Никто не смеет называть графа Фантомхайв ребенком! Да, ему четырнадцать, но кто еще в четырнадцать лет становился грозой преступного мира Англии, приближенным лицом королевы? Никто, кроме Сиэля. И поэтому юный граф ужасно злится, когда кто-то из знакомых бросает на него снисходительный взгляд, мол, какой же Вы еще ребенок, граф Фантомхайв…
Себастьян тоже любит вот так шутливо смотреть на него, подначивая своей лукавой ухмылкой. Ну разве взрослые аристократы обижаются и капризничают, когда не получают сладости и пирожные по первому требованию? Разве бросают они дротики в своих дворецких, чтобы хоть как-то отомстить им за непреклонность и верность распорядку дня? Сиэль прекрасно понимает, что порой ведет себя ужасно по-детски. И Себастьяна это веселит.
- Перестань так на меня смотреть, - сердито говорит мальчик и, хмуря брови, буравит дворецкого строгим взглядом голубого глаза. Себастьян улыбается и опускает взгляд.
- Но как еще мне смотреть на Вас, юный господин?
- Никак не смотри. Думаешь, я не знаю, о чем ты думаешь?
- О чем же? – улыбка дворецкого все шире и довольней.
- «Упрямый маленький мальчик», - вот, что ты думаешь!
- Вы ошибаетесь, господин.
Сиэль точно знает, что не ошибается. Все в этом доме считают его маленьким капризным ребенком. И уважают и боятся они не его, а Себастьяна. И за это Сиэль порой так зол на дворецкого.
- В общем, я хочу пирожное сейчас, и ждать обеда не намерен, - твердо произносит Фантомхайв. – Это приказ.
Все с той же загадочной ухмылкой на лице, Себастьян делает поклон.
- Как прикажете, мой господин. Но позвольте кое-что вам сказать…
Он подходит ближе, так близко, что ему, наверное, слышно учащенное сердцебиение взволнованного Сиэля, и выдыхает на ухо своему господину:
- Не воздержание от сладостей делает мужчину мужчиной, - дыхание дворецкого обжигает. Сиэль замирает, как зачарованный птенчик, и даже не пытается оттолкнуть Себастьяна, который, нарушив все рамки приличия, шепчет, касаясь уха мальчика теплыми губами: - Я могу рассказать вам об этом поподробнее, юный господин…
И вот он уже у самой двери, загадочно улыбаясь, затворяет ее за собой, а Сиэль так и сидит, не шевелясь, не в силах сбросить с себя магическое оцепенение.
«Что он?! Да что он себе позволяет?»
Руки в белых атласных перчатках мягко скользят по телу, освобождая его от одежды, снимают повязку, заботливо поправляют одеяло. Сиэль поворачивается на бок и, обхватывая подушку, приказывает:
- Останься со мной, пока я не засну.
- Да, мой господин…
…
Эта ночь не такая, как другие. Впервые Сиэлю не снятся его обычные кошмары. Нет, сегодня он видит другой сон. Но этот сон такой бесподобно-правдоподобный, что граф не знает уже, сон ли это? Он запутался в гранях реальности, но это уже не важно… Все, что важно сейчас - эти руки, медленно стягивающие одеяло… Горячие прикосновения мягких тонких губ к внутренней поверхности бедра. И то, как скользит по коже прохладный атлас. Сиэль никогда раньше не видел таких снов, и если бы все это происходило по-настоящему, он смутился бы. Но кто же смущается во сне? И поэтому он извивается в сладкой неге и громко и призывно стонет, словно говоря о том, что ему мало. Он понимает, что эти руки, ласкающие его так, как он ни разу еще себя не ласкал, - руки Себастьяна. Но коли уж это сон, можно, не задумываясь ни о чем, отдаться на волю наслаждению, помочь дворецкому освободить его тело от ночной одежды, стонать, протягивая руки и кусая губы, требовать новых ласк.
- Иди ко мне, - приказывает граф, и дворецкий повинуется, точь-в-точь, как наяву. Его улыбка такая же загадочная, такая же манящая, порочно-сладкая, как и в жизни. Граф требует, чтобы слуга снял перчатки, и Себастьян подчиняется приказу, срывая их зубами. А потом целует графа, и Сиэль задыхается от неземного блаженства, как будто это самое высшее наслаждение, доступное человеку. Только он ошибается, и понимает это через несколько мгновений. Когда дворецкий, скидывая с себя фрак и рубашку, прижимает его хрупкое тело к своей обнаженной груди. И тогда руки сами собой обхватывают Себастьяна за шею, а пальцы впиваются в мягкие, черные, как вороново крыло, волосы.
И тело мальчика, до сих пор не знавшее подобного желания, такой безумной, испепеляющей страсти, послушно льнет к телу мужчины, позволяя тому ласкать себя, как вздумается.
Себастьян нежен, но настойчив. Когда он снова целует графа, тот уже не может ждать. Он знает – что-то должно случиться, внутри него все уже горит, в ожидании… в предвкушении. И вот дворецкий проводит тонким пальцем меж ягодиц юного графа, расслабляя в это время его нежными горячими поцелуями в шею. И когда он входит в Сиэля, тот тает от его прикосновений, не чувствуя ни боли, ни сопротивления…
Нет конца безумию, исступленным поцелуям и остальным порочным ласкам. Тело Сиэля, по-прежнему, в огне, он мечется в наслаждении, словно в лихорадке, а Себастьян лишь еще больше разжигает бушующее пламя его страсти…
Дворецкий раздвигает тяжелые шторы, и Сиэль морщится от яркого света, слепящего в глаза.
- Доброе утро, юный господин. Как Вам спалось?
Сиэль вспоминает свой странный сон и, глядя на Себастьяна, не может скрыть своего смущения.
- В чем дело, граф? – спрашивает дворецкий, протягивая ему чашку утреннего чая.
- Мне снился сон, - коротко отвечает Сиэль.
- Снова кошмары? – сочувствует Себастьян, а на лице его появляется легкая усмешка.
Мальчик качает головой.
- Нет, - признается он, смущенно опуская горящее лицо. – Это был другой сон… Другого рода…
- Вы взрослеете, господин, такие сны вполне нормальны, - улыбается дворецкий. – Кто же Вам снился?
Сиэль еще сильней заливается краской.
- Элизабет, - отвечает он поспешно.
- Что ж, это только естественно, - отвечает дворецкий.
Пряча довольную ухмылку, он поднимает с пола ночную рубашку господина.
Касаться теплого алого бархата было приятно. За шторами его не должно быть видно. Можно посидеть на широком подоконнике и, глядя на осенний сад, поразмышлять о текущем деле. Граф Фантомхайв плотнее задернул штору и провел рукой по запотевшему стеклу. Капли дождя с той стороны окна сбегали вниз проворными струйками. Сиэлю нравилось смотреть, как большие капли, ускоряясь, догоняли маленькие, поглощали их и с еще большей скоростью срывались вниз. Хаос, происходивший на стекле, напоминал мальчику общество, людей. Они, как эти капли, вечно несутся куда-то, спешат, думают, что сами выбирают свой путь, а на самом деле всего лишь скользят в одном направлении… вниз по стеклу.
«Всех нас ждет один конец», - думал Сиэль.
Разница была только в том, что граф Фантомхайв абсолютно точно знал, какой конец ждет его самого.
- Я никуда от тебя не спрячусь, правда? – спросил юноша, не отрывая взгляда от стекла.
Массивная штора чуть пошевелилась, когда с той стороны на нее легла ладонь.
- Вы же знаете, юный господин, я буду с Вами до конца Ваших дней…
- …и даже после, - устало закончил Сиэль знакомую фразу. Он резко отодвинул штору и, опираясь на услужливо поданную руку дворецкого, спрыгнул с подоконника.
- Где изволите пить чай, юный господин? – голос Себастьяна звучал, как всегда, умиротворяюще сахарно, убаюкивающе сладко. – Прикажете подать его в гостиную или принести сюда, в кабинет? Господин?
Граф, с деловым видом рассматривавший бумаги на столе, поднял взгляд.
- Принеси сюда, - приказал он. – Ступай.
На самом деле Сиэля не интересовало новое дело. Подумаешь, какой-то пижон, объявивший себя истинным магом, наследником древнего рода колдунов. Да их на каждом шагу, этих магов. Мальчик улыбнулся, вспоминая выражение лица Себастьяна, которое возникало у дворецкого каждый раз, когда он видел какого-нибудь «прорицателя» или «колдуна», завернутого в черную мантию, увешанную побрякушками и расписанную пентаграммами и «заклинаниями» на иврите. Сиэля эти «маги» забавляли, дворецкого – раздражали.
- Можно подумать, теперь каждый проходимец может заключить сделку с дьяволом, чтобы тот навел порчу на его соседа, - возмущенно обронил как-то Михаэлис. - Как будто у дьявола нет других дел, кроме порч и приворотов.
В душе Сиэль был согласен с дворецким, хотя это не задевало его так, как Себастьяна, что было вполне объяснимо: в конце концов, граф был простым смертным.
