу было не занимать. А Гваэрину становилось всё хуже: из неперевязанной раны сочилась кровь, вместе с которой уходили и силы, немилосердно трепал озноб, мучила жажда, крепкие верёвки впивались в связанные руки и ноги. Когда старец оставлял его в одиночестве, из-за двери доносились грубые голоса Орков -- и Гваэрин, вырванный из их рук белым старцем, слышал, как они со смаком предвкушают пытки, которым будет подвергнут пленник, едва старцу надоест с ним возиться...

Он не был трусом, Гваэрин -- страж Приграничья. Он не был предателем. Он храбро сражался в последнем своём бою -- и лишь вражеский дротик вышиб его из седла. Без единого звука вытерпел он жестокие побои, не дрогнул, когда пригрозили раскалённым железом. Но когда в его воспалённом рассудке стали мешаться жестокая явь плена и ярко нарисованные велеречивым старцем картины вечных мучений в Мандосе -- ибо все приспешники Саурона Жестокого прокляты и осуждены страдать вечно, -- юноша сдался. Он мог выдержать лютые пытки Орков -- день, два, три, -- пока смерть не спасла бы его от страданий... но чтобы такие пытки приходилось терпеть вечно, без надежды на избавление -- надломленная болью душа Гваэрина не вынесла этого...

Теперь он лежал в темноте и беззвучно плакал от стыда и отчаяния. Неужели это было -- кабинет в зыбком свете свечей, седая голова склонившегося над бумагами Учителя, его незащищённая, доверчиво открытая другу спина -- и истекающий кроваво-малиновым пламенем кинжал в руке? Кинжал словно жил своей собственной жизнью -- а он, он -- Человек! -- был лишь бездумным придатком к этому кинжалу! Он помнил, как проклятый кинжал поднимал его безвольную руку... а потом... того что было потом, память не сохранила... Верно, Учитель обернулся в последний миг -- или Гваэрин просто не мог забыть его мудрых, ласковых, всё понимающих глаз?.. И оттого, что глаз этих ему не суждено было увидеть уже никогда, Гваэрин зарыдал еще безутешнее.

* * *

...Ключ в замке поворачивали с заметным усилием, да еще при этом бормотали себе под нос свирепым полудетским шёпотом:

-- Да чтоб тебе, проклятущему... Ну, чего ты застрял?..

Голос этот Гваэрин узнал бы из тысячи!

Вскочил, поспешно отирая слёзы, метнулся к дверям.

-- Мэлианэль! Мэлианэль, сестрёнка, это ты?

Сердце бешено колотилось. Значит, это не Мандос? Значит, он ещё в Барэйтэ Дорэт?

И тут же замер, оцепенев. Это не Мандос -- но он сидит под замком, а это может означать только одно.

Самое страшное.

Он всё же -- убил...

Гваэрин сдавил рукою горло, задушив стон отчаяния, -- потому что сестре удалось наконец справиться с замком, и она стала потихоньку входить в комнату. Выглядело это так: придерживая бедром тяжёлую дверь, Мэлианэль, одетая на восточный манер -- в просторную блузу и расшитые шёлковые шаровары, ногою задвигала из коридора массивный шандал со свечами, а в руках держала поднос, накрытый салфеткой. Несмотря на всю её ловкость, манипуляции девушки должны были неминуемо закончиться крахом: либо дверь захлопнется, либо шандал упадёт, либо поднос выскочит из рук, -- и она сердито заявила брату:

-- Ну, что ты стоишь, как пенёк? Помог бы хоть!..

Гваэрин шагнул к ней на подгибающихся ногах.

Свежая, задорная, разрумянившаяся Мэлианэль... Нет, не может быть! Уж он-то знал сестру!

Она полвзгляда не кинула бы в его сторону, если бы он...

-- Я тебя сейчас стукну! -- ещё более сердито сказала Мэлианэль и пригрозила: -- Вот уйду сейчас -- будешь знать!

Вторая угроза начисто исключала первую, на что в другое время брат не преминул бы ей указать. Но Гваэрин лишь молча бросился к двери, придержал её ногой, поднял с пола подсвечник и вопросительно посмотрел на сестру.

-- Завтрак тебе принесла, -- ответила на этот взгляд Мэлианэль. -- Учитель сказал, что ты, наверное, голодный, как волк. Вчера даже не поужинал -- до чего устал. Говорит, так и свалился у него в кабинете.