Нет, дело решительно не представляло никакого интереса. Сиэль планировал покончить с ним как можно быстрее, написать отчет для Королевы, сказать, что она может больше не беспокоиться. Ну а потом найти какое-нибудь более интригующее занятие. Что в последнее время было весьма трудно: верная «ищейка» Королевы внушала такой безумный страх всему преступному миру Англии, что он предпочел уйти в глубокое подполье, так что при дворе даже поговаривали, будто бы Фантомхайв целиком очистил страну от криминального сброда. К четырнадцати годам Сиэль сумел достичь небывалых высот: его больше не считали неопытным сопляком, мальчишкой. Мнение графа Фантомхайва ценилось, на него ссылались, к нему обращалось за покровительством не одно высокопоставленное лицо Великобритании.
Прозвучал негромкий стук, и через несколько секунд дверь отворилась.
- Я принес Вам чай, юный господин, - Себастьян поставил поднос на стол. – Сегодня на десерт пирог с черешней.
Дворецкий подвинул поближе к хозяину блюдце с угощением. Сиэль не стал интересоваться, где его слуга сумел достать свежую черешню в октябре. Все равно Себастьян не ответит. У демона были свои секреты, на то он и демон…
«Себастьян Михаэлис – не человек. И я не должен относиться к нему, как к человеку», - с этой мысли начинался каждый день графа Фантомхайва. Если мальчику приходилось просыпаться до того, как дворецкий придет будить его, он лежал в кровати и, размышляя о приветливой утренней улыбке Себастьяна, убеждал себя, что лицо дворецкого – лишь маска. Со временем это выходило все хуже и хуже. Раньше Сиэль и предположить не мог, что попадется в эту дьявольскую ловушку – он отдавал себе отчет в том, что его дворецкий – не человек, и думал, что так будет всегда. Но не теперь.
Кладя в рот кусок пирога, Сиэль украдкой покосился на стоящего рядом дворецкого. Он был уверен: от Себастьяна это не скрылось. Иногда мальчику казалось, что Михаэлис читает его мысли.
Затаив дыхание, граф следит за неторопливыми движениями пальцев дворецкого, спускающихся от пуговицы к пуговице, и готов поклясться, что Себастьян нарочно делает это так медленно и, как бы невзначай, скользит мягким шелком перчатки по обнаженному плечу.
- Завтра с утра приготовь карету, - приказывает Сиэль сбивчиво, когда руки поднимаются выше, развязывают узел на затылке. – Поедем в Лондон, займемся, наконец, этим орденом “Золотого рассвета”.
- Да, мой господин, - отвечает дворецкий. Его рука задерживается в волосах хозяина на секунду дольше, чем нужно, потом слуга кладет повязку на столик у кровати и откидывает одеяло, помогая Сиэлю забраться в постель. А потом стоит рядом и ждет приказаний. И улыбается уголками рта. Самыми краешками, так загадочно. Как Сиэль любит больше всего.
- И пусть будет кучер, - говорит граф, поворачиваясь на бок. – Мне скучно одному ехать в карете, когда ее везешь ты.
- Да, господин. Будут еще распоряжения? – заботливые руки спешат подоткнуть одеяло. Сиэль закрывает глаза и несколько раз произносит про себя: «не человек, не человек, не человек…»
- Побудь здесь, пока я не засну, - произносит мальчик, и слуга опускается на одно колено у его кровати.
- Хорошо, мой господин.
Со сном у Сиэля в последнее время было неважно. Он был бы и рад засыпать самостоятельно, вот только бессонница расходилась все сильнее и сильнее, когда рядом не было Себастьяна. Дворецкий же одним своим присутствием внушал покой и умиротворения. Чувствуя рядом его мерное дыхание, Сиэль обычно без труда погружался в сон. Но сейчас почему-то никак не получалось расслабиться, успокоиться. Мысли копошились в голове, подобно клубку змей: одна, другая, третья... Никак не разобраться. Фантомхайв со вздохом повернулся на другой бок и тотчас встретился взглядом с парой неспящих красных глаз. Сиэль ничего не сказал, лишь продолжал изучать глазами лицо дворецкого, и тот так же безмолвно смотрел на своего хозяина в ответ.
«Ради всего святого, - думал мальчик. – И зачем ему было принимать такую форму? Прекрасную… совершенную… соблазнительную… Но ведь он же дьявол, в конце концов. Это ему вполне пристало».
В последнее время Сиэль стал замечать за собой сомнение и нерешительность, лишь только мысли его касались дворецкого. Он удивлялся той детской непосредственности и непоколебимости, которая позволила ему заключить контракт. Да, дети всегда бесстрашны и неумолимы. Фантомхайва страшили изменения, происходящие с ним. Он понимал, что взросление – неизбежный процесс, что скоро он перестанет быть таким, каким привык себя знать, но в глубине души Сиэль мечтал остаться тем бесцеремонным и беспощадным маленьким мальчиком, каким был раньше. И каким, наверное, уже не являлся.
- Себастьян, - произнес он.
- Да, мой господин.
- О чем ты думаешь? – спросил мальчик, не отрывая взгляда от лица дворецкого. Тот усмехнулся, на секунду в красных глазах мелькнула озорная искорка.
- Я думаю о том, какой чай подать Вам с утра, - ответил он.
- Ты прекрасно знаешь, о чем я спрашиваю, - с раздражением бросил Сиэль и снова отвернулся. – А подобную чушь прибереги для остальных.
- Я понимаю, господин, но стоит ли Вам знать это? – прозвучал сладкий вкрадчивый голос, приятным теплым ядом пробегая по телу мальчика.
Фантомхайв сжал под одеялом кулаки.
«Смеешься надо мной? – негодовал мальчишка. – Так я заставлю тебя ответить».
- Я прика... – начал Сиэль, но тут рот его накрыла рука в перчатке.
- Прошу простить мне подобную дерзость, - проворковал Себастьян ему на ухо, - но я искренне полагаю, что мне не следует говорить этого. Впрочем, Вы вольны приказывать. Я лишь хотел предупредить Вас, мой лорд.
Так же мягко рука соскользнула с губ мальчишки, но Сиэль, как ни силился, не смог произнести ни слова. Голос дворецкого, его прикосновения имели над юным графом непреодолимую власть, возраставшую с каждым днем. Чем меньше Сиэль мог ее контролировать, тем больше его раздражала эта милая улыбка на лице Себастьяна.
- Я хочу понять тебя, - голос мальчика, когда он, наконец, обрел дар речи, был хриплым и немного дрожал от волнения. - Настоящего тебя.
- Зачем Вам это, Милорд?
- Не притворяйся. Ты же знаешь, что люди в этом мире перестали быть мне интересны. Есть только один... – Сиэль запнулся, - одно существо, которое мне непонятно. Ты.
- Беда всех людей, прикоснувшихся к вечности, - вздохнул дворецкий, задувая свечу. – Осторожней, мой юный господин: многие... очень многие сходили с ума, пытаясь понять меня.
- Я не такой, как все, - надменно произнес мальчик.
- Действительно, - согласился Михаэлис. – Поэтому я и служу Вам.
- Поэтому и хочу заполучить тебя... – послышалось Сиэлю перед тем, как его веки сомкнул крепкий сон.
- По этой дороге я провез бы Вас с гораздо большим комфортом, - раздосадовано произнес Себастьян после того, как карету очередной раз хорошенько тряхнуло. Сиэль промолчал, понимая, что дворецкий прав. А еще глубже, в самом сердце билась откровенная и пугающая правда: мальчик хотел несколько часов провести наедине с Себастьяном. И ужаснее всего было то, что дворецкий это понимал. Он читал Сиэля, словно открытую книгу, и от этого Фантомхайву порой становилось жутко.
«Как я раньше этого не замечал? Как я был беспечен и самоуверен! Думал, что приручил древнюю силу, а выходит, это она приручила меня».
- Что Вас беспокоит, Милорд? – участливо спросил дворецкий.
Сиэль снова промолчал. Люди. Его абсолютно перестали волновать другие люди. Рядом с Себастьяном все они выглядели неуклюжими примитивными существами. Иногда мальчик со стыдом думал, что, наверное, он и сам таков в глазах потустороннего слуги. Но ведь есть же что-то, кроме контракта, что заставляет Себастьяна служить ему?! Ведь зачем-то же понадобилось дьяволу заключать эту сделку. Зачем он был нужен Михаэлису? Почему, несмотря на то, что сотни людей ежедневно взывали к темной силе, она снизошла именно на него, Сиэля Фантомхайва? Слишком много вопросов, и ответы на них вряд ли возможно получить у самого Себастьяна.
Дворецкий поймал господина за совершенно бесстыдным разглядыванием его лица. Сиэль не знал, умеет ли краснеть, но сейчас для этого был самый подходящий момент.
«Его тело слишком идеально... Его лицо – воплощение дьявольской красоты... его глаза... интересно, это часть его плана?»
- Что случилось, юный господин? – снова окликнул Сиэля дворецкий, вырывая его из власти наваждения.
- Ничего не случилось, - отрезал граф. – Не отвлекай меня от раздумий.
- У Вас было такое грустное лицо, - с сочувствием произнес Себастьян. – Что я за дворецкий, если не могу справиться с меланхолией своего господина?! Что я должен сделать, чтобы на ваших губах появилась улыбка, юный лорд?
- Зачем она тебе?
- Если мой хозяин счастлив, счастлив и я, потому что выполнил долг слуги.
- Тогда вот тебе мой приказ, - граф, не отрываясь, глядел прямо в алые глаза дворецкого. – Читай меня. И делай это молча.
Отдать тот приказ было самой большой глупостью за всю жизнь Сиэля. Конечно же, все его потаенные желания, все самые сокровенные мысли, которые граф предпочитал прятать даже от самого себя, были для Себастьяна, как на ладони. Дворецкий изучил их от и до, и улыбка его стала еще более завораживающей, взгляд – более дерзким и пламенным, а голос – более чарующим и соблазнительным. Фантомхайв понимал, что ни за что не выстоит в эту игру против самого дьявола, для которого искушение было основной профессией.
- Доброе утро, мой господин, - голос звучал бодро и в то же время ласково; заботливо и одновременно лукаво. Если бы можно было часами нежиться в постели под звуки этого мягкого ласкающего голоса, Сиэль предпочел бы вовсе не вставать.
Казалось, что шелк рубашки, ложащейся на обнаженную кожу, ласкает ее нежно, мимолетно, чуть уловимо. А руки, пробегающие вдоль позвоночника, делают это совсем не умышленно. Эта игра была куда интересней нынешнего дела, думал про себя Сиэль, силясь не растаять в этих теплых и заботливых руках.
Едва Себастьян вошел в кабинет, воздух вокруг тотчас наполнился ароматом свежезаваренного «Эрл Грея». Сиэль не любил плотно завтракать с утра, и с благодарностью кивнул дворецкому, поставившему перед ним тарелку с миндальными пирожными. От самого Себастьяна приятно пахло смесью миндаля и ванили. Сиэль сделал глоток горячего чаю.
- Ты договорился о визите к Самуэлю Матерсу? – спросил мальчик дворецкого.
Себастьян сделал глубокий поклон.
- Да, мой господин, сегодня в четыре часа он ждет вас в своем особняке, а вечером Вы можете присутствовать на спиритическом сеансе, который пройдет в закрытом кругу членов ордена.
Сиэль усмехнулся.
- Интересно, чью бабушку они будут вызывать сегодня? – бросил он с презрением. – В любом случае, в этот раз мы лишь понаблюдаем за ними. Королева считает, что этот орден «Золотого рассвета» может быть опасен. Ей доносили, что многие члены ордена приветствуют анархию и не признают королевского авторитета. Что тебе удалось узнать о членах этой организации?
- Согласно проведенному мной расследованию, - произнес Себастьян, стоя позади хозяина и чуть склонившись к его плечу, - орден «Золотого рассвета», организованный два года назад, с каждым днем набирает все большую популярность среди аристократии. В него уже вступили графы Эдвард Кортни, Чарльз де Клер, Сидней Монтгомери и маркиз Хертфорд.
- Если все они будут поддерживать идеи этого простолюдина Матерса, королевская власть окажется под большим сомнением, - заключил Сиэль. – Неудивительно, что Викторию так волнует этот орден. Что ты разузнал об самом Матерсе?
- Самуэль Матерс, урожденный Самуэль Лидделл Матерс, родился в тысяча восемьсот пятьдесят четвертом году. Потерял отца, будучи ребенком, его мать умерла пять лет назад.
- Он не аристократ?
- Нет, но любопытно, что к своему имени он предпочитает добавлять фамилию МакГрегор. Впрочем, я не смог проследить никакого родства между этим простолюдином и древнейшим шотландским родом.
- Хорошая работа, Себастьян, - одобрительно произнес мальчик. – Каковы реальные цели этой организации, как считаешь? Ходят слухи, что на тайных собраниях основателей ордена они пытаются вызвать дьявола.
На лице дворецкого появилась очаровательная загадочная усмешка. Он склонился еще ниже к левому уху графа Фантомхайва и прошептал, касаясь прядями волос щеки мальчика:
- Кто знает, мой господин. Разве не мы должны это выяснить?
Вот этого совершенно не нужно было делать. Разве нельзя было просто ответить? Но нет, Себастьян дразнил его миндальным ароматом и шелковым прикосновением черных, как смоль, волос. И искорками пламени, загоравшимися в алой радужке глаз.
- У нас еще есть время, - сказал дворецкий, выпрямляясь и собирая со стола посуду. – Изволите почитать что-нибудь или сходить за покупками?
- Принеси мне что-нибудь из книжных новинок.
На стол тотчас легла книга в зеленой бархатной обложке с выгравированными на ней золотыми инициалами «O.W.»
- Я был с утра в книжной лавке и решил, что вам будет весьма интересен этот роман.
- «Портрет Дориана Грея»? – Сиэль вертел книгу в руках. – О чем она?
- Стоит ли мне пересказывать сюжет целиком? Прочесть самому всегда интереснее.
- Ладно, ступай, - приказал мальчик. – И не беспокой меня до выхода.
Читая книгу, Сиэль негодовал. Ну, зачем Себастьян подсунул ему этот роман? Почему именно его? Почему именно книгу скандально известного своими мужеложескими выходками поэта и писателя? Имя Уайльда в то время было на слуху, даже при дворе Королевы находились его почитатели и гонители. Сам Сиэль воздерживался от подобных споров, особенно с той поры, когда привлекательность дворецкого начала казаться ему столь откровенной, соблазнительной и даже дерзкой.
Роман о юноше, захотевшем вечности. Контракт с дьяволом, заключенный на холсте. И хотя самого дьявола не было в романе, Сиэль незримо ощущал присутствие адской силы в каждой главе, в каждом абзаце, в каждой строчке. Он читал вдумчиво и не мог не провести параллели между собой и героем книги.
«Зачем он дал мне ее? - размышлял Сиэль, отвлекаясь от строчки, в которой лорд Генри откровенно любовался юным Дорианом. – Что это за намеки? Что он хочет сказать мне этой книгой?»
Поглядев на часы над дверью кабинета, Сиэль сделал в книге закладку и, закрыв ее, задумчиво откинулся на спинку кресла. Каких-то два года назад он прочел бы роман и, посмеявшись над действительностью, захлопнул книжку и забыл про нее. Еще одно напоминание о неизбежном конце графа Фантомхайва. Но сейчас все его эмоции были настолько напряжены, что невозможно было не перечитывать особенно чувственные моменты, не смаковать описания и проникновенные диалоги... Сиэль никогда не был любителем изящной словесности, но сейчас ощущал себя бабочкой, попавшейся в паучьи сети. И пауком был не Оскар Уайльд.
Шаги Себастьяна всегда были бесшумными. Лишь только дуновение ветерка да все тот же сладкий аромат миндаля дали графу понять, что дворецкий вошел в кабинет. Он открыл глаз и выпрямился.
- Я принес Ваш выходной камзол, - отчеканил Михаэлис. – Пора переодеваться.
Иногда Сиэль думал, что дворецкому нравилось раздевать и одевать его. И если раньше мальчик принимал это как должное – ведь слуги всегда помогают господам одеваться – то теперь графу виделось в этом что-то порочное, обнажающее, недозволенное.
- Себастьян, - негромко позвал он.
- Да, мой господин? – ответил дворецкий, в то время как руки его проворно освобождали пуговицы от петель, обнажая бледную грудь юноши.
- Ведь мы сейчас одни в этом доме, - голос Сиэля звучал нерешительно и тихо.
- Да, мой господин, - перчатки скользили по телу, казалось, эти руки вот-вот обовьют талию. И Сиэль готов был поддаться, если Себастьян подтолкнет его. Чуть-чуть. На пару сантиметров...
- Если мы одни, ты можешь не вести себя так.
Тонкие губы растянулись в усмешке, понятной одному только Сиэлю. Кто угодно, глядя сейчас на Себастьяна, подумал бы, что он улыбается тепло и приветливо. Но лишь Фантомхайв знал истину этой улыбки.
- Как же я должен вести себя, мой юный господин? – спросил Михаэлис, расстегивая пуговицы на брюках мальчика.
- Я хочу, чтобы ты был... - Сиэль запнулся, - чтобы ты был более... настоящим.
- Настоящим? – прохладный шелк перчаток прошелся вниз по коже, освобождая ногу от штанины. Дыхание дворецкого было теплым и ощущалось внизу, на бедре Сиэля.
- Настоящим, - мальчик откинул голову назад, упираясь руками в край стола. – Так ты слишком похож на обычного дворецкого.
- Но я и есть просто дворецкий, - улыбнулся Себастьян, поднимаясь с колен и держа в руках свернутые рубашку и брюки. – Давайте поторопимся. Нас ждут к четырем.
Самуэль Матерс, хоть и не принадлежал к древнему аристократическому роду, жил весьма нескромно и, судя по всему, расточительно. Ступая по алому ковру с золотым тиснением, Сиэль догадался, что Самуэль, как глава ордена «Золотого рассвета» наверняка должен был получать огромные пожертвования на «дела ордена». Вполне очевидно было, куда эти деньги шли.