-- Свалился?..

Нет, не может быть! А как же кинжал, удар? Неужели всё привиделось? Может быть, рана...

Гваэрин безотчётно дотронулся до плеча.

Мэлианэль проследила этот жест и подозрительно спросила:

-- А правду Учитель говорит, что ты будто бы ранен?

Гваэрин кивнул.

-- Да... немного...

-- А Учитель сказал, что ты совсем себя не бережёшь и вообще одичал в своём Приграничье. Он сердит на тебя, что ты даже о ране ему не сказал.

-- Он... сердит... Мэлианэль, ты давно его видела?

Кажется, она изумилась.

-- Да вот только что.

-- И он... С ним всё в порядке?

Отвечала уже не Мэлианэль:

-- В порядке, мой мальчик, в полном порядке. Ни о чём не тревожься.

-- А о чем он должен тревожиться? -- быстро спросила Мэлианэль.

Тёмный Властелин улыбнулся с порога.

-- Я же сказал: ни о чём.

-- Ну, Учитель... -- надула губы девушка.

Улыбка Гартханнера сделалась лукавой.

-- Могут у нас быть свои, мужские тайны? Верно, Гваэрин?

-- Д-да... Учитель...

Юноша опустил голову, умирая от стыда, -- ибо понял со всею отчетливостью, что ни кинжал, ни поднимающаяся для удара рука не были бредом. Всё это в самом деле случилось -- и не его заслуга в том, что Учитель жив и может подтрунивать сейчас над Мэлианэль...

Тёмный Властелин указал на поднос, примостившийся на маленьком столике возле постели.

-- Что же ты не завтракаешь, Гваэрин? Уж Мэлианэль постаралась сегодня на славу: запахи -- слюнки текут...

У девушки разом все обиды прошли. Она сдёрнула салфетку с подноса.

-- Угощайся, Учитель! А он -- пусть капризничает.

-- Спасибо, разумница моя! -- Гартханнер взял маленький пирожок, надкусил. -- Ох, и жена кому-то достанется...

Девушка звонко рассмеялась.

-- Не достанется. Гваэрин не отдаст.

-- Конечно. И я бы не отдал. Остаться без таких пирожков! -- За разговором Чёрный Майя дал юноше лёгкий подзатыльник. -- Не стой истуканом! Ешь. Впереди много дел. Не забыл, что тебя ждут в Приграничье?

-- Кто? -- с безнадёжным отчаянием спросил Гваэрин.

-- Я полагаю, стражи Приграничья, которым ты должен отвезти моё послание. Если, конечно, твоя рана позволит...

Гваэрин опять коснулся плеча. Повязка была другой -- и как он сразу не заметил? И под повязкой -- не жжёт, не дёргает, лишь чуть тянет при резких движениях.

-- Учитель!.. Это -- ты?..

-- Я-то я. А тебе бы всыпать надо. Почему сразу не сказал?

Губы юноши задрожали.

-- Я... забыл...

Кровь прилила к лицу -- и отхлынула вновь.

-- Хорошо. Завтракай -- и пойдём.

Кусок не шёл в горло -- Гваэрину с трудом удалось что-то проглотить, почти не разбирая вкуса, -- и не стал бы есть, да сестра стояла над ним, как суровый надзиратель!

А Тёмный Властелин с совершенно непроницаемым лицом, сидя против него, знай нахваливал стряпню Мэлианэль -- хотя сам и половинки этого хвалёного пирожка не отведал.

Ах, Учитель, прибавил тебе забот недостойный ученик...

Гваэрин не осмеливался больше поднять на него глаз, сидел, вертел в пальцах пустой кубок -- пока Гартханнер не поднялся из-за стола и не поманил его:

-- Идём! -- И ласково улыбнулся Мэлианэль: -- Прости, девочка, мужчин: дела...

Он трижды заставил Гваэрина в мельчайших подробностях припомнить беседу с велеречивым старцем -- мысленно ругал себя последними словами за бессердечие и жестокость, опять и опять заставляя настрадавшегося мальчишку заново переживать всю горечь и весь позор, выпавшие на его долю, -- но старец этот, владеющий злой магией и поставивший на службу себе Орков, не давал покоя.