Хозяин дома принимал графа в своем кабинете, обставленном весьма экстравагантно. Здесь были египетские статуи, подвески с символами в виде Соломоновых печатей, папирусы под стеклами висели на стенах. Свитков было так много, что они почти полностью закрывали темно-лиловые обои. Сам Матерс, худощавый темноволосый мужчина, завернутый в черную мантию, сидел в кресле за столом, вертя массивный перстень с пентаграммой на указательном пальце. У Самуэля была старомодная и пафосная манера речи. Ему нравилось выражаться загадочно, намекая на то, что он постоянно окружен магическими силами. Вот и сейчас он взирал на Сиэля свысока, изображая на лице печать мудрости и обладания тайными знаниями. Мальчик искоса взглянул на дворецкого, стоявшего рядом с креслом Сиэля. На лице Себастьяна читалось отвращение пополам с желанием стереть пафосного «мага» в порошок.
«Еще бы, - усмехнулся про себя Фантомхайв. – Его чуть было не оставили за дверью, обозвав простым смертным...»
Молчание было прервано скрипучим голосом хозяина дома.
- Лорд Монтгомери просил за Вас, граф, - сказал он с напускной важностью. – И мне пришлось сделать исключение. Ведь Вы знаете, что мы не допускаем к тайным ритуалам посторонних.
- В таком случае я хотел бы вступить в ваш орден, - отрезал Сиэль. Четко, быстро, как и привык говорить. Впрочем, его тон, умевший расшевелить кого угодно, почти не действовал на Матерса.
- Все не так просто, граф, - вещал Самуэль. – Вступив в орден, Вы должны провести в нем два года в качестве послушника: ходить на общие собрания, помогать делу ордена всем, чем можете...
Сиэль перевел разговор в денежное русло:
- Сколько я должен внести за членство? – бесцеремонно спросил он.
- Я не занимаюсь денежными вопросами, - осадил его Матерс. – Об этом поговорите позже с моими помощниками. Вступая, Вы должны понять, что отныне весь мир останется позади, Вы прикасаетесь к чистому знанию, к истине всего сущего, к вечности.
Сиэль заметил, как при этих словах губы дворецкого чуть пошевелились, складываясь в еле заметную улыбку. Ему ли не знать, что есть вечность? Истина... чистое знание.
- Я хотел бы участвовать в завтрашнем ритуале вызова, - сказал Сиэль. – И готов пожертвовать за это любую сумму, какую пожелаете. Но лишь post factum, как только своими глазами увижу Его...
- Тише! – зашипел Матерс, испуганно озираясь по сторонам и делая потусторонний вид. – Кто Вам вообще рассказал о том, что мы готовим ритуал?
- Неважно, - Сиэль сверлил главу ордена взглядом. – Я хочу в нем участвовать.
- Понимаете ли Вы, насколько это опасный ритуал? – спросил Матерс, выдержав несколько секунд молчания. – Пути назад уже не будет. Мы все свяжем себя печатью служения Ему.
Сиэль молча кивнул, чувствуя внутреннее напряжение. Дежавю. Как будто только вчера он отвечал на эти вопросы, торопя Себастьяна скорее заключить сделку. И вот теперь темный дворецкий стоит позади и слушает их с Матерсом разговор и ловит своим чувствительным слухом сбившееся дыхание Сиэля и звук его пульса, не слышный больше никому.
- Я хочу участвовать в Вашем ритуале, - отчеканил Сиэль, наконец. – Я давно уже все решил.
Спиритический сеанс состоялся в темной комнате на чердаке особняка Матерса. Перед началом сеанса здесь собрались одни из самых влиятельных людей столицы. Их было пятнадцать человек, Сиэль приказал Себастьяну составить список всех входивших в дом. Самого дворецкого в ритуальный «зал» не допустили. Впрочем, Сиэль был уверен, что его слуге это не помешает составить не только список членов тайного кружка, но так же и записать слово в слово все их разговоры. Сидя в кресле, в самом углу комнаты, и ожидая, пока соберутся приглашенные, мальчик пытался уловить хоть одно слово, хоть что-то, дающее повод судить о политическом настрое собравшихся. Но, нет, похоже, их действительно занимала одна лишь магическая чушь, все эти высшие сферы, элементальные частицы и разговоры с духами.
«Какая скукота», - думал Сиэль.
А ведь он предполагал, что это дело будет бессмысленным. Если бы можно было целиком поручить расследование Себастьяну, но нет, для всех он – только лишь дворецкий, а в деле требовалось личное участие графа Фантомхайва.
За стол, покрытый черным сукном, усаживались по кругу, держась за руки. Сиэль не участвовал в самом сеансе, ему разрешено было наблюдать в полнейшем молчании. Мальчик не возражал и, в полном безмолвии, изучал гостей. Вот и Леди Милфорд с подругой Констанс Ла Рош... Обеих считали причастными к убийству племянника королевы, герцога Эдуарда. Граф Сидней Монтгомери, который тайно вел переписку с правительством Франции, и маркиз Хьюго Хертфорд, пытавшийся устроить скрытый переворот в парламенте. Уважаемые люди и тайные преступники, балансирующие между несметным богатством и гильотиной... если удастся найти прочную ветвь и ухватиться за нее... Неужели их объединила эта новая религия? Действительно ли они уповают на то, что им удастся завтра вызвать дьявола и решить с помощью него все проблемы? Можно ли целиком и полностью уповать на темные силы... Мысль Сиэля прервалась. Ведь и с ним все было в точности так же. Потерянный, разбитый, одинокий, преданный. Был ли у него другой выход? Мог ли он как-то по-другому восстановить былую славу своего рода? Правда была известна лишь Сиэлю и Себастьяну. Правда о том, что своим невероятным успехом граф Фантомхайв был целиком обязан своему адскому дворецкому.
«Без тебя я – ничто. На самом деле – ничто...»
Сиэлю не было даже интересно, как именно Матерс проделывает свое грандиозное шоу с появлением духов. Скорее всего, это было голографическое изображение, созданное с помощью зеркального проектора. Благовония и курения содержали опиум, без сомнения. Сиэль уже чувствовал, как кружится его голова. Сам Матерс, скорее всего, был к опиатам невосприимчив, однако гости его, при полностью расслабленном сознании, могли увидеть призрака вместо тени на стене.
Сладкий дым разъедал ноздри. Мальчик, в отличие от гостей, не был привычен к опиуму, организм реагировал на курения слишком сильно.
«Ну, ничего, - подумал Сиэль прежде чем потерять. – Завтра я устрою вам грандиозное шоу без всяких подручных средств...»
Мальчик сполз вниз по спинке кресла и краем сознания успел запечатлеть мягкие руки, тотчас подхватившие его и теплое дыхание дворецкого в дюйме от своих расслабленных губ.
Сиэль пришел в себя только в карете. Голова его лежала на коленях Себастьяна. Дворецкий ласково провел рукой по волосам хозяина.
- Опиум, - простонал Фантомхайв. – И еще гипноз.
- Рад, что Вам полегчало, - улыбнулся слуга. - Ну что, видели духов?
- Не время для твоих шуточек, - губы графа скривились. – Завтра я намерен показать им... вечность. Истинное знание, - он усмехнулся.
- Чем Вы так расстроены, господин? – спросил Себастьян.
Взгляд дворецкого словно проникал в самые потаенные уголки души Сиэля. Он снова, снова читал мысли мальчика. Но разве не таков был приказ? Разве не сам Фантомхайв хотел, чтобы Михаэлис читал его?
Поэтому и было так приятно держать голову на его коленях... И чувствовать, как шелковая перчатка скользит по волосам, по щеке, задевает шею. Так приятно, что хотелось большего.
«Я приказал ему молчать. Он не спросит, нет. Ни за что...»
Рука, державшая мальчика за плечо, сжимала его едва ощутимо, но Сиэль знал, что это иллюзия: схватив однажды, дьявол больше не отпустит. Никогда и ни за что. Как бы Сиэль не просил, что бы ни приказывал. Пути назад не было. Но Фантомхайв и не хотел отступать.
Шелк нагревался от прикосновения к коже мальчишки, и казалось, что перчатка обжигает. Она не нужна, без нее было бы намного лучше, и Сиэль боролся с искушением... зная, что все равно победа будет не за ним.
Этим вечером взгляд Себастьяна был еще более пристальным, и куда бы Сиэль ни пошел, где бы ни был, он везде ощущал незримое присутствие дворецкого. Он не мог даже спокойно дочитать книгу: в шорохе страниц ему мерещился голос Себастьяна.
«Пути назад нет...»
При мысли о завтрашнем ритуале у мальчика сжималось сердце. Ему было противно думать об этой шайке «магов»-самозванцев, но если вдруг ритуал окажется настоящим... если им удастся вызвать...
«Нет! Нет! Он принадлежит мне! Он только мой!»
- Что Вас гложет, мой господин? – спросил Себастьян, подходя к кровати и протягивая руки к камзолу Сиэля. Мальчик дернулся назад.
- Что если кто-то еще захочет воспользоваться твоей силой? – спросил он с вызовом. – Ты явишься, если кто-то позовет тебя? Так же, как я это сделал...
Улыбка. Вспышка тайны в алых глазах. Шаг.
Дворецкий протягивает руку и очень медленно высвобождает каждую пуговицу из тугой петли. Он поворачивает Сиэля спиной к себе и так же медленно стаскивает с него камзол.
- Дьявол не явится к ним завтра, - шепчет он, приобнимая хозяина за плечи, Сиэль чуть откидывает голову назад, касаясь груди дворецкого. Он дышит так тяжело, а сердце бьется так часто.
Фантомхайв и не надеется выиграть эту партию.
- Почему? – спрашивает граф, устало шевеля пересохшими губами.
- Потому что сделка заключается один на один, - все тот же обжигающий шепот, дыхание адского пламени прямо здесь, рядом с ним. – Дьявол является не каждому, кто зовет его.
- Почему нет?
- Не каждый человек представляет интерес. Всегда приятно иметь сильного противника.
- Что ты имеешь в виду? – дыхание мальчишки сбилось, он чувствовал, как загорелись румянцем щеки.
- Человек, связавший себя контрактом, иногда даже не представляет, насколько сильно он может связать самого дьявола. Связь тесна, но не каждый может воспользоваться ей целиком. Поэтому всегда интересно отдаться в руки того, кто по достоинству оценит щедрость предложения...
«Он потерял всякий стыд, этот дворецкий», - думает Сиэль, блаженно закрывая глаза, в то время как руки в перчатках скользят по его плечам, не спеша расстегивать рубашку.
Прелесть чистого наслаждения отравляла только лишь ядовитая горечь от мысли, что для Себастьяна все это не больше, чем выполнение приказа. Он получит от всего не больше удовольствия, чем от приготовления десерта к чаю.
«Глупый... глупый маленький граф... Что ты о себе возомнил, мальчишка?»
- Так ты не будешь служить больше никому, пока я жив? – спросил Сиэль, точно зная, каким будет ответ.
- Никому больше, мой господин.
- Хорошо, - губы мальчика тронула легкая улыбка. – Потому что ты – мой, и я не собираюсь ни с кем тебя делить.
- Вы же знаете, - перчатки медленно подбирались к верхней пуговке. – Я принадлежу только Вам, господин.
- Но ты даже не представляешь, насколько сам принадлежишь мне... – послышалось Сиэлю, когда руки, расстегивая рубашку, спустили ее на плечи, и атлас легко скользил по обнаженной коже.
«Он раздевает меня каждый день, почему сегодня он делает это так?..»
- Стой, - не выдерживает Сиэль, и руки замирают.
- В чем дело, мой лорд? – недоумевает дворецкий. Себастьян уверен, что правильно понимает приказ, он не может ошибиться, нет, не может.
Фантомхайв сдвигает брови, изображая гнев. Он понимает, что сейчас выглядит нелепо и неубедительно.
- Выполняй мой приказ, - говорит он, - в точности.
- Да, мой лорд, - улыбается Себастьян и зубами стаскивает шелковые перчатки.
И когда прохладные пальцы касаются обнаженных плеч, Сиэль вздрагивает, сильно, словно пытается вырваться. Сейчас он еще более напоминает себе трепещущую в паутине бабочку. Чем больше она бьется, тем сильнее запутывается. Лучше быть спокойным, холодным, невозмутимым.
- Себастьян, - выдыхает мальчик с легким стоном, когда пальцы с черными ногтями пробираются от шеи к волосам, развязывают узел на затылке.
- Да, господин? – горячее дыхание струей воздуха проходит по щеке.
- Тебе самому... доступно удовольствие? – спрашивает Сиэль, понимая, насколько глуп его вопрос. Себастьян мог бы смеяться над ним, если бы имел волю...
Но Михаэлис лишь касается губами уха юноши.
- Прикажите мне, - шепчет он, - и я получу наслаждение, граничащее с безумием. Одно Ваше слово...
- Продолжай. И будь настоящим. Это приказ.
Еще один глупый приказ. Сиэль достаточно бесстрашен, чтобы приказать дьяволу быть самим собой. Но готов ли он увидеть настоящие глаза своего слуги? Готов ли взглянуть в истинное лицо, скрывающееся за прекрасной маской дворецкого. Сиэль не знает.
Граф понимает только то, что сейчас может не сдерживать себя, потому что уже проиграл. И когда ледяные руки дворецкого продолжают раздевать его, мальчик слышит из-за спины потусторонний шепот, такой непохожий на обычный голос Себастьяна.
- Беда всех людей, прикоснувшихся к вечности, - шепчет Михаэлис, едва ощутимыми касаниями лаская спину графа, - им мало... потом они все хотят познать ее...
Сиэль хочет сказать что-то, но не может произнести ни слова: лишь сдавленные стоны и исступленные вздохи.
- Но знаешь, - пальцы скользят по дрожащим губам мальчика, - тебе нечего бояться вечности... Со мной она может быть не так ужасна, как это кажется. Нам будет хорошо.
Люди не интересны Сиэлю Фантомхайву. И даже его дворецкий не интересен ему больше. Не в его повседневном обличье. Граф нашел самую увлекательную игру, из которой ни один человек не сможет выйти победителем. Но Сиэль рискнет. Он выжмет из этого контракта все, что только можно получить.
Какие же неумелые руки, как они дрожат... И как крепко завязан этот чертов галстук! Себастьян смеется, наблюдая за неловкими попытками хозяина раздеть его. В глазах зажигается алое пламя, и галстук падает вниз... Михаэлис кладет Сиэля на кровать и улыбается, ловя на дне голубого глаза мальчишки ужас.
- Ведь ты же хотел именно этого, - пальцы скользят по дрожащему телу. На бледной коже огненные блики свечи. Таким ли будет его лицо после? Когда придет время платить по счетам.
Дьявол. Идеальный искуситель. Ему даже не пришлось ничего делать, Сиэль сам отдал приказ. Но сейчас, лежа в кровати и глядя в эти горящие адским огнем глаза, мальчик чувствует, как страх понемногу отступает.
«Он всего лишь выполняет приказ, - думает Фантомхайв. – Не больше».
Поцелуи дьявола обжигающие, доводящие до исступленного безумия, совершенно невообразимые. Мальчик не мог и представить себе подобного экстаза. Тело мужчины становится теплее, пальцы уже не так обжигающе холодны. Сиэль не закрывает глаз, ему хочется видеть лицо дворецкого, поймать на нем хотя бы оттенок удовольствия. И Себастьян дает ему то, чего он хочет, в точности выполняя приказ...
Боль вперемешку с райским наслаждением... Нет, «райский», наверное, неподходящее слово. Когда Сиэль выгибается навстречу требовательным движениям Михаэлиса, в пол оборота мальчик ловит выражение счастья на прекрасном лице дворецкого... тонкие бледные губы растянуты в блаженной улыбке, глаза прикрыты и голова запрокинута назад. Он проводит языком по губам, оставляя влажный блик, и Сиэль чувствует тепло в груди. Глупый маленький граф... ты думаешь, что это существо может согреться твоим теплом... и получать свое собственное, полноценное счастье?
Но если он уже проиграл, если можно не думать о том, что дал Себастьяну повод для усмешки... теперь Сиэль чувствует себя свободным. Он не хочет заглядывать в глубины своего сердца, зачем это теперь, если дворецкий и так читает его, зная вдоль и поперек? Теперь можно наслаждаться жаром поцелуев и дьявольски умелыми ласками Себастьяна. Можно было даже приказать ему остановить время у самого пика... Это ли не вечность в его, графа, распоряжении?
В день проведения ритуала «церемониальный зал» особняка Матерса был обставлен еще более зловеще и пафосно. Стол убрали, и в центре комнаты прямо на полу была начерчена пентаграмма, вписанная в круг. По кругу шла вязь древних заклинаний на иврите. В сегодняшнем ритуале участвовали не все, кто был у Самуэля вчера. Всего было семь человек, не считая Сиэля. Согласно требованиям ритуала, присутствующие были облачены во все черное. Стоя на коленях по краю круга, гости взирали на Матерса, проводившего ритуал.
- Для сегодняшнего ритуала нам требуется доброволец, - произнес глава ордена, зловеще сверкая глазами. – Тот, чьей кровью мы призовем Повелителя Тьмы, который будет говорить устами этого человека.
«Представление начинается», - подумал Сиэль, поднимаясь на одно колено.
- Я готов, - произнес он решительно.
«Какой бесполезный пафос, - думал мальчишка, пока Матерс привязывал его к стулу, поставленному в центр пентаграммы. – Сейчас он применит гипноз и введет меня в транс, а затем и их тоже, и они будут верить, что говорили с дьяволом... и все, как один, принесут завтра пожертвования ордену. Интересно, что великий маг планирует сделать, когда обман раскроется?»
- Повторяйте за мной! – Матерс вскинул вверх руку с изящным серебряным кинжалом и принялся читать заклинание: - Взываю к Тебе, о Великий Хозяин Тьмы, Хозяин ночи, Хозяин зла. Заклинаю тебя именем Всемогущего Бога, явись ко мне, и выполни мою просьбу!