Оставив измученного Гваэрина отдыхать в глубоком мягком кресле, поднялся в башню.

День был серый, безрадостный, да ещё курившийся Ородруин заволакивал окрестности тёмным горьким дымом.

Старец из Валинора...

Слишком давно расстался мятежный Майя со Светлыми Айнур. Слишком многое могло измениться в Благословенных Землях.

Неизменно лишь число Аратар.

Но Майяр -- слуги, орудия, вершители воли Айнур -- сколько их, кто сосчитает?..

Велеречивый старец в белых с золотом одеждах. Посланник Короля Мира.

И -- чёрная магия!..

Но готовы ли Дети Света познать то, что идёт из Тьмы?

...Холодный пот покрыл чело Гартханнера.

Те, кто обитает в Валиноре, отвергли Тьму, объявив её изначально враждебной Свету.

Им неведомы тёмные знания.

Всем, кроме...

...Нет, оборвал себя, нет! В Валиноре не стареют. Да и не рискнёт он покинуть Валинор... Или думает: здесь забыли?

Или надеется, что без Кольца Тёмный Властелин утратил былую мощь и его легко одолеть? Одним лишь заколдованным кинжалом, вложенным в руку одураченного мальчишки?

...Чёрный Майя безотчётно потёр искалеченную руку.

Если это -- Курумо, борьба предстоит жестокая...

Да если и не Курумо!

Это посланцы по его голову. И первый удар уже нанесён.

Вызов брошен.

Чем он ответит?..

* * *

Проснулся Гваэрин к вечеру. В кабинете было темно.

Учитель, верно, работал в обсерватории -- дверь на лестницу, ведущую в башню, была приоткрыта.

Юноша хотел было подняться наверх, но передумал и отправился к сестре. Чувство вины угнетало -- хотелось поделиться тем, что переполняло душу.

Из комнаты Мэлианэль доносились звонкие голоса и всплески девичьего смеха.

Гваэрин заглянул в щёлку.

У Мэлианэль сидела её подружка Зулха -- девчушка, трёмя годами младше, чьи родители тоже погибли во время морового поветрия. Тёмный Властелин подобрал её совсем крошечной в одном из обезлюдевших селений вастаков -- и она выросла рядом с Мэлианэль как младшая сестрёнка.

Девушки вышивали -- под их искусными пальцами на шелках расцветали золотые и серебряные цветы, распускали пышные разноцветные хвосты павлины, сплеталась вязь старинных орнаментов. За работой Зулха непрерывно щебетала, похожая на маленькую лесную пичужку, а Мэлианэль, слушая, то и дело прыскала, прикрывая разгоревшееся лицо неоконченным шитьем.

...Гваэрин так и не решился войти, всё более и более ощущая себя чужим здесь -- чужим и никому не нужным. Кому нужны предатели? Хотя Учитель, по доброте своей, попытается оградить его от боли, будет по мере сил сглаживать его вину.

Зачем?

Случившегося -- не изменить.

Это сидит в нём, как заноза, жжёт и дёргает, как воспалившаяся рана. От этого не убежать. И расплата за предательство может быть только одна!

Учитель не позволил ему умереть. Сказал -- это трусость. Но Гваэрин никогда не был трусом. И он докажет это! Он искупит свою вину. Перед Учителем. Перед сестрой. Перед всем миром!

Постояв ещё немного под дверью, взглянув последний раз на Мэлианэль, Гваэрин вышел во двор, направился на конюшню, оседлал своего жеребца и, никем не остановленный, выехал в ночь.

* * *

Запылённый гонец торопливо припал на одно колено перед Тёмным Властелином.

-- Учитель! К воротам Морион Эннена пришёл старец-странник.

Хочет видеть тебя. Говорит, что имеет слово о Гваэрине.

Гартханнер, бездумно перебиравший книги на полке, напрягся.

-- Старец? -- Неужто -- сам? Рискнул? Что ж, мужество достойно уважения. -- Коня! Я еду в Морион Эннен!

* * *

Пришелец ждал неподалёку от ворот.

Идя навстречу, Гартханнер пристально рассматривал его. С сожалением отметил -- нет, не Курумо.