Ритуал был насквозь липовый. Фантомхайв еле заметно усмехнулся. Сейчас-сейчас... стоит только Матерсу поднести нож к его коже, как...
Появление Себастьяна было гораздо более эффектным, чем представлял себе Сиэль. Сначала он был тенью, мелькнувшей по стене, затем черной дымкой, закрутившейся, словно воронка в центре пентаграммы и, наконец, прямо в центре комнаты, над головой Самуэля появилась пара огромных красных глаз, окруженных черным туманом.
- Вы звали, меня господа, - прогремел звучный голос. – И я пришел на ваш зов.
Лица членов ордена побледнели. Вряд ли они ожидали, что дьявол будет говорить с ними напрямую. Матерс, менее всего ожидавший такого поворота событий, дрожал, как осиновый лист.
Сиэль с интересом наблюдал за спектаклем. Как ошеломленный Самуэль подносит кинжал к собственному горлу и делает на коже надрез. Как прекрасная золотоволосая Констанс Ла Рош, бледнея, теряет сознание. Как ее подхватывает на руки маркиз Хертфорд и вслед за остальными выбегает из зала, оставляя главу ордена лежать с перерезанным горлом в луже собственной крови.
- Ты хватил через край, - недовольно окликнул Сиэль дворецкого, появившегося на пороге зала через несколько минут. – Зачем было убивать этого проходимца?
- Я не убил его, милорд, - рассмеялся Михаэлис, развязывая хозяина. – Это неглубокий порез, который бесследно затянется, как только мы покинем этот дом.
- Зато у Матерса отпадет всякое желание иметь дело со сверхъестественными силами, - с усмешкой заметил Сиэль. – Думаю, дело можно считать закрытым.
Сиэль стоит в напряжении, в ожидании, пока Себастьян медленно стаскивает с руки перчатку. Теперь это их новый ритуал. И, стоя на коленях на кровати спиной к дворецкому, пока его руки неторопливо скользят по телу, освобождая его от одежды, Сиэль откидывает назад голову и кладет ее на плечо Себастьяна.
- Знаешь, - говорит мальчик тихо, - вчера, когда ты сказал мне о вечности... мне на секунду показалось, будто я разгадал тебя. Но ошибся. Ведь это лишь то, что ты хочешь, чтобы я видел, верно? То, что хочешь, чтобы я думал. С чего бы мне быть таким особенным?
Снова и снова он воображал себя бабочкой в паутине. Нет, он больше не станет дергаться.
Решение было принято, и принято давно. И сейчас эта бабочка замерла, затаилась, в ожидании... что же будет с ней в самом конце?
Его губы прохладные, мягкие... Ласково скользят по коже. Сиэль выгибает спину от удовольствия и тихо стонет, поворачивая голову назад, в надежде на поцелуй.
- Мне просто интересно, - шепчет он еле слышно, - может ли дьявол... можешь ли ты... любить?
- Прикажите мне, мой лорд... – отвечает Себастьян, скользя губами вдоль шеи мальчика, - и я полюблю вас так, как не любил еще ни один смертный... прикажите – и во мне вспыхнет страсть, не снившаяся ни одному демону мира, одно слово – и я весь твой до конца вечности.
«Он дразнит меня, дразнит... Он прочел все в моем сердце и теперь знает, как меня задеть. Любовь. Самая уязвимая, самая тонкая струнка, которую я прячу так глубоко, что даже и забыл, как звучит это слово... любить кого-то...»
Ни одному человеку еще не удавалось выиграть в эту игру. Дьявольские правила, побег не возможен. Сиэлю Фантомхайву это было известно, как никому другому. Но что он сможет получить от сделки, вот вопрос. И мальчик был уверен, что никто из ранее заключавших контракт, еще не заходил так далеко.
- Продолжай, - шепчет юный граф своему слуге.
- Ах, как это чудесно! – вдохновенно восклицает Лиззи. – Все дети получили от нас замечательные подарки…
Пока Себастьян разливает по чашкам чай и раскладывает десерт по блюдцам, Элизабет Мидлфорд с упоением и восторгом рассказывает об их с матерью недавнем визите в приют Святого Антония, который семья Элизабет недавно взяла на попечение. Сиэль слушает невесту в пол уха, изредка устало кивая. Девушка не дает ему и слова вставить в разговор, но он этого и не хочет. Юный граф Фантомхайв терпеть не может визиты Элизабет. Тем более, такие внезапные. Лиззи всегда утомляет юношу своими восторженными рассказами о балах, о магазинах Лондона и о красивых нарядах. Все это пятнадцатилетний граф находит ужасно скучным, и единственное развлечение сейчас – наблюдать за точными движениями рук в атласных белых перчатках и предвкушать блаженство, которое будут дарить графу эти руки ночью… когда атлас соскользнет с них, освобождая длинные пальцы с черными ногтями.
- А какой великолепный был пасхальный спектакль! Мы с матушкой так хлопали, так хлопали! Да ты не слушаешь, Сиэль! – губки девочки обиженно надуваются, но уже через секунду она забывает об обиде. – Почему ты все время молчишь? А, Сиэль?
Сиэль на некоторое время отводит жадный взгляд от рук дворецкого.
- Я не понимаю, зачем вам нужен этот приют, - произносит он сухо и снова принимается за разглядывание Себастьяна.
- Пастор О`Браен говорит, что человеку свойственна добродетель! – восклицает Лиззи. – Почему ты никогда не ходишь в церковь, Сиэль?
Юноша прячет усмешку. Он не ходит в церковь, потому что ему прислуживает дьявол, вот почему. Но даже не только поэтому, наверное…
- Ну, я же был в церкви, когда хоронили мадам Ред, - вспоминает Сиэль.
- Но это было целых три года назад! – возмущается Элизабет. – И с тех пор ты ни разу не был на мессе, не исповедовался и не причащался?
Пожалуй, больше, чем болтливость Лиззи, Сиэля раздражает в ней ее набожность. Она верит в спасение души, в Царство Божие и прочую католическую ерунду. Сиэль, для которого врата рая были захлопнуты на вечность, не мог разделять точку зрения девушки.
- Я хочу, чтобы в это воскресенье ты пришел на мессу в нашу церковь! – требует Лиззи. – Наш пастор такой замечательный, он читает такие проповеди, я готова слушать его вечно!
«Дура, - думает Сиэль. – Безмозглая дура».
Но он понимает, что Элизабет не отстанет от него до тех пор, пока он не скажет: «Да». Поэтому он соглашается.
- Хорошо, я приду, - говорит он и ловит еле-слышную усмешку дворецкого, протягивающего ему кусочек шоколадного торта на изысканном фарфоровом блюдце.
Вечером, когда Элизабет уезжает, граф сидит у камина с книгой и в молчаливой задумчивости пьет чай. За спиной стоит дворецкий, Сиэль знает, что дворецкий ловит каждое его движение, каждый вздох, зная, что граф позовет его. Вот-вот.
- Скажи, - спрашивает Сиэль. – Неужели она права? И в этом и есть смысл жизни?
Себастьян усмехается.
- Не все ли Вам равно, господин? Ведь Вы свой выбрали уже.
Сиэль опускает голову. Себастьян прав. Он сделал свой выбор, и пути назад нет. Да он и не хочет поворачивать. Граф хочет изведать свою судьбу до конца. Он зовет дворецкого, и Себастьян тотчас подходит. Он опускается на колени перед господином и своими ласками заставляет Сиэля забыть обо всем. Граф блаженно откидывает голову на спинку кресла, пока дворецкий покрывает горячими настойчивыми поцелуями его грудь. Сиэлю теперь не нужен Рай, потому что в Раю не будет Себастьяна… а его место здесь, рядом с дворецким. И порвать эту связь Сиэль не в силах, да он и не хочет этого.
В воскресенье Себастьян будит его очень рано. Сиэль ругается на дворецкого, ворочаясь в постели и требует еще немного сна.
- Вы собирались на мессу, - напоминает Себастьян услужливо. – Я приготовил Вашу одежду. Вставайте, милорд.
Сиэль нехотя поднимается, позволяя дворецкому одеть себя. Сиэль трепещет, в предвкушении утренних ласк… Одевая господина, дворецкий никогда не упускает возможность пробежаться руками по чувствительным точкам его тела, легким поцелуем коснуться уха графа, спуститься губами вниз по шее и слегка прикусить ее у самого основания. Сиэль так жаждет этих ласк, что весь дрожит в напряжении. Руки Себастьяна удивительно нежны, но дворецкий не позволяет себе ни одного лишнего касания, ни поцелуя, ни одного горячего выдоха.
- В чем дело? – спрашивает Сиэль недовольно.
- Вы опаздываете на мессу, господин, - ухмыляется дворецкий.
Сиэль нарочно тянет время, медленно идет по коридору, медленно завтракает, потом долго пьет чай, читая газеты. Он знает, что почти уже опоздал, что Лиззи наверняка ждет его у церкви, но неужели она и впрямь надеется на его приход? Нет уж, церковь не то место, где Сиэлю не терпится поскорее оказаться. Остаться наедине с Себастьяном – вот чего он так рьяно желает, вот о чем сейчас все его мысли.