Пожилой мужчина. Снежно-белые кудри ниспадают на плечи поверх тёмно-синего плаща. Седая окладистая недлинная борода прик-рывает шею. Посох с резной рукоятью в виде оскаленной медвежьей морды напоминает скорее хорошую дубину в крепких мускулистых руках. Глаза испытующие, резкие, умные.

На благообразного старца не похож. Благообразия маловато.

Скорее, это -- воин.

Сдержанно, вежливо поклонился:

-- Мир тебе, добрый Человек!

-- И тебе мир, Артано, -- невозмутимо ответил странник.

Гартханнер чуть приподнял бровь.

-- Я не Артано, -- сухо произнёс он.

-- Так ведь и я -- не Человек, -- сказал странник.

-- Знаю... Оромэндил.

-- Знаешь? И всё же рискнул встретиться?

-- Мне сказали: ты принёс слово о моём ученике.

-- Это могло оказаться лишь предлогом... Мелькорэндил.

Гартханнер даже не попытался скрыть удивление.

-- Разве не запрещено это имя ныне в Благословенных Землях?

-- А разве мы сейчас в Благословенных Землях? -- в свою очередь удивился пришелец.

Презрительная усмешка скользнула по губам Тёмного Властелина.

-- Что ж. Если это не уловка -- ты очень смел. Но я, право слово, полагал, что в Благословенных Землях большим доверием пользуются мерзавцы вроде... хм... вроде Курумо.

Странник чуть заметно нахмурился.

-- Курумо -- глава Ордена, и власть его воистину велика. Чуть меньше власть Олорина, посланника Варды; но даже с ним Курумо вряд ли станет считаться. Мы же, младшие, -- скорее воины, нежели маги...

-- И посланы вы сюда затем, чтобы схватить меня и доставить на суд Валар, -- полуутвердительно-полувопросительно закончил Гартханнер.

-- Или уничтожить любым другим способом, -- без колебаний подтвердил гость. -- Нам дозволено не стесняться в выборе средств.

Тёмный Властелин уловил тень сомнения в его голосе.

-- Но какие-то ограничения всё же есть?

Не сразу ответил Оромэндил.

-- Нам запрещено бороться с тобой силой и подчинять себе Людей и Эльфов с помощью чар.

-- То есть Курумо нарушил запрет?

-- Да. А когда Паландо напомнил ему об этом, он заявил, что важен конечный результат и что Король Мира будет доволен его усердием. А потом... потом вернулся этот мальчик -- и бросил ему вызов...

-- Гваэрин? И что -- Курумо?

Странник замялся.

-- Ты, верно, знаешь немного своего... Курумо, Мэлкорэндил?

-- Он не принял вызова?

-- Он натравил на мальчика банду Орков. Мальчик дрался храбро. Очень храбро, Мэлкорэндил. Я обещал ему, что передам тебе это. Он... он был ещё жив, когда я... Он умер на моих руках. Умер мужественно...

Гартханнер опустил голову.

-- Его сестра... будет плакать, -- тихо сказал он.

Оромэндил торопливо, сбивчиво заговорил, будто оправдываясь:

-- Мы с Паландо были против. Мы сказали ему, что это не по чести. Курумо назвал нас глупцами. Он был страшно обозлён, что его великая магия не подействовала на какого-то мальчишку. Человека! Он понял, что ты восстановил силы и стал ещё опаснее, чем прежде. И он не успокоится, пока не уничтожит тебя, Мэлкорэндил!

-- Ты -- предупреждаешь меня?

-- Я -- воин. Я привык разить врагов в честных поединках, а не в спину, отравленным клинком. Если мы встретимся лицом к лицу на поле битвы -- померимся силами...

-- Будь по-твоему, Оромэндил. Спасибо за предостережение! Но как ты объяснишь это Курумо? Как вернёшься к нему?

-- Я не собираюсь возвращаться. Паландо будет ждать меня на берегу Рунного моря. Наш путь лежит к Невозжелавшим.

-- Восстанавливать их против меня?

Странник уклончиво ответил:

-- Там будет видно.

О Б Р А Щ Е Н И Е Д Е Н Е Т О Р А

ТРЕТЬЯ ЭПОХА. 2988 год

...Словно душу свою оставил в мавзолее на Рат Динен, положил возле неё на холодный мрамор -- и вышла в мир живых пустая оболочка, одна видимость Человека.

Днём ещё удавалось заглушить пустоту и боль в душе.