И когда Себастьян входит в кабинет с выходным сюртуком Сиэля в руках, юный граф приказывает дворецкому приблизиться.
- Я тобой сегодня недоволен, - хмурится мальчик, развязывая бант на рубашке, и распахивает ворот, обнажая бледную кожу и тонкие косточки ключиц. Дворецкий улыбается, глядя на смущенного господина, предлагающего ему себя, но стоит, не двигаясь, не пытаясь коснуться.
Юноша цепляется тонкими пальцами за галстук Себастьяна, притягивает дворецкого к себе.
- Господин, а как же месса? – на лице мужчины играет обворожительная улыбка.
- К дьяволу эту мессу! – говорит Сиэль, жарко целуя дворецкого.
Элизабет сидит на скамье, восхищенно внимая проповеди пастора О`Браена. Он рассказывает притчу о блудном сыне, и девочке чудится Сиэль в этом образе опустившегося грешника.
- Отчего же бывают помыслы, смущающие душу нашу? – спрашивает пастор. - Почему мы не тверды в вере, почему у нас бывают сомнения? Древние отцы говорили, что любое смущение происходит от дьявола, и поэтому, мы должны оказывать всяческое сопротивление его влиянию!
Сиэль, уже почти полностью раздетый, жадно льнет к полуобнаженному телу мужчины. Себастьян, с нежной улыбкой, гладит юношу по спине. Его руки пока еще в перчатках. Граф прогибает спину, блаженно закрывая глаза.
- О, Себастьян… Себастьян… - тихо шепчет он, впиваясь пальцами в предплечье дворецкого. Мужчина, все с той же спокойной улыбкой, стаскивает перчатки и зажимает лицо Сиэля в своих теплых ладонях. Граф смотрит на своего соблазнителя, на своего личного дьявола и счастливо улыбается. Когда он с Себастьяном, ему не нужен больше никто. Лишь бы только Михаэлис ласкал его, целовал и шептал на ухо что-нибудь нежное и сладкое.
- То есть твердая вера в человеке может быть в том случае, если он отречется ото всего мирского. А мир – это человеческие страсти. Именно они привязывают нас к мирскому, это с их помощью дьявол властвует над людьми. Отречение от этих страстей и дает нам твердую веру.
- Себастьян, пожалуйста… пожалуйста… - стонет Сиэль, откидываясь на твердую прохладную поверхность стола, напряженный, как натянутая струна, готовая зазвенеть от любого прикосновения. Себастьян ловит стоны графа и, растягивая удовольствие, ласкает его очень медленно. Губы скользят от щиколотки вверх по внутренней стороне ноги, лаская нежную кожу, иногда касаясь ее влажным языком или прикусывая зубами. Сиэль сжимает руки в кулаки, изо всех сил. Его стоны слишком громкие, но он уже не боится, что их услышат. Он знает: Себастьян никогда не даст ему оступиться, всегда защитит Сиэля даже если что-то будет угрожать его репутации. Себастьян не торопится, и Сиэль изнемогает.
- Эта притча – о покаянии, о том, как милостивый Господь ждет человека, ждет его покаяния, ждет, когда он придет в себя. Она о каждом из нас и о каждом человеке, живущем на земле.
Сиэль забывает обо всем на свете, со страстью отдаваясь своему дьяволу-дворецкому. Он уже давно принадлежит ему целиком, но хочет отдаваться снова и снова. Так сладок этот процесс, так порочен и так прекрасен. Розовые губы Сиэля приоткрываются, исторгая нежные сладкие стоны, ласкающие слух Себастьяна. Руки дворецкого на его теле, в каждой точке. Везде. Мальчик никогда не делал ничего подобного ни с кем другим, но он уверен, что так, как его дворецкий, не умеет никто.
- Божественно! Ах! – выдыхает он и понимает, как нелепо звучат эти слова в объятьях дьявола.
- Человек, удаляясь от Бога, перестает быть зрячим. Он становится глухим – уже не слышит, как Господь к нему обращается, не слышит голоса своей совести и перестает различать добро и зло.
Губы Себастьяна обжигают огнем. Сиэль тает под его настойчивыми поцелуями, прижимаясь все ближе, теснее. Нет ничего прекраснее, нет большего блаженства, чем принадлежать Ему… Пальцы дворецкого скользят меж ягодиц, нащупывая маленькую розовую дырочку, гладят ее, массируют, не торопясь проникать внутрь. Но Сиэлю не терпится. Он резко дергает бедрами, подаваясь навстречу этим пальцам, и Себастьян входит в него. Сиэль содрогается от наслаждения, кусает губы, стонет, обхватывая дворецкого руками за шею. Страсть сжигает его, но мальчику нравится гореть. Нет ничего слаще этого огня, этого порочного безумия.
- Когда человек удаляется от Бога, он поступает на службу к дьяволу. Это происходит часто невольно, но всегда.
Сиэль точно знает: никто его не соблазнял. Он сам выбрал этот путь. Заключая контракт, он был всего лишь дрожащим ребенком. Но сейчас он по доброй воле отдает себя дьяволу. Потому что у этого дьявола такие нежные руки, такие прекрасные глаза, такой ласковый голос. Что бы ни случилось, мальчик уверен: с Себастьяном ему будет лучше. Пусть даже в аду… Неужели какое-то пламя может гореть сильнее, чем горит сейчас его сердце?
- Я люблю, - шепчет он в исступлении. – Люблю тебя, Себастьян. Кем бы ты ни был.
Мужчине надоедают забавы, он приподнимает ягодицы Сиэля и входит в него. Не так, как впервые – аккуратно и нежно, нет, сейчас он позволяет себе быть грубым и настойчивым.
Он толкается в мальчика, Сиэль громко стонет, принимая в себя мужчину до конца.
- Страсти греховные, которые человек пасет в своем сердце, не насыщают его; невозможно насытиться грехом. Поэтому в притче сказано, что блудный сын мечтал насытиться, но ничего не получалось, он оставался голодным.
От сильных властных движений мужчины Сиэлю так горячо, так сладко. Он бьется в исступленной агонии, желая принять мужчину еще, глубже. Он стонет его имя бесконечное число раз и никак не может остановиться. Ему никогда не будет достаточно этого удовольствия, наслаждение такое сильное, такое беспредельное, но Сиэль хочет еще. И еще… И никогда не получит удовлетворения. Даже если сейчас он достигнет пика, замрет в руках Себастьяна и расслабится, лежа на столе и счастливо глядя на дворецкого.
- Я люблю тебя, - произносит он, облизывая пересохшие губы. Дворецкий ласково склоняется к нему, целует его нежно, почти невинно.
- И я люблю Вас, господин.
- Там, в вечности, не будет ничего из того, что составляет нашу теперешнюю жизнь. Там нас ждет либо вечное блаженство, либо вечное страдание.
Сиэлю не нужен Рай. Вечное блаженство для него ничто, если рядом не будет Себастьяна. Рай Сиэля рядом с ним. В Его власти.
Когда ты пьешь чай, то всегда недовольно хмуришь брови. Просто так, чтобы дать мне понять, что я не идеален. Но ты лукавишь, ведь я точно знаю, какой сорт подать тебе с утра, насколько горячим должен быть чай и о каком десерте ты подумал, входя в столовую. И вот, все уже ждет тебя здесь, готовое, на блюде. И ты никак не можешь смириться с тем, что я все делаю идеально.
Ты такой забавный, когда называешь себя главой рода Фантомхайв, такой милый, что мне хочется улыбаться. Своим очарованием ты вызываешь искреннюю улыбку дьявола – не многие на такое способны.
Я люблю, когда ты приказываешь мне убивать. Мне нравится смотреть, как твое детское сердце разрывается в борьбе с самим собой. Ты хочешь быть жестоким и непоколебимым, чтобы выжить в этом мире, но я же вижу тебя насквозь. Ребенок.
Дитя, ты потерял невинность раньше, чем твои губы в первый раз познали сладость поцелуев. Моих поцелуев. И я буду забирать твою чистоту по капле, раз за разом, толкая тебя все ближе к пропасти. Ты думаешь, я – твой цепной пес; как ты прелестен в своем заблуждении! Милый мотылек, трепещущий в моих руках, о, я буду беречь тебя, как самое дорогое сокровище! Ты будешь самым прекрасным цветком в моем саду, редчайшей жемчужиной в моей коллекции.
Ты щелкаешь пальцем – и я у твоих ног.
- Ваш чай, юный господин...
Все смешалось, перепуталось в голове юного графа Фантомхайва, когда однажды утром, открыв глаза, он вдруг ощутил странное томление в груди. Там, где раньше располагалась холодная глыба мрамора, ничего не чувствующая, никого не жалеющая, теперь что-то сжималось, болело, жгло. И болезненные импульсы пробегали по телу, отдаваясь ломотой и покалыванием в кончиках пальцев, при мысли о том, что сию минуту войдет дворецкий, раздвинет тяжелые шторы и одарит графа своей сияющей улыбкой.