С наступлением темноты это становилось невыносимым.

Поднимался в башню, сидел там в одиночестве, в темноте, без мыслей, без чувств, без желаний -- живой мертвец.

Иногда в такие минуты Видящий Камень оживал, под холодной пунцовой поверхностью пробегали всплески серебристого мерцающего, будто звёздного, света, нежно и грустно перезванивались в неведомой дали маленькие хрустальные колокольчики.

И свет, и хрустальный звон напоминали о ней -- но не той надрывной болью, которая истерзала душу, а высокой, светлой, умиротворяющей печалью, имя которой -- Вечность.

И всё настоятельней казалась необходимость заглянуть в Палантир -- будто он мог вернуть невозвратимое. Удерживал лишь голос рассудка: нельзя! Даже Короли не смели пользоваться Видящим Камнем, опасаясь чар Врага...

...А Фарамир ни в чём не был виноват. Просто попал под горячую руку...

Зачем он так похож на неё? Так, что каждый раз кощунственная мысль приходит в голову: это он высосал жизнь из тела матери, если бы не он -- может, она и по сей день была бы с ними...

Скверно так думать, гнусно -- а срывать досаду на ни в чём не повинном ребёнке ещё гнусней -- но не сдержался...

А Фарамир испугался отцовского гнева, заплакал -- и вместо того, чтобы приголубить, утешить, отец на него замахнулся...

Но оплеуха досталась не Фарамиру. Как из-под земли между ними вырос старший -- Боромир. Щека малиновая, горит, лицо решительное, из-под упавших на лоб черных волос -- глазищи гневные, как уголья, сверкают. Не то, чтобы вырос он за это время, а как-то возмужал. Сперва, вроде, взглянешь -- мальчишка как мальчишка, высокий для своих лет, тоненький, угловатый. Но взгляд... Посмотрел на отца, как на несмышлёныша, и сказал терпеливо так терпеливо:

-- Он же маленький.

Взял брата за руку и увёл утешать. Так, будто он -- в доме старший, а отец остался, как малец нашкодивший.

И пошёл в башню. Опять.

И Палантир в ту ночь звенел и сверкал особенно настойчиво, словно звал подойти.

Или одиночество сделалось непереносимым?

И не выдержал Денетор.

...Он видел дорогу. Чёрную дорогу среди голой чёрной равнины. Вдали курилось жерло Роковой горы.

А по дороге шли войска.

Шли в молчании.

Много их было -- молодых и старых, светловолосых северян и смуглых вастаков, одинаково запылённых, измученных и усталых.

Отступающих.

Что они отступали, он понял сразу -- по выражению горестной безнадёжности на лицах. И над чёрной равниной, казалось, витает отчаяние.

И, обгоняя колонны отступающих, неслись по обочинам дороги Чёрные Всадники.

Назгулы.

Чёрными крыльями вились за спинами плащи...

Вестники беды, подумалось ему...

...Все назгулы были седыми -- все, как один...

...И говорил медно-смуглый, с раскосыми глазами, назгул-вастак собравшимся на площади Людям:

-- Уходите! Властелин сражён. Мы отступаем -- и некому будет защищать вас. Уходите!

...И говорил белокожий, зеленоглазый, очень юный назгул-северянин, стоя посереди деревенской улицы у колодца:

-- Уходите! Морион Эннен пал. Скоро враги будут здесь. Уходите!

...И говорил назгул-южанин с шоколадной кожей и красной полосой на шее -- едва ли старше зеленоглазого: -- Уходите! Барэйтэ Дорэт сдана. Они идут по пятам за нами. Уходите!

...И назгул с изорванным шрамами лицом, до ужаса похожий на изображения нуменорских Королей, стоящие в галереях Белой Башни, говорил со слезами на глазах:

-- Уходите! Мы не можем спасти вас. Оставаться нельзя. Поверьте: я знаю, что говорю. Уходите! Уходите!

Многие Люди повиновались и, взвалив на плечи узлы, прижимая к груди плачущих детей, уходили на восток вместе с запылёнными колоннами воинов.

Но были и те, кто оставались.

-- Страда, -- объясняли они Чёрным Всадникам, -- зерно в полях налилось. А яблоки! Вы посмотрите, какие яблоки --- ветки чуть не ломаются! Да и зачем нам уходить? Мы -- мирные Люди, никому зла не делаем...