«Себастьян, - подумал граф, переворачиваясь на другой бок. – Так хочется поскорей увидеть его!» И снова первой мыслью за день стал дворецкий. Сиэль приложил руку к груди и, почувствовав взволнованные толчки там, за сеткой ребер, понял: у него есть сердце. Настоящее сердце, которое умеет болеть. Ведь если не так, разве было бы так трудно дышать? Разве дрожали бы руки так сильно? Разве зубы терзали бы так яростно нижнюю губу, закусывая сильно, до жжения и боли, которые не в силах были заглушить боль иную, столь новую для Сиэля, столь странную и незнакомую. И почему-то столь желанную.
- Изволите ли чай в постель? – спрашивает демон с порога, распахивая двухстворчатую дверь.
- Да, пожалуй, - бормочет Сиэль, утыкаясь лицом в мягкий шелк. И тотчас на кровати чувствуется тяжесть тела: Себастьян садится рядом и участливо касается плеча графа.
- Все в порядке, юный господин? – спрашивает он так ласково, так легкомысленно, словно это не он терзал ночью тело Сиэля обжигающими поцелуями, словно это не его руки, не его губы открыли юному графу самые неизведанные глубины содомского греха!
- Лучше не бывает, - лжет мальчишка и еще глубже зарывается лицом в подушку. Слишком близко, слишком горячо, слишком больно. Внутренний голос звучал так отчетливо, так мерзко и насмешливо, что Сиэль еще сильнее зажмурился.
«Итак, пора признать, юный граф Фантомхайв, Вы влюблены в своего дворецкого. Ваш дворецкий демон, исчадие ада, и Вы любите его, граф, признайтесь себе».
- Нет-нет, - тихо застонал он. – Нет!
- Нет? – изумленно повторил дворецкий. – Что значит «нет»?
- Нет-нет! Нет, оставь меня, Себастьян, - отозвался мальчик, мучительно выдавливая из себя каждое слово. – Я не хочу никакого чаю, и вообще не буду сегодня вставать.
- Вы больны, господин? – тот же участливый голос звучит, как приговор, а нежные, но настойчивые руки переворачивают графа в кровати, и прохладные губы касаются лба. – Температуры, кажется, нет.
Зачем? Ну, зачем он это сделал? Неужели нельзя было просто оставить Сиэля, как тот и просил. Просил. Вот в чем дело – слова мальчика прозвучали, как просьба, не как приказ, поэтому Себастьян позволил себе ослушаться. Граф уже открыл рот, чтобы произнести приказ по-настоящему, властно, как и подобает, но отчего-то язык стал деревянным, голос не слушался, пропал. Сиэль не смог приказать дворецкому уйти. Потому что не хотел этого сейчас. Не хотел никогда.
«Я хочу, чтобы ты всегда был рядом, - все сейчас сводилось к этой мысли. – Всегда, всегда, всегда... Хочу, чтобы ты не оставлял меня ни днем, ни ночью, ни на час, ни на миг... Хочу, чтобы ты...»
- Да, я, наверное, болен, - хрипло произносит Сиэль. – Поэтому оставь меня. Я сейчас не хочу никого видеть.
- И даже меня? – лукаво спрашивает мужчина, с улыбкой глядя на мальчика. Эта его загадочная улыбка. Одинаковая, застывающая на красивом лице, как маска. Она такая же ласковая, когда Себастьян убивает. Она такая же нежная, когда он ласкает тело своего господина. Она почти никогда не меняется, и Сиэлю до дрожи страшно, когда он пытается представить себе, что же скрывается под этой маской, в глубине мрачной души темного дворецкого.
Сиэль смотрит на мужчину обоими глазами, широко раскрытыми от волнения, и понимает, что не в силах сейчас прогнать его. Только просить, умолять уйти. Умолять своего собственного слугу, как низко нужно было пасть! Но Сиэль уже слишком глубоко увяз в черных сетях дворецкого, слишком непростительным был его грех, чтобы сокрушаться о чем-то еще.
«Я люблю тебя, Себастьян, - думает он, и при этой мысли щеки его вспыхивают румянцем, и уши горят нестерпимым жаром».
Любить демона, дьявола, не верх ли глупости?! Себастьян – не человек, он показывает Сиэлю только то, что тот хочет увидеть. Или, все-таки, нет? Так в кого же влюбился маленький глупый граф? Этого он не знает. Знает только, что Себастьян нужен ему, как воздух, как единственное условие его существования.
«Я люблю», - думает мальчик, но не решается произнести этого вслух. Да и нужно ли? Нужно ли говорить что-то, когда знаешь, что дворецкий может читать тебя вдоль и поперек, что ты не загадка для него.
Демон чует смятение юной души, и оно, должно быть, волнует Себастьяна, доставляет ему радость и... удовольствие? На миг в глазах Михаэлиса вспыхивает жадное пламя, он склоняется над господином и жарко выдыхает ему на ухо:
- Я полагаю, от вашей болезни есть лекарство.
И Сиэль не выдерживает, закрывая глаза, он обхватывает Себастьяна за шею и привлекает к себе.
- Никогда не оставляй меня! - требует он. – Никогда, никогда! Никогда, слышишь?
- О чем Вы, господин? – голос дворецкого звучит так удивленно, когда он целует нежную кожу за ушком мальчика, ласкает языком шею Сиэля. – Я буду рядом до последнего Вашего вздоха, и даже после. Верьте мне, мой юный граф.
- Возьми меня, Себастьян, - шепчет Фантомхайв. И снова этот шепот – просьба, а не приказ. Дворецкий лишь усмехается и обжигает поцелуем губы Сиэля...
Проходит время, и граф понимает, сколь низко и порочно его положение. Как это ужасно, как отвратительно, как невозможно то, что он испытывает к Себастьяну. Когда Сиэль впервые пожелал тело своего слуги, это было так естественно, так нормально, что граф не стал задумываться о последствиях, а просто приказал Себастьяну провести с ним ночь. И не было никаких терзаний, никаких угрызений совести. Ему было четырнадцать, его тело только начинало испытывать влечение, и Себастьян просто помогал снять возбуждение. И только. Кто же мог подумать, как все может обернуться? Маленький глупый граф, неужели мог он тягаться с дьяволом в ремесле искушения? Неужели думал, что устоит перед ловушкой, любезно уготованной ему Себастьяном? Да, думал, что устоит. Потому что тогда юный граф еще не знал, что у него есть сердце. Настоящее, живое. Сиэль не предполагал, что адский огонь растопит лед, оплавит мрамор, и оно покажется на свет, трепещущее, дрожащее, отчаянно бьющееся. И, конечно, он не мог знать, какой болью обернется эта любовь, как отвратительно будет осознавать себя рабом собственного слуги! Как ужасно будет позабывать обо всем на свете ради одного единственного желания – отдать это маленькое несчастное сердце в руки дьявола.
- Ты можешь быть счастлив? – шепчет Сиэль на ухо Себастьяну, отчаянно лаская его, стараясь доставить дворецкому такое же наслаждение, которым тот одаривает мальчика каждую ночь.
Михаэлис смеется в ответ и закрывает рот графа поцелуем. Сиэль с горечью понимает, что для демона, бессмертного создания, физическое удовольствие – не предел. Но предел для него, человека. Ах, как хочет сейчас мальчик знать, о чем думает его дворецкий, проникнуть в тайны его инфернального сознания, разгадать единственную загадку, найти ответ на единственный вопрос.
- Что я должен сделать, чтобы ты был счастлив? – отчаянный стон срывается с губ мальчишки, когда он прижимается разгоряченным телом к телу Себастьяна, чуть прохладному, но все равно обжигающему, ни на миг не дающему забыть о пламени, его породившем.
- А зачем тебе мое счастье? – на лице Михаэлиса играет блаженная улыбка. Не обман ли это? Неужели это Сиэль сумел вызвать такое наслаждение? Мальчик догадывается, что причина тут не в вожделении и утолении плотского желания, демон радуется совсем другому: вот сейчас граф сорвется, вот-вот... и добровольно подарит ему свою душу, совсем даже не думая о контракте, словно его и не было. По собственному желанию. Сгорит в аду. Ради него.
- Я твой, посмотри, возьми меня всего, я хочу принадлежать тебе вечно! – исступленным шепотом умоляет Сиэль, и слова слетают с губ, так неосторожно, так легко и беспечно, но уже поздно: чуткое ухо дьявола ловит шепот, и счастливая улыбка на лице Себастьяна сияет еще ярче. Это экстаз, это наслаждение, это пик удовольствия. Без слов мужчина поворачивается к мальчику и терзает его губы страстным и властным поцелуем, еще и еще, сильнее и глубже. Потому что теперь он может себе это позволить. Хотя формально еще считается слугой Фантомхайва... Но это ненадолго. Ведь оба понимают, кто из них истинный господин.
- Какой прекрасный подарок, - нежно шепчет Себастьян на ухо Сиэлю, и шепот, вибрируя, проходит по телу мальчика и дарит бесконечные волны наслаждения, и граф извивается в руках демона, не в силах справиться с этим беспредельным удовольствием. Оно слишком сильное, больше, чем может вынести обычный человек... – Теперь я, кажется, счастлив.