У нуменорца со шрамом слеза побежала по изуродованной щеке, искрясь, подобно драгоценному хризопразу в его Кольце.

-- Я знаю, что говорю, -- повторял он, прося, умоляя. -- Оставаться нельзя. Поверьте мне, пожалуйста, поверьте!

...Денетор разозлился.

Вот от таких отступников -- всё зло! Сам переметнулся к Врагу -- и клевещет на бывший свой народ!..

...А вслед за отступающими, почти нагоняя их, двигалось по той же дороге войско Последнего Союза.

Эльфы и Люди.

Победители.

И гордо реяли над их головами знамёна с Белым Деревом и семью звёздами.

А за их спинами вставало багровое зарево -- будто истекало кровью осеннее небо.

...И обернулись на скаку Чёрные Всадники, и сдержали бег коней.

-- Они подожгли Барэйтэ Дорэт, -- упавшим голосом сказал нуменорец со шрамом.

-- Камень не горит, -- безжизненно отозвался медно-смуглый вастак.

-- Книги! То горят книги! -- воскликнул южанин с красной полосой на шее. -- Они жгут библиотеку!

У зеленоглазого северянина брызнули слёзы.

-- Дикари, -- прошептал он, стискивая кулаки в бессильном гневе.

Желваки ходили на скулах второго нуменорца.

-- Да будут прокляты те, кто, не написав ни одной книги, сжигает библиотеки, кто, не дав миру ни одной жизни, отнимает чужие! Я отомщу им. Клянусь!

-- Клянусь!

-- Клянусь!

-- Клянусь!

Восемь назгулов.

Восемь мечей скрестились, подтверждая клятву.

...Почему их только восемь, успел подумать Денетор...

...И вновь увидел селение. Большое селение. Утопающие в садах домики. Тучные поля колосящейся пшеницы...

...И огонь над полями.

Горел -- хлеб.

Горел, чадя чёрным дымом и выбрасывая к небу длинные языки пламени -- словно руки воздевал, моля о спасении.

Спасения -- не было.

И тушить пожар было некому.

Те, кто сеял этот хлеб, были брошены на деревенской улице.

Убитые.

И над опустевшими домами тоже занималось пламя. И корчились в огне зеленые деревья.

Сморщенные, чёрные, висели на обугленных ветках яблоки...

...Урожай в тот год был обильным...

-- Нет! -- повторял Денетор. -- Нет! Это ложь! Не может быть! Нет!

И всё восставало в нём против увиденного -- но не лгут Видящие Камни.

Не потому ли глядеть в Палантир считалось запретным, мелькнула еретическая мысль...

...И видел он другое село. И Людей на улице -- перед победителями из Последнего Союза. И направленные на них копья и мечи. И видел он, как выскочил из воинского строя молоденький мальчишка-Дунадан, как повернулся он к своим, раскинув руки, словно хотел закрыть собою вастаков.

-- За что? -- И голос-то ломкий, мальчишеский. -- Ведь они -- не воевали! За что?..

Коротко тенькнула тетива.

Обеими руками ухватившись за белооперенную стрелу, вошедшую в ямку под горлом, мальчишка бессильно опустился в чёрную пыль, к ногам тех, кого пытался спасти.

-- Не будет пощады ни отступникам, ни прихвостням Саурона! -- Эльф. Высокий, надменный, злой. -- Убейте всех! Не щадите! Они вас -- не пощадят!

...Денетор вцепился в подставку, на которой покоился Видящий Камень, -- иначе бы упал. Сам воином был, сам кровь проливал -- но эта бойня выходила за пределы его разумения...

...Женщина. Совсем юная. Трагически-беспомощным жестом прикрыла руками большой живот, где бьётся и брыкается будущее дитя. И взгляд...

...Это было так похоже на Финдуилас, что Денетор замотал головой, застонал...

...Смесь обречённости и надежды во взоре.

Неужели не пощадят?..

Нет!

Короткий удар меча -- и отсечённая голова летит, орошая убийцу веером кровавых брызг, -- и глаза ещё глядят -- укоризненно, недоумевающе -- за что? -- а обезглавленное тело валится наземь...

...Мальчонка лет пяти. На Фарамира похож. И смотрит на высокого воина в сверкающих доспехах -- совсем как Фарамир смотрел давеча на разъярённого отца -- с робким удивлением, не понимая, в чём он провинился...

...Денетор ударил кулаком по Палантиру так, что руку расшиб до крови.

-- Нет! -- Как будто те, из Последнего Союза, могли услышать! -- Нет! Детей-то -- за что? Нет!..

...Тяжёлый нуменорский меч рассекает мальчонку пополам -- у детей кости мягкие...

...И Денетор закрыл лицо руками и заплакал. От ужаса, от стыда, от собственного бессилия, от жестокой боли, терзающей сердце...

...А по дорогам Мордора опять мчались назгулы, несли на своих чёрных крыльях беду и повторяли собирающимся вокруг Людям сорванными голосами:

-- Уходите! Властелин сражён. Барэйтэ Дорэт сдан. Мы уходим -- и некому вас защищать. Уходите! Уходите!..

...И повторял за ними Денетор:

-- Уходите же! Они знают, что говорят. Поверьте им! Уходите!..

И слёзы слепили его -- оттого что Люди не могли поверить в страшную правду, оттого что не понимали -- за что их будут убивать, если они никому не причинили зла. И ещё -- такие яблоки в садах налились -- грех бросать...

...А потом он увидел полутёмный зал. Трепещущие язычки свечей выхватывали из мрака тонкое грустное лицо. Строго и напряжённо смотрели яркие, светлые глаза.

И за спиной у него были -- книги, книги, книги...

И невольно вырвался у Денетора нежданный вопрос:

-- Ты -- спас их?

Тот -- в Палантире -- понял. Скупо усмехнулся:

-- Спасли. Не я. Меня самого спасать впору было. Но -- спасли. Мои друзья. Ученики.

Денетор смутился.

А тот -- в Палантире -- продолжал:

-- Ты увидел достаточно, Правитель. Теперь -- думай!

-- Ты предлагаешь мне пойти с тобою, Саурон? -- хрипло спросил Денетор. -- Против своего народа?

-- Со мной -- да. Но не против своего народа! Ради своего народа. Во имя его будущего!

-- Но не придётся ли для этого моему народу склониться под твоё рабское ярмо? -- резко спросил Денетор.

Ясные, светлые -- до странности светлые глаза в упор смотрели на гондорца.

-- Мне не нужны рабы, Правитель.

Говорят, главное оружие Врага -- изощрённая ложь. Но почему так хочется поверить этому негромкому мягкому голосу, этой затаённой боли в печальных усталых глазах?

-- Но войны беспрерывно сотрясают восточные и южные границы Гондора, -- ещё пытался сопротивляться наваждению Денетор. -- Не ты ли натравливаешь на нас своих Орков и диких кочевников?

-- Вы прошли огнём и мечом по землям этих, как ты выразился, диких кочевников, -- заметил Тёмный Властелин. -- Удивительно ли, что некоторые до сих пор не могут этого забыть? По счастью, большинство Людей думает иначе. А Орки мне не служат, Правитель. И тебе это должно быть известно лучше других.

Денетор стиснул руки и замер, сдерживая бешеное биение сердца.

-- Да. Ты послал тогда своих воинов...

-- Я никого не посылал. Они пришли сами.

-- Но -- почему?

-- Они -- такие же Люди, как и вы. Они не могли бросить в беде своих братьев.

Денетор долго молчал. Очень долго.

И тогда Тёмный Властелин повторил:

-- Я не жду немедленного ответа. Но ты должен помнить, что от твоего решения зависит очень многое. Над миром нависла беда. Страшная беда, Правитель!

Тень давнего, прошлого недоверия вновь всколыхнулась в душе Денетора.

-- А почему бы тебе самому не спасти наш мир -- если ты и впрямь не Враг?

Тёмный Властелин слегка пошевелился -- так, что стала видна изуродованная рука, лежащая на столешнице.

-- У меня нет больше сил, Правитель, -- горько сказал он. -- Свой мир можете спасти теперь только вы. Все. Вместе. Вы сами -- и никто другой.

Поверхность Видящего Камня подёрнулась рябью, потемнела и погасла.

Обхватив голову руками, сидел перед ним Денетор. Порою страшен бывает не выбор.

Гораздо страшнее признаться самому себе, какой выбор ты предпочёл.


Сайт создан в системе uCoz